Михаил Федорович всего на два года младше моего отца, очень рано ушедшего из жизни. То, что он сделал для меня, мог сделать только отец.
5 февраля 1986 года в "Советской России" вышел мой первый серьезный репортаж - о том, как браконьеры избили колами студентов-дружинников на реке Раздольной под Уссурийском. Юному собкору, только что взятому в газету, казалось, что он поднял критическую планку на недосягаемую перестроечную высоту. Гордо процитирую себя: "Однако как могли мириться с таким отношением к гражданской позиции молодежи партийные руководители города и района?". Но я жестоко ошибся в оценке своего мужества. Открыв свежий номер, я обнаружил под своей зубодробительной фразой еще две, вписанные недрогнувшей рукой Михаила Федоровича.
Вот эти бесхитростные и стилистически не безгрешные фразы: "Почему драма на Раздольной, о которой знают сегодня в разных концах страны, прошла мимо внимания Приморского крайкома КПСС? Почему равнодушно-выжидательная позиция местных партийных органов не получила там должной оценки?"
В те годы Приморье справедливо носило статус края непуганых зверей, которые любили пожирать несогласных с линией партии журналистов. Волосы у меня на макушке еще не успели встать дыбом, когда раздался звонок из приемной крайкома и меня настойчиво попросили подойти на встречу с первым секретарем Гагаровым. Через два часа я вернулся в корпункт в мокрой от холодного пота рубашке, сел за телетайп и, как учили в "Совраске" Ненашева, набил завкорсетью Грише Орловскому докладную записку с хирургическими подробностями промывания моих мозгов. Ждал ответа из редакции несколько часов, не дождался, окончательно расстроился, лег спать.
Глубокой ночью меня разбудил звонок Михаила Федоровича. "Игорь Александрович, - это главный редактор обратился к сопляку, которому не было и тридцати, - вы напечатали очень хороший материал. Работайте и ничего не бойтесь".
За Ненашева собкоры его призыва готовы были идти в рукопашную. И сейчас пойдут все, кто жив. С юбилеем, товарищ Главный Редактор!