Объясню, почему в высшей степени благородное заявление главного врача Клиники Маршака, равно, как и его готовность подать в суд на одну даму с пониженной журналистской ответственностью, которая приписала ему непозволительные для врача высказывания, не вызвали у меня восторга от свершившейся справедливости. Зная нравы "желтой прессы", могу представить себе дальнейшее развитие событий. Люди, присвоившие себе право именоваться журналистами, вовсе не растворятся в небытие - каким бы ни было судебное решение, - они постараются раскрутить это дело, что называется, по полной. У нас научились приносить извинения, которые выглядят хуже самых грязных оскорблений. Словом, как в известном анекдоте, ложечки, возможно, найдутся, но осадок останется. И немалый.
Переход власти из одних рук в другие всегда сложный и мучительный процесс, в котором лучше бы обходиться без крови и ненужных жертв. Как в реальной жизни, так и в театре. Но театр никогда не был демократическим учреждением, его всегда возглавлял лидер, добивающийся диктаторских полномочий, - актер, драматург, режиссер, антрепренер. Вовсе не случайно гениальный хореограф Юрий Николаевич Григорович в ответ на вопрос о том, какая форма управления лучше всего отвечает интересам театрального дела, мгновенно ответил: "Тирания!" Не могу с ним не согласиться. Но при одном условии - на место тирана, конечно, могут назначить, могут выбрать, но, в конечном счете, это не оправдает себя, такие назначения неизбежно превращаются в трагифарс. Для культа творческой личности нужна личность. Уход из жизни Марка Захарова, Галины Волчек, как до того Олега Табакова, а еще раньше Олега Ефремова, Анатолия Эфроса, Юрия Любимова, Георгия Товстоногова, - это не просто невосполнимые потери выдающихся театральных людей. Каждый из них определял жизнь того или иного театра в определенную историческую эпоху. Они были героями и пленниками своего времени в высшем и трагическом смысле этого слова.
Театральное искусство находится в сложных отношениях с вечностью. Границы его творчества во многом определяются понятиями "здесь и сейчас". Да, после мастеров остаются их спектакли, но это хрупкая и нежная творческая ткань, которая плохо поддается реставрации. А спектакли, как люди, - смертны.
На моей памяти невеселая судьба великого "Берлинского Ансамбля" в 70-80-х годах прошлого столетия, когда после смерти Бертольта Брехта и Елены Вайгель пытались сохранять их спектакли, скрупулезно следуя режиссерским экспликациям мастера, созданным совсем в иное историческое время. И пока в театр не влили "новое вино", в конце концов разорвавшее "старые меха"", он медленно угасал.
Революции, в том числе и театральные, нередко рядились в исторические одежды. Но на самом деле лозунги "назад" к Станиславскому, Вахтангову, Мейерхольду, как правило, скрывали желание двигаться вперед.
Можно называть театры именами великих режиссеров или актеров - это, безусловно, добавляет толику утешения их близким. Но это ни в коей мере не спасет искусство в том или ином театральном доме. При всей моей глубочайшей любви к Кириллу Юрьевичу Лаврову и огромном уважении к тому, что он делал в качестве руководителя БДТ после смерти Г. А. Товстоногова, чтобы сохранить наследие этого театрального гения, - сцена не может жить прошлым. Неслучайно К. С. Станиславский утверждал, что на подмостках нет настоящего времени, оно течет из прошлого в будущее. Чтобы окончательно сформировать и сохранить легенду товстоноговского БДТ, нужен был приход Андрея Могучего, режиссера с яркой творческой индивидуальностью, который открыл новую, непохожую на прежние, страницу истории этого театра.
Впечатления от недавних приемных экзаменов в Высшую школу МГУ "Культурная политика и управление в гуманитарной сфере" лишь подтвердили мое предположение о том, что молодые люди живут настоящим - и не надо их корить за это. Когда их просили назвать современных театральных режиссеров, то первые фамилии, которые они произносили, принадлежали людям, добившимся публичного признания уже в ХХI веке, - Кирилл Серебренников, Константин Богомолов, Сергей Женовач, Дмитрий Крымов. Это их время и их режиссеры, - и сетовать по этому поводу совершенно бессмысленно. Равно, как и печалиться, что, к примеру, Владимир Машков в общественном сознании, не говоря уже о медийном пространстве, потеснил не только Олега Ефремова, но и своего учителя Олега Табакова.
Однако при всей бесстрастной неотвратимости времени, при неизбежности разного рода жестоких внутри театральных игр не стоит забывать реплику Лопахина из чеховского "Вишневого сада": "Всякому безобразию есть свое приличие!"