- Седельникова оставила не совсем характерный для нас документ, ведь большинство единиц хранения связано со Сталинградской битвой. Но здесь есть 179 ее тетрадей, в которых описано все, чем жили люди с 1933 по 2004 год, - говорит сотрудница архива Ирина Котова. - Я изучала различные исторические периоды, но не могу уложить в голове пережитое ленинградцами. Сохранилось немало дневников. Чего стоит только блокнот Тани Савичевой. Мы счастливы, что такой документ хранится и у нас.
Родом Зинаида Седельникова из Великого Устюга. Поступила во II Ленинградский мединститут на лечебный факультет. В начале войны она гостила у родителей, но в августе вернулась в город на Неве, чтобы возобновить учебу.
5 августа: "Окна закреплены бумажными листами. Мешки с песком в витринах. Плакаты с призывами: "Не отдадим врагу Ленинград!", "Защитим каждую улицу!", "Сделаем Ленинград неприступной крепостью!".
1 сентября: "На лицах тревога, а на языке: эти ли лекции сейчас нужны? На уме: не пойти ли в военкомат? Все же я довольна, что жизнь идет к цели, а не стоит".
3 сентября: "Вчера был день, изобилующий новостями и событиями. Прежде всего паек хлеба уменьшили. Теперь рабочие будут получать 600 граммов хлеба, мы, служащие, - 400 граммов, иждивенцы - 300. Паек мяса, масла, кондитерских изделий и крупы не сбавили пока что. Находимся почти в кольце. Старые рабочие Ленинграда говорят, да и история подтверждает, что никогда с 1703 года и по сие время Петроград никому не сдавался. Будем надеяться".
Первые бомбардировки, пожары на Бадаевских складах, голод, - все это отражено на старых страницах. Вместо чая Зина заваривает хвою, которую насобирала во дворе. Но вкус у такого отвара отвратительный. За сутки восемь раз объявляли воздушную тревогу. Девушка работает в госпитале, чтобы паек был больше.
1 ноября: "Плохое питание начинает сказываться. Цвет лица поблек, небольшая одутловатость нижних век, боли в области сердца. Немудрено, если в день съедать 200 граммов хлеба и две или три тарелки супа-воды. Да, чем все это закончится, неизвестно".
Сообщается о смерти некоторых студентов, о поиске гроба для подруги. Но Зинаида более активна, чем ее сверстницы. Она с иронией описывает соседок из комнаты "трех Ч" (на эту букву начинались их фамилии): они выходят только за порцией хлеба, а все остальное время сидят дома и ревут.
При свете коптилки автор читает книги - и учебники, и художественную литературу. В конце дневника есть даже заметки о прочитанном. Записи сделаны разными чернилами, иногда карандашом. Документом может считаться даже закладка, которой служил конфетный фантик. Когда эта сладость попала к Седельниковой? До блокады или в самом начале ее? Конфета называется "Алло", выпущена ленинградской кондитерской фабрикой им. Микояна. На обертке изображена девочка с телефонной трубкой. Архивисты пока не смогли найти более подробную информацию - повод для дополнительного исследования.
А десерт у Зины все же был. В записи от 31 декабря 1941 года она описывает свой новогодний ужин: "Я, сидя на кровати, съела остаток повидла, граммов 30 выкупленной вечером "колбасы", кусочек сладкой дураны и корочку хлеба. Все же отметила Новый год, хотя всего вместе не будет и 100 [граммов], граммов 70".
В феврале 1942 года по "дороге жизни" Зинаиду вывезли из города. По пути в Туапсе эшелон с эвакуированными останавливался на станции Сталинград-1. Этот факт архивисты установили по документам железнодорожников. Доучивалась Седельникова уже в Москве, а в 1951 году по распределению снова приехала в Сталинград, где и прожила оставшиеся 55 лет. Переезжая из города в город, она берегла свои тетрадки, словно уже осознавая их ценность для историков.
Кстати
Почетный гражданин Волгограда Хельви Латту в детстве тоже пережила блокаду. И дневник Седельниковой, с которой она была знакома, очень напомнил ей собственные впечатления.
- Мне было 4,5 года, но детские воспоминания очень яркие. Эти 125 граммов хлеба в день... Когда его резали, на ножике оставались крошки. Это была моя привилегия - облизать его. Однажды мама купила плитку столярного клея и дала мне съесть кубик от нее размером три на три сантиметра, - показывает пальцами Хельви Николаевна. - Отец работал машинистом, он умер от истощения. Мама была учительницей, но рыла окопы. Меня оставляли присматривать за двухлетней сестренкой Ирой, проследить, когда она проснется. Я лежала под пятью одеялами. Когда мама вернулась, я ей сразу отчиталась: "Она не просыпалась". Мама подошла к кроватке, а Ира уже и не дышит. В марте 1942 года нас вывезли из Ленинграда и дали твердую, как камень, колбасу. Ее не разрешали есть, можно было только лизать. Я помню тот чудесный запах. Когда ехали по "дороге жизни", я сидела в кабине и видела, как машина впереди ушла под воду. Водитель взял шест и стал щупать лед, где можно проехать.