Создать оперу по мотивам фьябы Карло Гоцци Прокофьеву подсказал Мейерхольд. И композитор лично написал либретто, зашифровав между строк и в музыке, и в словах масштабное, нацеленное в будущее многими смыслами послание. Недаром "Любовь к трем апельсинам" до сих пор считается самой репертуарной русской оперой ХХ века в мире. Правда, за пределами России, как и в момент премьеры в декабре 1921 года в Чикаго, чаще исполняется на французском языке, которым Прокофьев владел лучше, чем английским.
В Самаре, конечно, в отличии, например, от недавней премьеры в Праге или грядущей - в Неаполе, оперу поставили на родном языке композитора и сделали "просто веселый спектакль", как не без лукавства о своем произведении говорил сам автор, отвергая не безосновательные мысли о том, что под кожурой сочных фруктов он виртуозно запрятал сарказм и вдоволь посмеялся над зрителями, над автором сказки, людьми без чувства юмора, но, прежде всего, над самодовольными чиновниками и "королями". Ведь недаром "Три апельсина" стали первой русской комической оперой, увидевшей свет рампы после Октябрьской революции.
Отличительная черта "Трех апельсинов" - постановки всегда легко запоминаются. Взять хотя бы все четыре спектакля на московской сцене последнего времени - Питера Устинова в Большом в 1997-м, Дмитрия Бертмана в "Геликоне" в 2009-м, Георгия Исаакяна в Театре имени Сац в 2011-м, Александра Тителя в МАМТе имени Станиславского и Немировича-Данченко в 2016-м, поставленный сначала в 2013-м в Латвийской национальной опере. Или одна петербургская (Алена Маратра в Мариинке в 2007-м) и екатеринбургская (Уве Шварца в Оперном театре в 2011-м). И каждый спектакль без исключения формулировал свою злободневную тему.
Ключом к волжской постановке становится не юмор и не любовь, а наивность - немного смешная и трогательная. Тут нет очень важной для Прокофьева, увлеченного новой эстетикой, свободы и аллегорической полемики с социально-политическим подтекстом - своего рода интеллектуального турнира Лириков, Трагиков, Комиков, Чудаков, Пустоголовых о будущих формах театра, а, следовательно, и всей жизни. Спектакль развивается строго по канве либретто, но с изящным оммажем футуризму, который наверняка понравился бы Прокофьеву. Это костюмы - яркие, "оптимистичные", сделанные, в основном, в духе Малевича и его супрематических изысканий.
Первый состав солистов подобран с чувством, с толком, с расстановкой. Тенор-премьер Дмитрий Крыжский органично вжился в образ Принца-зануды. Комическую пару ему вполне ловко составляет характерный тенор Анатолий Невдах (Труффальдино). Не менее выразительна пара низких голосов: Андрей Антонов (Король Треф) и Георгий Цветков (Панталон). Тандем волшебников - Георгий Шагалов (добрый маг Челий) и Татьяна Ларина (фиолетовая от злости колдунья Фата Моргана) очень обаятелен. От дуэта заговорщиков - Владимир Боровиков (Первый министр Леандр) и Анна Костенко (Принцесса Клариче) партитура Прокофьева ожидает все-таки большей актерской изобретательности и вокальной точности. Кстати, хору тоже было сложно совладать с прокофьевскими гармониями.
В те минуты, когда музыкальный язык для певцов все же оказывается уж слишком сложен, оркестр стремится прийти им на помощь, стараясь элегантно вписать голоса в оркестровую ткань. В целом оркестр звучит не только гибко и мягко, но упруго с богатой ритмически и тембрально палитрой, наслаждаясь и фортиссимо, и тутти. В этом звучании проступала какая-то завуалированная футуристическая сила, апеллирующая уже к симфоническим полотнам Прокофьева. Что, впрочем, не отменяет радостного восторга публики от возможности услышать в первоисточнике, а не в навязчивой рекламе цитрусовых, сколь знаменитый, столь и гениальный марш. А тот факт, что меньше, чем через два года, к столетию шедевра Прокофьева, отжим апельсинового фреша на оперной сцене приобретет массовый характер, сомнения не вызывает. В Самаре просто сыграли премьеру на опережение.