Так, в письмах, сохранилось и стихотворение "Артподготовка":
Часы в руке у генерала.
Ждут у орудий номера.
За стрелками следя устало,
Он тихо говорит: "Пора".
Качнулось небо в редких звездах,
И, ветви елей шевеля,
Разорванный метнулся воздух,
И тяжко дрогнула земля.
За муки Родины любимой,
За слезы русских матерей
Рванулся в ночь неумолимый
Огонь тяжелых батарей.
У раскалившихся орудий
Горячая работа шла.
Оглохшие от гула люди
Разделись чуть не догола...
Читая эти строки Леонида, нельзя не вспомнить "Марш артиллеристов", написанный в 1943 году поэтом Виктором Гусевым и композитором Тихоном Хренниковым. В 1944-м марш был известен и на фронте, и в тылу. "Артиллеристы, Сталин дал приказ! // Артиллеристы, зовет Отчизна нас! // Из сотен тысяч батарей // За слезы наших матерей,//За нашу Родину - огонь! Огонь!.."
Но в стихах 20-летнего лейтенанта Леонида Розенберга - лишь дальний отзвук марша. Про Сталина - ни слова. Есть только Родина и мама. И жесткая конкретика боя: раскалившиеся орудия, полуголые от жары расчеты, часы в руке у генерала...
Можно предположить, что генерал с часами - это командир 190-го гвардейского артполка 65-й гвардейской стрелковой дивизии Федор Сиротин.
Сорокалетний Федор Васильевич годился в отцы своему адъютанту лейтенанту Розенбергу. И относился к Лене, очевидно, соответственно.
А чем мог отблагодарить Леня? Только стихами.
Вот он и произвел своего "батю" из подполковников сразу в генералы. К тому же "генерал" куда лучше звучит в стихах, чем "подполковник".
Федор Васильевич был уроженцем вологодской деревни Дарки, его ждали дома жена и дети.
Леонид Розенберг родился 6 мая 1924 года в Одессе. В начале войны он с мамой Марией Михайловной эвакуировался в Новосибирск, откуда и был призван на фронт в 1942 году.
...Летом 1944 года 54-я армия пошла на прорыв оборонительного рубежа "Валга", что был построен фашистами на территории Латвии.
1 августа у города Карсава в Прибалтике смертью храбрых погибли подполковник Федор Васильевич Сиротин и лейтенант Леонид Осипович Розенберг.
Командир полка и его адъютант пали в одном бою.
Похоронены на воинском кладбище латвийского поселка Тылжа.
Письмо Владимира Дерюженкова (Московская область):
"Пишет Вам внук подполковника Федора Васильевича Сиротина. Хотелось бы немножко рассказать о своем деде.
В книге "Омичи в боях за Родину" пишется: "Артполк и лично Сиротин Ф.В. пользовались уважением и боевой славой не только в дивизии, но и у всей 10-й Гвардейской армии... В августе 1944 г. Сиротин участвовал в освобождении Латвии, где переправился на плацдарм, лично корректируя и направляя огонь. Под вечер противник превосходящими силами предпринял несколько контратак. Стало ясно, что плацдарм не удержать, и командир дивизии приказал отойти... Сам же Сиротин не ушел. В этом бою также погиб и его адъютант - Леня Розенберг".
В советское время Тилжская средняя школа носила имя Ф.В. Сиротина. Моя мама часто ездила в Латвию на могилу деда, но после распада СССР ее туда не приглашали. Кстати, на одной из фоток на фоне школы имени моего деда есть и мама Лени Розенберга. У нее воротник с белой каймой.
Это только малая толика, что я могу рассказать о своем дедушке. Гораздо больше знает о нем мой дядя Юра. Он-то и позвонил мне сегодня, сказав, что кто-то из друзей по гаражу принес вырезку из Вашей статьи. Когда он читал мне по мобильному стихи Лени Розенберга, то плакал..."
Маме
На отвоеванном вчера лишь полустанке.
Решив отметить дело наших рук,
В накуренной, натопленной землянке
Мы у огня уселись в тесный круг.
Трофейного вина достали мы к обеду
(Поскольку утром выпили свое)
И выпили по стопке за победу,
И за друзей, погибших за нее.
Потом решили: каждый пусть из нас
Поднимет тост заветный самый свой,
А пить всем вместе каждый раз.
Так порешили мы между собой.
В землянке не подняться в полный рост,
Но все ж, когда за друга пригубя,
Я в свой черед сказать быть должен тост,
Я встал и поднял чарку за тебя.
Кругом на много верст легли снега,
Метели все дороги замели,
Где мы с боями шли, гоня врага,
С родной своей измученной земли.
А там, началом всех земных дорог,
Началом нашего победного пути
Лежит Москва, которую не мог
Я в этом тосте словом обойти.
Люблю его я, город наш большой,
И улицу, где маленький наш дом,
К которому привязан я душой
За то хотя бы, что живешь ты в нем.
С работы, знаю, вечером идешь
И посмотреть торопишься скорей -
Найдешь мое письмо иль нет
В почтовом ящике, что у твоих дверей.
Я знаю, что тревожит твой покой, -
Боишься ты всем существом своим
Застать письмо с моею почтой полевой,
Но писанное почерком чужим.
Опасен и суров солдатский путь,
И матери солдата тяжело.
Умей надеяться и мужественной будь.
Пройдет беда, как многое прошло.
Должна счастливой быть судьба у нас с тобой.
Я верю в жизнь, и ты со мной поверь.
Пройдут бои, пройдет последний бой -
Я неожиданно твою открою дверь.
Пропахнув порохом, и дымом от костров,
И пылью всех исхоженных дорог,
И запахом всех четырех ветров,
Я отчий свой переступлю порог.
За этот час, заветный этот час,
Когда обнимет каждый мать свою,
В огонь и в воду мы идем сейчас,
И не страшна нам смерть в бою.
Руками волосы мне теребя,
Заглядывая ласково в глаза,
Ты скажешь, что сегодня для тебя
Такой же я, как много дней назад.
За праздничным столом
в счастливый этот вечер,
От счастья своего хмельной слегка,
Я за тебя, за нашу встречу
Свой первый подниму бокал.
И сразу вспомнится, как в маленькой землянке,
В которой не подняться в полный рост,
На отвоеванном у немцев полустанке
Я поднял за тебя когда-то тост...
29 марта 1944