Анна Нетребко любит бросать и принимать вызовы, и, несмотря на то, что в ее карьере были досадные срывы, среди которых отказ дебютировать в роли Маргариты в "Фаусте" Гуно и в "Норме" Беллини, "Аиду" она включила в свой репертуар безоговорочно. Дебют в этой партии состоялся у нее на Зальцбургском фестивале с Риккардо Мути за пультом, затем наступил черед Метрополитен-опера и, наконец, спустя два года очередь дошла и до Мариинского театра. Премьеру по такому историческому случаю маэстро Гергиев организовывать не стал, взяв для российского дебюта своей любимой протеже старый спектакль в традиционалистской "музейной" версии в режиссуре Алексея Степанюка.
Спектакль без сложных интеллектуальных движений не предполагает филигранной проработки мизансцен и долгого "вхождения в образ", к тому же певица наверняка не раз видела этот спектакль в свою бытность более постоянной солисткой Мариинского театра, а потому ввелась в него вместе с мужем за пару репетиций. Даже после освоения Анной столь головокружительной и страшной вершины как партия кровавой леди Макбет, "взятие" "Аиды" представлялось вершиной труднодостижимой. Если в леди Макбет можно было прибегнуть пусть к опасному и рискованному, но верному, к тому же художественно оправданному средству - форсажу, да и сам композитор требовал от певиц в этой партии больше пугающих и "непричесанных" красок в голосе, то в "Аиде" нужно было сесть на строгую белькантовую диету с выровненными регистрами.
Партия плененной эфиопской принцессы требует от солистки примерно того же, что и Виолетта в "Травиате", - наличия нескольких типов голосов в одном: и драмы, и лирики, и хрустальной колоратуры. В ней что ни ария, то - вызов, одна только сцена на берегу Нила - словно опера в опере, где перед исполнительницей партии Аиды встает гора сложнейших вокально-драматических задач и целого спектра нюансов и фактур - от плотного, густого, багрового до прозрачного, лазурного. Анна выложила пасьянс своих многолетних умений со свойственной ей фешенебельной грациозностью. Отменно чувствующая стиль предлагаемых обстоятельств, в частности, этой пыльной старой постановки, Нетребко предстала аутентичной Аидой, способной словить кайф и поделиться им со слушателями даже в душной системе координат условных, заштампованных, девальвированных жестов, искренне творя из них свой очередной исполнительский шедевр. Перед глазами до сих пор - ее руки, обвивающиеся вокруг шеи Радамеса в сцене его обольщения с целью выведать по насильственной просьбе отца путь, где эфиопские войска могли бы максимально эффектно ударить по египтянам. Рядом с такой соблазнительницей тенору не оставалось ничего, кроме того как очень хорошо петь.
Юсифа Эйвазова можно считать сегодня одним из самых надежных лирико-драматических теноров, способных без потерь, с максимальной отдачей исполнить партию молодого начальника дворцовой стражи фараона. Верхние ноты, за которые театры готовы платить высокие гонорары, он поет так же, как гениальная балерина бесконечно долго крутит свои фуэте...
Валерий Гергиев за дирижерским пультом тоже читал эту партитуру не как очередную "Аиду", а пытаясь находить в ней самые яркие и психологически точные характеристики для того, чтобы эта рутинная старая история о любви представителей двух вражеских лагерей египтян и эфиопов прозвучала как актуальная и общечеловеческая.