Новейшая гимнастика в США: вставать на "рукопожатные колени" перед чернокожими ("и мне это, сударь, в наслаждение", как говорил про такую позу Мармеладов). И "моральные колени": табу на любую критику расовых и секс-меньшинств.
Морально-этические табу необходимы в общественном сознании, как, скажем, система аксиом в математической теории. Смена этих табу - одна из главных причин (или следствий?) движения Истории. В разных странах - своя "табу-история", причем в Англии, затем в США она одна из самых развитых в Мире. Сами табу там бывали очень жесткие, вплоть до юридических - вспомним, скажем, "сухой закон" (тех, кто сегодня рискует делать неполиткорректные заявления, можно считать "вербальными бутлегерами"). Другой пример - "викторианская мораль", известная также как "викторианское ханжество". На рубеже XIX-XX веков Англия тоже выступала Мировым Моральным Лидером (хотя в меньшей мере, чем США на рубеже ХХ-XXI), и "викторианская этика", прежде всего в вопросах секса, была довольно широко принята в европейском среднем классе. Психоанализ начался с вскрытия неврозов, вызванных этой этикой. Интересно, будет ли сделан анализ политкорректного двоемыслия и связанных с ним неврозов?
Своя жесткая система социальных табу была и в России XIX - начала ХХ века. Она была похожа на современную американскую - я эту аналогию и назвал "русский след".
Рабство в США отменили в 1862-1865 гг., крепостное право в России - в 1861-м. В США было много аболиционистов - противников рабства (Джон Браун даже поднял восстание, чтобы "смыть кровью преступления этой греховной страны"). Сама отмена рабства была достигнута ценой гражданской войны белых против белых (негры не принимали в ней заметного участия). В России все прошло по царскому указу - абсолютно мирно, при полном одобрении подавляющего большинства общества, включая помещиков.
А вот дальше начались различия. После освобождения негров страсти о них стихли. Идея равных гражданских прав, борьба с сегрегацией стала массовой и модной через добрых 90 лет, в 1950-х. В конце XIX - первой половине ХХ века негритянская тема не была особенно важной в культуре и идеологии США.
В России перед и особенно после падения крепостного права была массовая крестьянофилия, похожая на современную политкорректность.
В образованном обществе крестьяне, "глубинный народ", "меньшой брат", "серые зипуны" превратились в Священных Коров. Русская литература и критика (литературная и политическая критика в условиях цензуры были почти неразделимы) могла ругать всех - дворян, купцов, чиновников (не могла не ругать!), осторожно - церковь, "намеками" - правительство и даже Самого Царя (в основном из эмиграции). Неприкасаемыми были только крестьяне - носители Высшей Правды, Духовности, Нравственности. Такие во многом полярные мыслители, как Толстой и Достоевский, были в этом едины. Больше того - к молчаливым крестьянам, как к последней Истине и Опоре, апеллировали и революционеры, и монархия!
Причины различий понятны. Рабов в США перед освобождением было 4 млн из 31 млн населения, крепостных в России - 23 млн из 80 млн населения (а в "самой России" без окраин - из 65 млн). Еще важнее, что негры были отделены расовым рвом от американского общества, а крепостные в России были миллионами нитей связаны с "обществом", т.е. с теми, кто задавал сам себе дискурс, а стране - "проекты". Крестьян справедливо называли - Народ. Разночинная интеллигенция недавно вышла из народа. Они вырвались из деревни (отсюда - комплекс вины перед Народом), но считали, что им тесно-душно в сословном государстве. Однако бороться с монархией прямо за СВОИ корпоративно-классовые интересы - такой грубый эгоизм рушит моральную самооценку. То ли дело Высокие отношения, "не корысти ради - а токмо волею пославшей мя жены", т.е. "во имя Народа".
Но к Народу апеллировала и Монархия! Простое, безусловное ощущение СВОЕЙ легитимности размывалось (как-никак ХХ век на носу, "везде в Европах" монархия ограничена конституциями). И монархисты по той же логике, "не корысти ради", старались "наяву видеть" в Царской власти защитника и охранителя Народа, от Бесов, тех самых разночинцев-нигилистов.
Так шумно спорили друг с другом - от имени и во имя Великого Немого Народа - "народовольцы" сверху и снизу, справа и слева. Лишь отдельные диссиденты позволяли себе говорить, что крестьяне всякие бывают, а в целом крестьянство - не больший и не меньший носитель Света и Истины, чем дворянство или купечество. Бунину такое прощали, но писатель чином поменьше за такую ересь был бы сожжен на костре - как сегодня профессор Гарварда за невосторженный образ мысли в отношении негров.
И даже после 1905 г., когда "разбуженный Народ" показал, на что способен - жечь имения, "грабить награбленное" и идти за террористами (эсеры), - дискурс не дрогнул. Сборник "Вехи", где было сказано, что интеллигенция должна благодарить Власть, которая своими нагайками и штыками защищает ее от народа, был, естественно, проклят интеллигенцией. А Царь продолжал верить "в свой Добрый Народ" (скажем, в лице Распутина), считать, что Народ - за Монархию и Славянский Мир, в том числе готов воевать "за сербов, за Веру" против германцев... Ну, а для социал-демократов "избранным" стал Рабочий Класс.
Раз у интеллигенции есть Мессианский комплекс - то нужен "спасаемый ею" и Избранный Народ.