В августе 1943-го Драченко чудом остался жив. Во время нанесения удара по колонне гитлеровских танков при подходе к железнодорожной станции в районе Харькова три шестерки "илов" угодили сначала под шквальный огонь зениток. А затем последовала внезапная атака "мессеров", которым удалось сбить больше десяти Ил-2. В их числе оказался и штурмовик Драченко. Сам он получил тяжелое ранение. Без сознания приземлился на парашюте. Попал в плен. Почему-то к нему проявили снисхождение. В лагере для пленных летчику сделали операцию. Жизнь спасли, правда, ценой правого глаза.
Побег он совершил в свойственной ему дерзкой манере. Пленных перевозили на грузовике. Всего лишь один охранник сопровождал их. Расправиться с ним не составило особого труда. Через несколько дней удалось перейти линию фронта, что во время почти непрекращающихся боевых действий тоже являлось событием почти невероятным.
Его направили в госпиталь, в Москву. За несколько месяцев молодой организм восстановился полностью. Профессор, под наблюдением которого протекал процесс выздоровления, готовил своего пациента к выписке с диагнозом о негодности к летной службе. Но случилось что-то загадочное, и в марте 1944 года он возвратился в свой 140-й гвардейский штурмовой авиаполк с официальным направлением. В нем ни словом не упоминалось о дефекте, не позволяющем продолжать боевую летную службу.
В полку Иван посвятил в свою тайну только своего друга Николая Киртока. С его помощью восстановил навыки пилотирования. Уже к августу 1944 года в его летной книжке числилось 100 боевых вылетов, 5 сбитых "мессеров". В октябре 1944 года гвардии младшему лейтенанту Драченко было присвоено звание Героя Советского Союза. Но самое удивительное, что к этому времени он уже стал полным кавалером ордена Славы. В Военно-воздушных силах Драченко был единственный Герой Советского Союза, на гимнастерке которого блистали три ордена Славы.
Тайна об увечье Драченко сохранялась около года. Она открылась в тот момент, когда летчик платком стал протирать глаза и один из них повернулся настолько, что явно обозначилось белое пятно. Все поняли, что это глазной протез. Больше всего негодовали медики, требовавшие немедленно отстранить Драченко от полетов и провести расследование. Хорошо, что человек, от которого ждали окончательного решения, проявил мудрость. Командир штурмового авиационного корпуса Герой Советского Союза генерал-лейтенант В. Рязанов организовал для командования и медиков демонстрационно-испытательные полеты. На глазах у всех Иван продемонстрировал отличную технику пилотирования Ил-2 и приземлился недалеко от командного пункта. Летчик доложил о выполнении задания и спросил о замечаниях. "Какие замечания, - ответил генерал. - Все бы так летали!"
А что до фразы "Полубокс на бреющем полете", то автору этих строк корреспонденту радиостанции "Волга", единственного в то время электронного средства массовой информации Министерства обороны СССР, довелось услышать именно от Ивана Григорьевича Драченко. Произошло это летом 1975 года в Группе советских войск в Германии, куда его пригласили для участия в фестивале молодежи ГДР и СССР.
Помню, как на одном из мероприятий Иван Григорьевич рассказывал о налете на колонну гитлеровских машин. Делал он это эмоционально и дополнял рассказ отчаянной жестикуляцией. Показывая направление воздушной атаки, сказал: "Причесали мы фрицев очень аккуратненько под полубокс на бреющем полете".
Потом говорил, как обеспечивалось прикрытие от "мессеров". Сказал, что лучше всего это получалось у эскадрильи Николая Шутта. Поймав мой удивленный взгляд, пояснил, что обладатель столь редкой фамилии создавал такой воздушный заслон, через который ни один "мессер" не мог прорваться к штурмовикам.
- Вот только не знаю о его судьбе после Победы, - закончил свой рассказ Иван Григорьевич.
Настал мой черед. Дело в том, что Николай Константинович Шутт - закадычный друг моего отца. Выросли вместе. Потом их пути разошлись. Отец воевал в войсках противовоздушной обороны, а его друг стал летчиком-истребителем, Героем Советского Союза. После войны уехал жить в Молдавию, в Тирасполь. Но каждый год в Минске, в нашей квартире на улице Белинского, его встречали как самого дорогого гостя.
Мне дядя Коля запомнился с первой встречи. Был он невысокого роста. Широкоплечий. Тоненькая щеточка усов и слегка прищуренные глаза создавали образ охотника, изготовившегося к выстрелу. Он был прирожденным летчиком. Поездки по железной дороге не признавал. Думаю, если бы на его мотоцикле "Иж" стоял подходящий двигатель, он бы летал на нем. На мотоцикле дядя Коля и приезжал в Минск из Тирасполя. Супруга его всегда располагалась сзади, а в коляске, как говорилось, для устойчивости, надежно закреплялась бочка доброго молдавского вина.
Вручить адрес дяди Коли Ивану Григорьевичу мне не составило труда. Знаю, что они обменялись письмами. Вот только встретиться им не удалось. В марте 1977 года Николай Шутт ушел из этой жизни. А в апреле 1994 года не стало и Ивана Драченко. Но в моей памяти как живые сохранились образы летчика-истребителя, атакующего "мессеров" в голубом небе, и летчика-штурмовика, который на бреющем полете Ил-2 пушечно-пулеметным огнем и эрэсами стриг под полубокс фашистскую нечисть на земле.