Феминистки упоенно делятся подробностями давних харрасментов: кто-то из похотливых самцов некстати отпустил комплимент, кто-то даже тронул ладошкой коленку. Не будем в лезть в болото. Скажем спасибо судьбе, что какой-нибудь пропойца Хэм уже в относительной недосягаемости: устроили бы из его книг показательный костер.
А пока кострище полыхает над Алленом: его приемная дочь Дилан Фэрроу обвинила режиссера в неблаговидных действиях над семилетней крошкой, на Нью-Йоркском фестивале отменили премьеру его предыдущей картины "Колесо чудес", студия Amazon положила 25-миллионный "Дождливый день…" на полку, а сыгравший главную роль Тимоти Шаламе выразил сожаление, что пошел сниматься у Аллена, и отдал свой гонорар феминистским организациям Time"s Up и RAINN. Голос разума принадлежит британцу Джуду Лоу, назвавшему всю эту свистопляску позором. Так что мы в России - те редкие счастливцы, кто имеет смелость насладиться запретным фильмом. Он подтверждает: каждый гений - провидец.
В сущности, это страшная месть художника с реактивным умом и отточенным юмором охватившей планету феминистской агрессии. Рассказ о том, как это происходит в реальности - соблазнение ненасытными монстрами в штанах хрупких невинных девушек, в спешке забывающих надеть юбку. В принципе фильм мало отличается от классики Аллена: на титрах льется джаз 60-х, звучат мелодии Ирвина Берлина, и сам Шаламе садится за рояль (который в дубляже упорно именуют пианино), чтобы сыграть соул так элегично, как нужно: правая рука чуть-чуть, с оттяжечкой, отстает от левой. Он здесь в роли студента Гэтсби из богатой семьи, который привозит в родной Нью-Йорк свою подружку, будущую журналисточку Эшли из провинциальной Аризоны.
Любой фильм Аллена - разумеется, о нем самом, манхэттенском интеллигенте-невротике, который по уши влюблен в Нью-Йорк и его неустанно воспевает. Шаламе в фильме просто его альтер эго - актер, играющий его в молодости. Фирменно ироничные монологи, им произносимые, - продолжение монологов Аллена из какого-нибудь "Манхэттена" 1979 года. А главным персонажем становится сам великий город - его все так же жадно рассматриваешь. Но как неспособна утомить любовь, так невозможно соскучиться с Алленом - в примерно ту же воду ступаешь с радостью. Хотя, честно говоря, Шаламе - замена не слишком удачная: актер скован непривычностью роли, а его безмятежный лик ангела из "Назови меня своим именем" плохо вяжется с очень личными интеллектуальными импровизациями Аллена. Даже привязанность героя к старым нью-йоркским традициям, всем этим барам с ностальгирующими пианистами и укромным закоулкам Центрального парка, воспринимаешь как необходимую условность.
Студентка Эшли (в этой роли органична, но несколько монотонна Эль Фаннинг) оказывается редкостной дурочкой, легко пьянеющей от встречи с любой знаменитостью. Занятно наблюдать ее метания между пожилым режиссером-самоедом Поллардом (Лив Шрайбер) и красавцем-суперзвездой (Диего Луна) - как она слабеет при виде любого селебрити и заранее на все готова; единственная ее проблема - на нее свалилось слишком много счастья сразу. И это единственный персонаж фильма, свободный от убеждений, чувства достоинства и признаков разума. Но здесь Вуди Аллен весьма осмотрительно предлагает альтернативу в виде Шэннон - девушки умной, ироничной, неторопливой и самостоятельной (Селена Гомес).
Из всех фильмов записного дамского угодника "Дождливый день…" - самый язвительный. Уколам в адрес не в меру требовательных женщин нет числа - вплоть до развернутой смешной сцены, где влюбленный не может жениться, потому не выносит визгливый хохот своей пассии. Или эпизода с водевильным перевоплощением великосветской матушки Гэтсби, вовремя напомнившего о грехах юности, не миновавших, вероятно, никого в этой жизни (звездный выход Черри Джонс).
Впрочем, этой истории быстрого флирта зрелого суперстара с девочкой-институткой, судя по всему, тоже не простят гонимому режиссеру, и приходится с грустью констатировать, что не отягощенные чувством меры активистки-феминистки и с юмором не очень дружат. Еще немного - и они предадут анафеме и Набокова с "Лолитой", и, возможно, самого Шекспира, который позволил немолодому распоясавшемуся мавру так неаккуратно обойтись с чистой Дездемоной.