Любимец женщин и поэт
Федор Иванович Тютчев, как и все мы, не был образчиком святости, и, пожалуй, только чистота и кристальная строгость его любовной лирики останавливали досужую публику от желания вульгарно обсасывать его сердечные привязанности и незаконнорожденных детей. Все женщины боготворили Тютчева - такая высокая нота отношений была им задана. Первая возлюбленная - Амалия Лерхенфельд (от этого юного увлечения нам осталось знаменитое "Я встретил вас, и всё былое...") пронесла свои чувства к поэту через всю жизнь и премного способствовала его карьере.
Первая жена Элеонора Петерсон, урожденная графиня Ботмер, по словам самого поэта, любила его больше жизни: подарив Тютчеву трех дочерей, она заботилась о нем как "еще об одном ребенке", а почувствовав появление соперницы, даже пыталась заколоть себя кинжалом!
Вторая жена - Эрнестина Дернберг, урожденная Пфеффель - мужественно подхватила заботы о Тютчеве и его дочках после неожиданной смерти Элеоноры и до конца дней не без изящества тащила колымагу семейной жизни, воспитывая трех его девочек от первого брака, их общих троих детей, а потом и единственного оставшегося в живых ребенка поэта от Елены Денисьевой. Невзирая на упреки немецкой родни, Эрнестина залезала в личный капитал, чтобы позволить талантливому мужу блистать в свете, была ему секретарем, записывая надиктованные Тютчевым статьи, - это по-немецки, а к концу жизни освоила и русский - чтобы понимать стихи мужа!
Что до Елены Денисьевой, "последней любви" Тютчева, то она "отдала этой любви всю себя"! Да, женщины любили поэта самозабвенно. И какие женщины! Когда после смерти Денисьевой сломленный Тютчев, не таясь, оплакивал "свой грех", то в ответ на все пересуды Эрнестина заявила как отрезала: "Его скорбь для меня священна, какова бы ни была ее причина!"
Особый дар Тютчева любить и быть любимым не мог не поражать современников, которые, отмечая бесспорную остроту ума Тютчева, его вечно юношеское горение, поразительную чуткость к слову, при этом удивлялись: ростом невелик, за одеждой не следит, пух волос всегда всклокочен, и поди ж ты!.. Ребус для менее удачливых покорителей сердец. Но что же произошло в Великий пост 1851 года?
О, как убийственно мы любим
Две младшие дочери Тютчева от первого брака, Дарья и Екатерина, учились в Смольном институте. Одной из инспектрис там с давних пор состояла Анна Дмитриевна Денисьева, в доме которой в 1850 году Тютчев и познакомился с ее племянницей и тоже смолянкой Еленой Денисьевой, Леленькой, как звали ее близкие. В момент встречи Елене Денисьевой было двадцать четыре года, Тютчеву сорок семь.
"Тютчев все более сближался с Лелей, ценя ее очаровательное общество, и все более увлекался ею, - читаем в воспоминаниях мужа сестры Елены Денисьевой А.И. Георгиевского. - Увлечению этому, как говорили, не только не противодействовала, а, скорее, даже напротив - содействовала его супруга Эрнестина Федоровна, не думая, чтобы с этой стороны могла ей грозить какая-либо серьезная опасность, и видя в нем весьма полезный громоотвод против других увлечений более зрелыми и более, по ее мнению, опасными красавицами большого света, за которыми тогда ухаживал Федор Иванович".
Катастрофа разразилась весной 1851-го, в аккурат на Великий пост. Сначала "на след тайных свиданий между Тютчевым и Денисьевой в нарочно нанятой для того близ Смольного квартире напал эконом Смольного монастыря Гаттенберг". "Открытие" произошло незадолго до торжественного выпуска воспитанниц класса, который вела Анна Дмитриевна, класса, где учились и дочки Тютчева. На праздничный выпускной приехал и отец Елены Денисьевой. Тут-то все и вскрылось! "Гнев отца не знал пределов и много содействовал широкой огласке всей истории, которая, впрочем, не могла не обратить на себя общего внимания по видному положению в свете обоих действующих лиц", - сообщал А.И. Георгиевский. Подлила масло в огонь и ставшая заметной беременность Елены - старшая дочка Тютчева и Денисьевой, тоже Елена, родилась в мае.
Скандал вышел резонансный! "Бедную Лелю все покинули, отец не хотел ее больше знать и запретил всем своим видаться с нею, а из бывших подруг осталась ей верна одна лишь Варвара Белорукова. От полного отчаяния Денисьеву спасла только ее глубокая религиозность, молитва, дела благотворения и пожертвования на украшение иконы Божией Матери, на что пошли все имевшиеся у нее драгоценности", - пишет А.И. Георгиевский.
Не высказывали сочувствия и Тютчеву. Эрнестине Федоровне же, напротив, показательно сочувствовали, хотя вряд ли это могло ее радовать. Тетку-инспектрису, несмотря на прошлые заслуги, от воспитания девиц отстранили, безрадостной была история и для дочерей Тютчева. Самая набожная из них, Анна, в дневниках делится: "Всю ночь молилась за отца и Е.".
Господь, дай силы верить!
В это самое время Тютчев пишет не просто покаянные, обличительные стихи - шедевр, который, часто цитируют священники в проповедях о природе человеческой любви. Помните?
"О, как убийственно мы любим,
Как в буйной слепоте страстей
Мы то всего вернее губим,
Что сердцу нашему милей!"
И хотя сам стих ни в коем случае не молитва, здесь вполне уместно вспомнить покаянный 50-й псалом царя Давида, рожденный историей любви Давида к Вирсавии. Но, смотрите, у автора псалма покаянная мольба к Богу, полная религиозных прозрений. У Тютчева - диагноз, не только себе, всем нам. Религиозное прозрение случилось позже.
Сначала поэт, разрываясь между двумя любимыми, каялся перед каждой из них. Денисьевой посвящено "О, как убийственно мы любим", жене Эрнестине - "Не знаю я, коснется ль благодать моей души болезненно-греховной".
Но главным стихотворным итогом бурного Великого поста 1851 года стал стих, написанный чуть позже, 10 июня 1851 года. Стих-осмысление. Стих - продолжение строчек "О, как убийственно мы любим...". Стих - обличение индивидуализма, поразившего человека в наши дни. Вчитайтесь в его строчки, в Великий пост это особенно полезно.
Не плоть, а дух растлился
в наши дни,
И человек отчаянно тоскует...
Он к свету рвется из ночной
тени
И, свет обретши, ропщет
и бунтует.
Безверием палим и иссушен,
Невыносимое он днесь выносит...
И сознает свою погибель он,
И жаждет веры - но о ней
не просит...
Не скажет ввек, с молитвой
и слезой,
Как ни скорбит перед замкнутой
дверью:
"Впусти меня! - Я верю,
боже мой!
Приди на помощь моему
неверью!.."
Кстати, последние две строчки стиха - парафраз молитвы отца бесноватого отрока из Евангелия от Марка. Молитвы, когда боримый неверием просит Бога укрепить его в вере: "Господи, верую, помоги моему неверию!".