Пространство малой сцены, оформленное художником Александром Окунем, напоминает закутки мемориального музея. Афиши чеховских спектаклей, поставленных еще Станиславским и Немировичем-Данченко. Портреты в рамках. Почти аутентичная мебель... Нет ощущения домашнего уюта. Отчужденность, полумрак, дорожные сундуки, под потолком свисают вкось виды опустелого зрительного зала. Постановщикам каким-то чудом удается передать трудновыразимую "чеховскую атмосферу", за которую писателя назвали когда-то "певцом сумерек". Каких-то сверхъестественных страстей на сцене нет. Рук никто не заламывает, в обморок не падает. Не успеваешь даже уловить момент, когда вдруг круто поворачиваются судьбы персонажей, укрытые завесой бытовых мелочей.
Шутливыми и саркастическими репликами Чехов щедро пересыпал свои письма, в том числе (или особенно?), когда писал любимым женщинам. Ольга Книппер не стала исключением. "Собака моя рыжая" - самое ласковое из обращений к ней. Она в ответ звала его то "Дусей", то "мифическим мужем" - супруги чуть ли не все время прожили врозь. Он - в уединении, в Ялте. Она - на театральных подмостках или в шумных богемных компаниях. Без ревности, обид, упреков все-таки не обходилось. Но будто между строк, маскируя страсти полуиронией.
Он бесконечно признается ей в любви. Она все время обещает, что найдет время для счастья совместной жизни - когда-нибудь. "На будущий сезон".
"Антонка, я тебя часто злила? Часто делала тебе неприятности? Прости, родной мой, золото мое, мне так стыдно каждый раз. Какая я гадкая, Антон".
Чеховские интонации помогают постановщикам вышучивать "фирменные" приметы старого театра "по Станиславскому" (поезд стучит, сверчок скрипит) - не издевательски, а мило. Фразы писателя иллюстрируются мизансценами, как из немого кино. Вот Чехов резонно замечает, что ему, владельцу четырех квартир, конечно, нужно бы и жен - четыре (пусть передерутся ялтинской набережной). И фоном - на экране - сцена нелепой дамской потасовки: здесь и Лика Мизинова, и Лидия Авилова, и Дуня Эфрос - с каждой у Чехова бывали свои нежные истории.
Актер Юрий Ракович замечательно справляется с ролью гениального классика. Легко, естественно передает иронию и самоиронию героя и то негромкое, отчетливое чувство собственного достоинства, которое всегда отличало Чехова. Во втором действии артисту приходится играть скорее боль, с которой все труднее и стыднее его герою жить. А чем так пленила писателя его "немочка" (Ольгу Книппер играет Наталия Медведева) - останется для зрителей загадкой.
Зачем зрителю-читателю ворошить интимные тайны гения, если все они так или иначе - в его произведениях? Вечный вопрос. У каждого найдется свой ответ. Поможет ли спектакль? Он раскрывает, "из какого сора" рождалось чеховское вдохновение. Невольно заставляет заново переживать в себе: что означает любовь? А счастье в чем? И грустный, ироничный взгляд фаталиста-доктора-писателя на суетную жизнь становится тем камертоном, по которому могут сверяться зрители/читатели.
Иные сцены подкатили комом в горле. Последнее прижизненное чествование юбиляра-Чехова - по сути, он на репетиции близких своих похорон. А, собственно, уход из жизни ("Ich sterbe..." - "Я умру...") бьет "звуком лопнувшей струны". Все. Не изменишь. Не вернешь. Звук разграничивает время жизни: до и после. Точно с неба, как в его "Вишневом саде".
"Только слышно, как далеко в саду топором стучат по дереву".