И все же, думается, в этой работе Лев Эренбург сделал еще одно, крайне важное открытие: оказывается, кровавые трагедии Шекспира вполне могут выступать в качестве отличной семейной психотерапии. Особенно наглядно проявилось это в первом действии спектакля. Режиссеру Эренбургу шеспировский текст, в сущности, не важен - важна канва истории. А потому его Лир, блистательно сыгранный Евгением Карповым, - это впадающий в деменцию, но еще бодрый старик, то и дело по-детски старающийся утвердиться в собственной силе. Наверняка у каждого человека в возрасте 50+ найдется в ближайшем окружении подобный родственник. Про то, как чудесят выживающие из ума старики, мои ровесники любят рассказывать в своей компании комичные истории. На самом деле, когда находишься внутри этой ситуации, она совсем не смешна. Вот и в этом спектакле Лир, то и дело забывающий нужные слова, в первой же сцене велит дочерям, в доказательство их преданности, самолично казнить приговоренных к смерти висельников. У Шекспира такого нет, но сумасбродство самовластного старика передано в этой сцене необычайно точно. И вопрос: как вести себя при аналогичных требованиях "капризных" (читай, тронутых Альцгеймером) стариков заявлен тоже весьма отчетливо.
Кажется, самый верный путь избирает верный Шут короля. Виртуозная Татьяна Рябоконь в этой роли - словно бесполая нянька, лучше всех умеющая усмирять своего хозяина. То как заправский цирюльник кровь ему пустит, то убаюкает, как истинная Арина Родионовна, то уговорит-уболтает ворожбой, причем не только Лира, но и всех подведомственных ему людей, зверей и птиц. Впрочем, даже это, вроде бы максимально правильное с психолого-педагогической точки зрения поведение, себя не оправдывает: Шут гибнет, как и все прочие персонажи.
Вообще Лев Эренбург как истинный психотерапевт волшебным образом сумел вслед за Шекспиром поместить зрителя одновременно вовнуть и вовне этой ситуации. Как быть с отцом, если он превращается в опасного психбольного? Как не двинуться самому, усмиряя его приступы? Зал то и дело взрывается смехом и тут же затихает, задумавшись.
Наблюдать за тем, как коварные Гонерилья и Регана перепихивают друг другу сбрендившего папашу - отдельное удовольствие. Татьяна Колганова и Ольга Альбанова придумывают кучу ухищрений - от объявления в замке "карантина по холере" до выкусывания языка гонцу во время поцелуя: чтобы не мог, негодник, передать на словах содержимое послания… Стоит сказать, что натуралистичные эти детали заставляют зрителя то и дело ахать, не давая вниманию ни на миг ослабнуть. Но в какой-то миг накапливается критическая масса изумления, и прием это перестает работать. В финале спектакль вообще сбивается на какого-то привычно-экранного тарантино, где очередной труп не вызывает уже ничего, кроме смеха. Причем если в первом действии смех этот был наполнен чувством узнавания, сопереживания, ощущением, что еще вот-вот, и нам откроется правильное решение самых трагичных загадок жизни, то в финале он превращается просто в фарсовый хохот.
Замечательная работа художников спектакля (постановщика Валерия Полуновского и бутафора Татьяны Мельниковой) помогли режиссеру убедительно передать "мрачное средневековье". К слову: похоже, что в межличностных отношений оно таковым остается и по сей день. Режиссер остроумно буквализирует метафоры. Если сказано, что Лиру наплевать на всех окружающих, то Карпов натурально харкает в лицо своим собеседникам, когда ему нечего возразить. Если известно, что у Шекспира в каждой трагедии - гора трупов, то здесь натурально складывается эта гора. И из манекенов-висельников, два десятка которых развешаны по периметру сцены в самом начале спектакля, и из действующих персонажей - отравленных, зарезанных, удушенных. В отличие от Шекспира Эренбург в своем спектакле в живых не оставляет никого.