Даже среди выхоленных дипломатов нашего посольства в Париже он отличался особой элегантностью. Всегда в модном костюме, казалось, только что умелыми ручонками выглаженном. Ботинки, а не какие-то, даже летом, сандалики, и обязательно до блеска начищенные. Спортивная фигура скрывала груз наваливающегося полтинника. Да и держал он себя в потрясающей форме, регулярно выкраивая время, несмотря на многотрудные (и никто даже не мог представить, насколько разнообразные) обязанности и на любимый теннис.
Игроком был классным. Уверенная подача, что редко бывает у любителей, легкие передвижения по корту. Удары не слишком сильные, зато обводящие, летящие точно в цель, им заранее намеченную. С таким "ватником", как я, ему и делать было нечего. Но он терпеливо встречал не равное ему по классу присутствие, и в знак джентльменства, как это принято у хороших игроков, с незаметной деликатностью позволял брать по гейму в сете, чтоб уж совсем не гвоздить позорным 0:6.
Когда в Париж приехал наш общий друг по теннису с капризной молодой женой и двумя маленькими детьми, тогда еще не обремененный высокими постами, он тактично разделил наши обязанности. Сам встречал, провожал в аэропорт, гоняя туда со своими дипломатическими номерами. Заказал гостиницу, сбросив на меня лишь мелкие повседневные заботы о московском друге.
В нашей колонии он был не то что любим, но уж точно уважаем. Ни с кем ни панибратства, ни общих, что тоже сближает, пьянок. Ровные отношения, взвешенный взгляд на происходящие в СССР в эпоху слома перемены. Лишь однажды после партийного собрания, которое в целях глубочайшей и известной всему миру конспирации называлось профсоюзным, подошел ко мне с искренним рукопожатием. Понравилось, что я предложил не бежать впереди паровоза, отдавая симпатии и голоса бывшему первому секретарю Свердловского обкома товарищу Ельцину, известному тогда разве что сносом исторического дома Ипатьева, где проживала до уничтожения семья императора Николая II. А он, когда многие загранслужащие в знак вдруг проснувшегося протеста выходили из КПСС, вообще высказался за строгую партийную линию.
Он был образцовым семьянином. Жена, две дочери. Супруга работала. Причем не где-нибудь, а тоже в посольстве. И, как говорили, на весьма ответственном и чувствительном участке, скрытом от посторонних глаз непроницаемой для прослушки и наблюдения специальными приспособлениями. Тоже была проста в общении, всегда заботливо осведомляясь о здоровье моего маленького часто болевшего сына, и давала советы.
Посольская школа гордилась его детьми. Блестяще училась старшая, то ли собираясь, то ли уже поступив и, конечно, в институт, где готовят таких же дипломатов, как ее отец. Жила в Москве.
Впрочем, в замкнутом, годами складывавшемся коллективе, всем (или почти всем) все (или почти все) известно. Я не очень-то верю работавшим под посольским прикрытием разведчикам, будто никто из коллег не подозревал о главной цели их пребывания в зарубежье. В небольшой, закрытой и постоянно вынужденной общаться между собой группой людей многое тайное невольно вылезает наружу. Лишнее слово, жест, личная просьба, иногда кажущаяся далекому от секретных дел сослуживца необычной, настораживает. Направляет мысли в определенное русло. Та же замкнутость белки в колесе порой невольно заставляет кому-то довериться, что-то рассказать, поделиться необычной новостью, подчас предназначенной только для сугубо внутреннего пользования. Да и до какой было бдительности в начале 1990-х. И в Кремле-то люди не понимали, куда приедем. Что говорить о сидевших вдали от Родины. Пересуды, обсуждения. Порой потеря элементарной сдержанности, не пишу бдительности, в разговорах.
Некоторые догадывались, даже точно знали, что уважаемый дипломат, в 1970-е годы отработавший в Великобритании, хорошо знавший английский, выполнял и несколько иные функции. В посольстве занимался с 1985 года политическими и научными проблемами, где слыл хорошим специалистом... А молва называла его чуть ли не руководителем - или замом руководителя - важнейшего для СССР направления. Короче, наверно относительно понятно, кем был этот мой знакомец теннисист.
Июлем 1992-го наступила пора его отъезда. Подошел, искренне признался, что было приятно со мной работать и читать статьи, особенно о теннисе и турнире "Ролан Гаррос". Предложил обменяться телефонами. И мой срок проститься с Францией волею судьбы приближался, поэтому, как он сказал, не за горами было и продолжение знакомства в Москве. Почему-то сообщил, что даже отправил домой свою машину, на которую копил все эти годы. Особо выделил: купил "Волгу". В первые годы после падения советской власти это было уже необычно. Все стремились приобрести хоть что-нибудь французское. А он - вот такой патриот и молодец. По всем понятиям советского загранработника отправка машины обозначала, что загранке - конец, а сцена прощания близко-близко.
Но она оказалась еще ближе, чем кто-либо мог предположить. Наш коллега дипломат и теннисист пропал вместе с женой и младшей дочкой 14 лет. По всем законам жанра это произошло в выходные. Вроде бы собирались они с семьей поздним пятничным вечером то ли покататься на машине, то ли проехать на пароходике, чтоб полюбоваться напоследок замками Луары. В субботу и в воскресенье никто и в ус не дул. В понедельник в принципе тоже: жаркий во Франции июль, когда все важные и не важные парижские офисы пустуют, встречаться нашим не с кем, а на улицах столь безлюдно, что можно запарковаться чуть не у Елисейских полей. Да и до отъезда советнику оставалось всего пару неделек, можно и передохнуть. Во вторник поднялось некое беспокойство. Официально осведомились у парижских полицейских, не знают ли о местонахождении дипломата. Затем обратились во французский МИД. И везде, вроде бы искренне, ответили, что понятия не имеют. Начались поиски, новые запросы, снова поиски.
В один совсем не прекрасный день его "Рено" с нашим дипномером полиция обнаружила на мосту или в недалеком от города аэропорту Орли. Погиб? Может, утонул? Провокация чужих спецслужб?
Все было проще. Полковник Виктор Ощенко, так звали шпиона, сбежал. А целехонькую посольскую машину оставил в знак того, что совсем не намерен попадаться на возможные обвинения в краже чужого имущества.
Тут кое-что многим припомнилось. Ведь работал в посольстве в Великобритании вместе с точно установленным еще в 1985 году предателем Олегом Гордиевским. Тот, попав под подозрение, обманул приставленную к нему охрану, сбежал прямо из Москвы в одном тренировочном костюме. Может, этот подлец и завербовал Виктора в Англии? Или наоборот? Но сколько ж лет прошло и какой вред оба могли нанести.
И нанесли. Стали понятны некоторые неудачи коллег Ощенко по неафишируемой работе. Кое-кому из французских ученых среднего звена были предъявлены обвинения, для некоторых закончившихся гуманно-короткой посадкой. Исчезновение дало ответы и на кое-какие другие вопросы. Вскоре проводили на Родину - подальше от греха - нескольких сотрудников посольства, только недавно приступивших к работе на брегах Сены.
Это дело не получило широкой огласки. Было не до того. 1992 год - большой рассып огромной страны. Столько всего свалилось, не до предателя было. Да и кто скажет, сколь их в ту пору смуты оказалось.
Якобы еще в тот июльский уик-энд Ощенко перебрался на туманный Альбион. Все его интересы были там, в Британии. Англичане это признали в августе. В Лондоне он был хозяевам нужнее. Российская сторона испросили разрешения у Форин-офиса на встречу с экс-дипломатом. Тот наотрез отказался. Говорить со "своими" было ему не о чем.
Бог или, вернее, черт знает, что он делает в Соединенном Королевстве. Да и делает ли. Ведь в 1992-м было ему 52. Не мальчик. Решение принимал осознанное. Наверняка пришлось сделать немало, чтобы за проданные секреты приняли и приголубили. Могу предположить, лишь предположить, что почувствовал неладное: слежку или недоверие со стороны коллег. А чтобы содержали его в Англии как следует, выступил вместе с Олегом Гордиевским на суде, где подтвердил, что завербованные советской разведкой (возможно и им самим) английские ученые среднего масштаба работали на СССР в 1970-е - во время его пребывания в Лондоне. А не брали их, несложно догадаться, чтобы не светить Виктора Ощенко. Сбежал из Франции, и пару научных работников тем же августом арестовали.
Никогда бы не поверил, что такой со всех сторон правильный и никак судьбой не обиженный парень записался в предатели. Ну ни малейшего подозрения. А что, другие типа того же Пеньковского или Гордиевского публично подавали какие-то знаки - сейчас сбегу?
Долго ломал голову, как это никто и ничего не замечал. И припомнилась мне лишь одна теннисная штучка, засевшая в памяти. Этот теннисист на каждом турнире "Ролан Гаррос" просил меня покупать ему мячики. Отыграют великие игроки сколько-то геймов, и судьи меняют мячи, чтобы лучше отскакивали, не садились и не впивались после мощных подач в красный земляной грунт. А мячи, почти новенькие, потом продают публике за гроши. Некоторые скряжничали, экономили на спичках.
Неужели шпиона можно было вычислить по этому некому признаку жадности? Да, фигушки!
*Это расширенная версия текста, опубликованного в номере "РГ"