В последние дни, когда после варварского убийства девочки из Самары стали заново обсуждать отмену моратория на смертную казнь, в памяти постоянно всплывала строка из "Прощальной комсомольской" Дм. и Дан. Покрассов на стихи М. Исаковского: "Если смерти, то мгновенной…" Даже тем, кто никогда не знал этой песни, воспевавшей героизм юных красноармейцев времен Гражданской войны, стоит задуматься над ее мудростью - мгновенная смерть, как и легкая рана, много лучше мучительного долгого перехода из нечто в ничто. Не исключу, что М. Исаковскому были знакомы слова Гая Юлия Цезаря: "Легче находятся люди, которые добровольно идут на смерть, чем такие, которые терпеливо переносят боль". А быть может, даже и записанные Платоном слова Сократа, к которым обращался Н. Бердяев: "Бояться смерти есть ни что иное, как думать, что знаешь то, чего не знаешь. Ведь никто же не знает ни того, что есть такое смерть, ни того, не есть ли она для человека величайшее из благ, а все боятся ее, как будто знают наверное, что она есть величайшее из зол".
Тема смерти в мировой культуре - одна из центральных. И не только потому, что она антитеза жизни. Она еще и преддверие бессмертия. Или забвения. И для того чтобы избежать забвения, совершают самые разные поступки - величественные и низменные. Не случайно Григорий Горин написал свою горькую трагикомедию "Забыть Герострата!", парадоксально пояснив, что смерть сама по себе ровным счетом ничего не значит. Забвение - это и есть переход в ничто.
Тайна смерти сопутствует человечеству на протяжении его многотысячелетней истории. Ее постижение притягивало лучшие умы цивилизаций. Но никто, пожалуй, не дал окончательного ответа - ни поэты, ни патологоанатомы. Да и возможен ли он?
Понимание конечности человеческого бытия наполняет это бытие особым смыслом и ценностью. И хотя экзистенциалисты утверждали, что смерть является такой же бессмыслицей, как и жизнь, многие из них все же не отрицали того, что человек способен преодолеть бессмыслицу и обрести свою героическую индивидуальность перед лицом смерти. Перечитайте "Маленькие трагедии" А.С. Пушкина и попробуйте заново почувствовать, как его герои, бросая вызов страху смерти, устремляются в вечность. И вечность эта приоткрывается в любви и искусстве - их не способны уничтожить ни каменная десница, ни яд, ни чума.
Буддисты рассматривают жизнь и смерть как единое целое. Для них смерть - зеркало особого рода, в нем отражается смысл жизни. Она ведет в мир, где нет страдания. Рабиндранат Тагор дает свое понимание этой истины: "Жизнь в ее целом никогда не принимает смерти всерьез…" В исламе смерть в вере и за веру - это высшее благо, открывающее праведнику дорогу в рай. Подобное отношение к смерти характерно и для христианства. Примечательна максима Иоанна Златоуста: "Всегда ожидай, но никогда не бойся смерти, то и другое черты мудрости". Пожалуй, лишь иудаизм, своего рода религия жизни, рассматривает смерть как зло. Но и в нем есть понимание смерти как особого момента человеческого пребывания в мире.
В одном из своих стихотворений чилийский поэт Пабло Неруда писал о том, что надо избежать смерти "маленькими дозами", смерти, которая ежедневно, ежечасно, ежеминутно происходит в обыденной жизни. И еще страшнее она длится там, где эти "маленькие дозы" перехода в ничто и составляют смысл наказания. Медленная смерть на всю оставшуюся жизнь. Это не мгновенный переход в иное бытие, не миг ликования духа и души, не освобождение от страданий. Бесконечность длящегося наказания, постоянная очная ставка с самим собой за запертой навсегда дверью - это и есть земной ад для грешника. Поверьте, Жан-Поль Сартр вовсе не исчерпал его фразой "ад - это другие". Ад живет внутри нас, порой вырываясь наружу в бреду ложной идеи или умопомрачения от нежелания мириться с цивилизационными запретами. И нередко убийцы кричат о том, что "они стреляли в ад". Как в зеркало своего "я". За что же желать злодеям мгновенной смерти? Это благо, недоступное многим из нас.
И только осознав всерьез, что такое подлинное наказание за изуверство, можно рассуждать о том, кто, когда и почему имеет право лишать преступника жизни. И может ли этим правом распоряжаться бренный человек, способный ошибаться в толковании даже самых совершенных законов?
…Но все эти абстрактные рассуждения меркнут, когда вдруг узнаешь о смерти близкого человека, с которым тебя связывало общее дело. И смерть оказывается грозной преградой, которую невозможно преодолеть, оставаясь в мире живых.
Когда заканчивал писать эти невеселые заметки, пришла весть о том, что из жизни ушел Александр Попов, театровед и продюсер, много лет связанный с Олегом Табаковым и Анатолием Смелянским. Он работал в "Табакерке", в Московском Художественном театре, в Школе-судии МХАТ, строил театральные мосты между Россией и США, а потом стал первым директором Московского театра мюзикла. Он был влюблен в магическое пространство сцены и зрительного зала, где был по-настоящему счастлив. С его родителями я более полувека назад учился в ГИТИСе. Они воспитали хорошего сына. Но это слабое утешение. В таких случаях отступают все мудреные слова. Остается самое простое - смерть разлучница. Саша умер как праведник: заснул и не проснулся. Мгновенная смерть, о которой лишь можно мечтать. Надо ли?
"Но не хочу, о други, умирать; / Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать". Такое мог написать лишь гений, предвидящий свою судьбу.