В юношеских стихах Павла Когана слова "бой", "кровь", "пуля", "патроны" мелькают как приметы времени, без всякого пафоса, - ну как, к примеру, керосиновая лавка, тыквенная каша, папиросы и "рахитичные колеса грузовика системы АМО". Милитаризм был чужд ему.
В своей неоконченной поэме Павел вспоминает, как в детском саду воспитательница давала малышам урок ненависти: сказала, что куклы - это буржуи, и раздала детям палки.
Сначала кукол били чинно
И тех не били, кто упал,
Но пафос бойни беспричинной
Уже под сердце подступал...
Павел бить кукол отказался, палку отбросил и заплакал. Воспитательница назвала его "лживым эгоистом", "испорченным ребенком" и "буржуазным гуманистом".
Коган отозвался в нашем поколении так, как ни в каком другом. Саша Башлачев и Денис Новиков родились в 1960-е - как раз в ту пору, когда стихи Когана впервые появились в печати.
Сашины строки "Уберите медные трубы! // Натяните струны стальные! // А не то сломаете зубы // Об широты наши смурные..." кажутся выпавшими из рукописей Когана. Последние же строки Павла - "Нам лечь, где лечь, // И там не встать, где лечь..." - абсолютно башлачевские.
Пацаны начала 1970-х растащили его стихи по школьным тетрадкам. В наших сочинениях эпиграфы из Когана были горячими осколками чего-то подлинного, чего мы не застали, но к чему рвались. Мы жадно всматривались в карту, сопереживая то Вьетнаму, то Чили, то Анголе, то Никарагуа. Но слишком тихой нам казалась планета.
С последним школьным звонком в июне 1979 года сравнительно мирная эпоха, сладость которой мы по малолетству не ценили, быстро истаяла. В декабре началась заваруха в Афганистане, и моих ровесников, не поступивших в институты, грязно-зеленые вагоны повезли в среднеазиатские учебки. Через полгода за их стрижеными головами уже охотились "духи" где-нибудь под Баграмом или Гератом.
Для тех ребят, что ушли в Афган, Великая Отечественная была хрестоматийна, но это не помешало им расчехлить знакомые со школы строки Когана, Кульчицкого и Майорова.
Что сказали бы Павел, Михаил и Николай, узнав о том, что их предвоенные строчки сработали через сорок лет?
Почему-то думается, что эта новость не очень обрадовала бы их.
Во-первых, они считали войну с фашизмом - последней войной. Они были уверены, что защитят от гибели и настоящую, и будущую Россию.
Во-вторых, вернись они с фронта, о многом возмужавшие поэты сказал бы иначе - резче и глубже. К написанному до войны они относились как к черновику. "Впопыхах плохие песни мы сложили..."
Стихов Когана, написанных во время войны, не сохранилось.
Девушке
Мальчишкой я дарил на память рогатки,
Как мужество, мужскую честь и верность.
И друзья мои колотили окна,
И мне приходилось за них краснеть.
Но сердце, свое гордое сердце
Уличного забияки и атамана,
Я носил нетронутым и чистым,
Как флаг - романтическая бригантина!
Но прошли года,
И из моего сердца
Пытаются сделать милую пудреницу.
А мужество у меня забирают,
Как милиционер рогатку.
1936
* * *
Тебе опять совсем не надо
Ни слов, ни дружбы.
Ты одна.
Шесть сотен верст до Ленинграда
Заснежены, как тишина.
А я пишу стихи, которым
Увидеть свет не суждено.
И бьют косым крылом просторы
В мое обычное окно.
И, чуть прищурившись, я слышу,
Как каплет с крыш,
Я слышу, как,
Шурша, как шелк,
Спешат по крышам
Старинной выковки века,
Как на распахнутом рассвете
Ты слезы вытерла с лица.
Так мир устроен - дым и ветер,
Размах и ясность до конца.
1937
Гроза
Косым стремительным углом
И ветром, режущим глаза,
Переломившейся ветлой
На землю падала гроза.
И, громом возвестив весну,
Она звенела по траве,
С размаху вышибая дверь
В стремительность и крутизну.
И вниз. К обрыву. Под уклон.
К воде. К беседке из надежд,
Где столько вымокло одежд,
Надежд и песен утекло.
Далеко, может быть, в края,
Где девушка живет моя.
Но, сосен мирные ряды
Высокой силой раскачав,
Вдруг задохнулась и в кусты
Упала выводком галчат,
И люди вышли из квартир,
Устало высохла трава.
И снова тишь,
И снова мир,
Как равнодушье, как овал.
Я с детства не любил овал!
Я с детства угол рисовал!
1936
Бригантина
Надоело говорить и спорить,
И любить усталые глаза...
В флибустьерском дальнем синем море
Бригантина подымает паруса...
Капитан, обветренный, как скалы,
Вышел в море, не дождавшись нас...
На прощанье подымай бокалы
Золотого терпкого вина.
Пьем за яростных, за непохожих,
За презревших грошевой уют,
Вьется по ветру веселый Роджер,
Люди Флинта песенку поют.
Так прощаемся мы с серебристою,
Самою заветною мечтой,
Флибустьеры и авантюристы
По крови, упругой и густой.
И в беде, и в радости, и в горе
Только чуточку прищурь глаза, -
В флибустьерском дальнем синем море
Бригантина подымает паруса.
Вьется по ветру веселый Роджер,
Люди Флинта песенку поют,
И, звеня бокалами, мы тоже
Запеваем песенку свою.
Надоело говорить и спорить,
И любить усталые глаза...
В флибустьерском дальнем синем море
Бригантина подымает паруса...
1937
Из набросков
Разрыв-травой, травою-повиликой
Мы прорастем по горькой, по великой,
По нашей кровью политой земле...