Во-вторых, и в главных, Горбачев, как бы к нему ни относиться, как ни называть - разрушителем, а может, и созидателем, вписал свое имя в историю отечественную и мировую. Разве с этим поспоришь?
Разрушитель разрушенного
Ни на чем не настаиваю. Просто прошу дочитать до конца и выслушать. Ведь явление после многолетней брежневской спячки, мгновенной андроповской вспышки озарения и полуживого хрипа задыхающегося Черненко было все равно благом для разрушающейся страны. Ну пришел бы кто-то из стариков-партийцев, и все равно некогда могучему колоссу было бы долго не выдержать на своих покрытых болячками ногах. Страна болела неизлечимо. Не исключаю, что при Андропове она бы еще могла бы как-то выдюжить, однако не выдюжил сломленный болезнью Андропов.
Привычные потоки лжи и елея, бессовестная трепотня, реки самовосхваления, безудержные, пусть и по-настоящему необходимые военные расходы, на которые нас толкали, как подталкивают к пропасти, все это годами подтачивало истинное величие великих объединившихся в Союз народов. Серьезнейший политический и экономический эксперимент, в который были вложены искренние сердца и светлые души, был и до Горбачева близок к завершению. Наверняка, мог бы завершиться не так болезненно. Но был обречен.
И где-то в 1989 году мне, как, возможно, и многим, стало понятно, что конец неизбежно близок. Запад - эвфемизм, подразумевающий США, склонил верных друзей СССР - арабов - к обвалу цен на нашу природой данную валюту - нефть, и отбиваться стало абсолютно нечем, разве только пухлыми марксистскими учебниками.
Так что Горбачев, а на их лад Горби, пришел к падению занавеса. Но все же затеянная им перестройка многих на время воодушевила. Надежды пробудила. Мы ведь, много раз отступая до самой до Москвы, все же собирались с силами, сражались и не только выживали, но и побеждали. И тут было кому биться, только вот в чем и беда, биться-то было нечем. Горбачевская гласность вселяла веру: наконец-то правда! Однако вера никак не усваивалась на голодный желудок. И Горбачев, понимая это, вел огромнейшую державу по пути, предполагавшему, нет, не плавный, какая тут плановая плавность, но все же какой-то определенной длительности переход, где смена социалистической формации на иную выглядела реальной, зато не стремительной, не краховой, а долгосрочной перспективой с сохранением предками собранной страны на новых принципах.
Но с каждым днем на посту генсека, а потом первого и последнего президента Советского Союза соратников у Горбачева уменьшалось. Испытанные бюрократией старые кадры тихо, однако неистово, сопротивлялись. А близкое окружение Михаила Сергеевича не смогло обеспечить ни идеологической платформы, ни экономической поддержки. Начались поездки человека по имени Горби по миру в поисках денег. Давали кредиты, возвращать которые было нечем. Узел затягивался еще крепче. Нерушимый было Союз загоняли в мешок с удавкой.
Несколько раз освещал визиты Михаила Сергеевича в страны загнивавшего, но так, увы, и не загнившего капитализма. Здесь его лелеяли, носили (порой буквально) на руках, понимая, к чему идет. А он вел свою игру, все еще надеясь на Союзный договор, на поддержку соратников. На идеи идеолога перестройки тов. Яковлева, которые были еще похуже прежних догм.
Михаил Сергеевич хотел мира на земле. И все его заграничные вояжи были на это заточены. Но дипломатическая мидовская поддержка благородным мирным устремлениям велась на нижайшем уровне. Горбачев, действительно, договаривался с Западом. Ему торжественно обещали, клялись и в любви, и в том, что опаснейшее НАТО никогда ни на дюйм к границам СССР после вывода войск - откуда только можно было и, пожалуйста, в кратчайшие сроки приближаться не будет. А Североатлантический блок никогда-никогда не расширится. Он верил. Как себе. А надо было подписывать соглашения, заключать официальные договоры. Не шептаться в кулуарах, а громогласно объявлять о достижении многосторонних договоренностей. Ничего этого сделано не было.
Кто виноват? Извините за риторический вопрос.
Поэтому дома зрело непонимание, превратившееся в нелюбовь, а потом у некоторых и в ненависть. Попробуй полюби, когда в продуктовых не то что "докторской" - даже с хлебом перебои, а на обед с ужином предлагают лишь банки с огурцами.
И еще два момента, обернувшиеся вскоре поражениями. Оба для нас типичны.
Момент N1. Ввели нечто вроде сухого закона. Да, пили страстно и порой беспробудно. Но отнять у народа любимое?! Допустим, только допустим, что употребление крепчайшего национального напитка лучше было б как-то ограничить. Но зачем вырубать виноградники, подталкивая к самогону? И кто придумал свадьбы без шампанского и Дни Победы без тех самых фронтовых? Лицемерие еще хуже здравиц в честь великой КПСС. Борец за трезвость Лигачев остался в тени, обвинили совсем не его, а как раз Михаила Сергеевича, который и сам был не прочь. Но не хватило сил отказаться, поднять голос против: жалко было терять вроде бы и сподвижника по перестройке. Именно, вроде бы.
Момент N2. Как же нравилась всем у "них", там, вдали с парижским вкусом одетая Раиса Максимовна. Но как не пришлась она к своему родному двору. Пошли упреки в расточительстве: разоряет страну на наряды. Полное непонимание: зачем вообще за собой таскает? И тут снова произошел тот же казус по-горбачевски. За годы советской власти приучили, что Родину представляют только мужики в мятых шляпах. А тут какая-то женщина, все время рядом, вместе, да еще иногда и что-то говорит. Горбачев хотел сломать старые правила разом. А их было не одолеть не то что одним - даже двумя махами. Выдрессированное сознание никак не поддавалось быстрой ломке.
И по нашему обычаю любимая жена первого президента СССР стала любима и частью народа лишь после кончины. Когда сделалось неловко: а за что же мы ее так?...
Один, совсем один
Никто и никогда не узнает всей правды о Форосе и о Беловежской Пуще. Может, лучше и не знать? Допустим, хватит и того, что точно знаем. Как бы то ни было и что бы ни говорили, в Форосе первый президент оказался совсем один. Небывалый в истории случай: даже начальник личной охраны, наивернейший "человек за спиной", оставил своего Михаила Сергеевича. А что - получил приказ, не ослушался. Считаете, можно было как-то иначе?
Сидение в Форосе обернулось личной трагедией. Предали все. Как считает бывший вице-президент России Александр Руцкой, Михаил Сергеевич был крымским сидением сломлен. На печальной ноте вызволенного из плена изгнанника можно было бы и закончить президентское правление Горбачева.
Союзный договор виделся (и сделался) невыполнимым. Опираться было не на кого. ГКЧП растоптал все надежды. Трясущиеся руки Геннадия Янаева, вроде как и нового президента, растрясли рассыпающуюся страну до основания.
В зарубежье радовались: наконец-то этот СССР сломали.
Как считает тот же Руцкой, Михаил Сергеевич продержался с августа 1991-го до декабря во многом благодаря железной воле Раисы Максимовны. Она тяжело перенесла Форос, однако боролась, убеждала мужа, что не все кончено.
Дома давил непримиримый Борис Ельцин. Его амбиции были сильнее благоразумия. Быстро, еще быстрее. Какой там плавный переход, к которому стремился Горбачев.
Борис Николаевич, в отличие от Горби, был настоящим большевиком и со всей своей большевистской непримиримостью рвался к цели. И 8 декабря наступило Беловежье: СССР перестал существовать как субъект международного права и геополитической реальности. Двое подписантов - Кравчук и Шушкевич - были вполне достойны ставшего третьим Ельцина.
Но даже тут, даже в этот день, 8 декабря, знаю это, знаю, не все было кончено. Лет десять назад еще здравствовал человек, передававший прямо в высшие органы советской власти в Москву обо всем, в Вискулях происходившем. Интересно, сохранились ли об этом документальные свидетельства? Но и будучи в курсе происходящего, люди Горбачева в посиделки тройки вмешиваться не стали.
На этом СССР закончился.
Горбачев 25 декабря 1991 г. заявил об отставке.
Великие планы оказались невыполненными.
Горбачев пришел слишком поздно. Разрушение было остановить очень трудно. Но можно.
Горбачев пришел слишком рано. Тогда мы не были готовы воспринять и воплотить то, что задумывалось...