Евангелие было подарено Федору Михайловичу Достоевскому женами декабристов, добившимися в Тобольске встречи с осужденными, проходившими по "делу петрашевцев". Оно было единственной книгой, которую можно было держать на каторге.
Но митрополит Иларион, автор, известный выдержанностью своего ума и слова, на самом деле пошел на очень большой риск. Он решился на книгу не только о том Евангелии, которое Достоевский "всю жизнь читал, но и о том, которое писал". Сравнив само его творчество с пророческой и апостольской вестью о Христе. На такие сравнения, впрочем, решались давно. "Это был не только апостол... это был пророк; это был всему доброму учитель; это была наша общественная совесть", - с этих слов из письма Павла Третьякова художнику Ивану Крамскому, сказанных через несколько дней после смерти писателя, собственно начинается книга митрополита Илариона.
Хотя Евангелие как единственная книга на каторге не гарантировало появление "нового апостола". Могло вызвать и отторжение. Но Достоевский, человек - сгусток противоречий ("Я - дитя века, дитя неверия и сомнения до сих пор и даже... до гробовой крышки", - писал он Фонвизиной, подарившей ему Евангелие в Тобольске. - Каких страшных мучений стоила и стоит мне теперь эта жажда верить"), глубже и сильнее пророс Евангелием, чем люди, во всем положительные и торопливо согласные. И более того, при свете Евангелия он сложил в себе символ веры, в котором "все для меня ясно и свято": нет ничего прекраснее, глубже, симпатичнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа...", писал он в письме все той же Фонвизиной.
При чтении книги тебя почти сразу ловит ощущение "нежности" авторского стиля. Это особый стиль письма верующего человека, в котром есть сдержанность, свет, нет излишней драматизации и внимания к темным сторонам жизни. Ясность и интересно, интересно. При этом противоречивость героя никуда не девается, не прячется, он не лакируется. Новая книга митрополита Илариона - одно из необходимых для нас знакомств с "человеком в христианской перспективе".