Весь наш опыт говорит о том, что анархия, полная свобода в больших системах невозможны. В них неизбежно возникают иерархии и неравенство, которые сами по себе являются стимулами - ты был внизу, а вот уже вскарабкался наверх. Без иерархий не существует ни одно сообщество животных, а мы - социальные животные, даже если наша стая называется экономикой. Мы это знаем, и сами нахлебались вольницы в 1990-х, и ужасов революций 1917 г., и анархии 1918 - начала 1921 гг. Мы спустили в 90-е без тормозов вниз сложнейшую индустриальную машину СССР, пережив миллионные потери населения - и инстинктивно боимся даже слов "свобода", "либерализм", помня бедность, беззащитность и еще - свою беспомощность перед большими, все сокрушающими силами.
Но тот же самый опыт говорит о том, что в вертикалях, в избыточном огосударствлении человек становится рабом, как бы он ни назывался - собственно раб, крепостной или же служивый человек, сидящий в своем зарплатном рабстве. И рано или поздно он перестает искать, он перестает придумывать и принимать на себя риски. Он только просит есть и портит орудия труда. Он подворовывает, ненавидит, он становится лакеем, холуем, дворней - да кем угодно, великий русский язык всегда найдет, как нас назвать. Неизбежно, на 100% возникает тупиковая модель экономики, отстающей от других стран, потому что в основе пирамиды - человек зависимый, человек просящий, человек, которого нужно контролировать на каждом шагу. Дать ему великую идею? Объявить ему, что он один должен быть за всех, и все вместе должны решать особые и великие задачи? Рано или поздно это разрушится, потому что есть шкурный, заданный природой интерес, базовый инстинкт - выжить, быть в движении, быть самим по себе, быть лично свободным в своих решениях. Идеи и люди плохо размножаются в несвободе.
Такие экономики рано или поздно остаются позади. История полна умершими, когда-то великими обществами, основанными на избыточных пирамидах власти. Они неизбежно уступали тем, кто был более гибок, инновационен, любил новенькое. Экономики, пытающиеся концентрировать все в одних руках, насадить избыточный контроль, неизбежно вымирали. Вся экономическая история буквально кричит об этом.
И наш собственный российский опыт говорит о том же. Сначала рывок, модернизация, основанный, как на войне, на сверхконцентрации ресурсов и на полупринудительном труде, а потом долгие годы ошибок, отрицательного кадрового отбора, все более неэффективной экономики - и, наконец, надлом. Так ушел с поля боя Советский Союз, не выдержав административной экономики, так закончились вместе с ним истории "социалистических стран". Ошибка следовала за ошибкой, а все, что "для людей" - по остатку.
Так что же делать нам всем? Честный ответ - искать баланс между свободой и принуждением, между общим и частным, между государством и семьями, при котором российские семьи будут процветать. Не потому, что они бесконечно просят у государства, и не потому, что всегда торгуются с правительством за свой кусок, а потому, что, следуя своему личному интересу, свято соблюдают интерес общий. "Золотая середина"!
Такие школы, такие идеи всегда были в России. Помним столыпинские реформы. Помним НЭП, при котором темпы экономического роста были выше, чем в 1930-е! Помним идеи осторожного, без шоков перехода к рынку на рубеже 1990-х годов, создания "двухсекторной экономики". Беда только в том, что у нас эти идеи всегда убивались крайностями. И опять возникал очередной "занос" - то в анархию, то в самое крайнее принуждение, из которого опять выбирались анархией.
Но что же для нас "золотая середина"? И возможна ли она? Конечно, да! России не подходит англо-саксонская модель, в ней слишком много индивидуализма. Не потому что она плоха, а потому что мы - другие. И мы точно не родом из азиатских экономик с их более жесткими иерархиями и коллективистским поведением, хотя и все более условным, чем больше они приближаются к "развитым странам". Но зато нам замечательно подходит "социальная рыночная экономика", модель континентальной Европы (Германия, Австрия, Чехия). Или, на худой конец, если мы уж так влюблены в государство, "скандинавская модель" (Швеция и проч.), в которую уже втянулись страны Балтии.
Что главное в "континентальной" или "скандинавской" моделях? В них государство подчинено благосостоянию населения. На самом деле, по жизни! Это ощущается кожей! В них государства больше, чем в англо-саксонской модели, и меньше, чем в азиатской. В них царство "социальных сеток", "социальных лифтов", мелкого бизнеса в соседстве с крупнейшими компаниями. Больше равенства в доходах, чем у "англо-саксонских". При этом чувство личной свободы, соединенной с жизнью для всех. Может быть, это и есть наша "золотая середина"? И, может быть, самое время делать "социальную рыночную экономику", подстраивая под нее все в нашем обществе, чтобы не потерять новое десятилетие?