Чехов многомерен, его образный мир вписывается в любую современную коллизию. А пластичность чеховского повествования - стимул и повод для его воплощения в танцтеатре. Большой театр в Большом театре, дачные атрибуты, прозрачная стена отчуждения во всю сцену, движущиеся детские машинки, плюшевые куклы, монструозные шахматы, пугающие химеры-деревья дремучего леса, две живые мохнатые овчарки, горящий трактор, в котором Треплев застает врасплох Заречную с Тригориным и хочет свести счеты с жизнью, создают густую среду спектакля. Костюмы Эммы Райотт отражают характер персонажей, но не чеховское время - порой кажется, что это эпоха, скорее, конца ХХ века. Прикладная разножанровая музыка Ильи Демуцкого с маршами, болеро, вальсом и танго, с лейтмотивами не отвлекает от действия и точно иллюстрирует новое либретто. А вот необъятный гонг на сцене и аккордеон в оркестре вносят неожиданные звуковые мазки в камерное звучание музыки, обращая внимание зрителя на оригинальные моменты спектакля.
Хореограф Юрий Посохов для каждого артиста создал соло, монологи-презентации, пластически выделив суть их персонажей. Драматический конфликт между новым и старым в искусстве обретает на сцене полнокровное звучание. Лексика Треплева насыщена трюками, пластическими синкопами, "рваным" рисунком, рефлексирующим надрывом. Аркадина с Тригориным не покидают оазисный эдем классического танца, пусть и насыщенного непростыми переходами и сложными поддержками.
В "модерновом" балете Треплева под гонг размером с солнечный диск Нина Заречная, представленная эдакой Аэлитой в купальной серебряной шапочке, словно несет с собой свежий космический ветер авангардных движений и креативность хореографического мировоззрения. Но дачная премьера Треплева проваливается с треском, его надежды разбиваются о бастион агрессивного неприятия аркадинского загородного окружения. То полуобнаженный, то в черной кожаной куртке, взъерошенный Треплев с макияжем "смоки айс" и весь в татуировках а ля Сергей Полунин тщетно пытается достучаться до публики. Это спектакль о судьбе художника, который пытается быть современным в России. Роль Треплева прекрасно исполняет Артем Овчаренко. В его танце есть нерв. Все его естество сопротивляется он бунтует против устоявшихся рамок.
Партию Аркадиной современно и интересно исполняет Светлана Захарова. Она воплощает и актрису, и балерину, и мать с ее эгоизмом, странностями любви и преданностью театру, в ней преломляются и незыблемые каноны старой традиции. У Захаровой получилась Аркадина, которая не приемлет никаких перемен.
Нину Заречную танцует истинно московская балерина Мария Виноградова. Ей удалось очень точно сыграть свою героиню, ее провинциальную судьбу.
Артисты Большого не только в кратчайшие постановочные сроки справились с теми задачами, которые перед ними поставили хореограф и режиссер, но и добавили в роли свои индивидуальные краски и энергию - что достойно восхищения. Персонажи будто не слышат друг друга. Каждый живет своим мирком, хотя и "поют" хором, руководимым Аркадиной.
Выделяется Анна Балукова и ее страдающая Маша, которая не расстается с манекеном в человеческий рост - будто с копией своей неудавшейся жизни. Пластичный Вячеслав Лопатин острохарактерно рисует Дорна. Благообразный Артемий Беляков в партии Тригорина отлично танцует и перевоплощается; Анна Тихомирова "с перцем" изображает Полину Андреевну.
Нынешний спектакль не родился на пустом месте. В Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко "Чайку" уже ставил Джон Ноймайер. Это был балет о новых идеях в творчестве и молодом хореографе Треплеве, которого как субстанцию театра в итоге поглощали подмостки сцены. А первой еще в 1980 году, более 40 лет назад, на Исторической сцене Большого театра балет "Чайка" поставила Майя Плисецкая. Этот новаторский спектакль, созданный также композитором Родионом Щедриным, художником Валерием Левенталем, модельером Пьером Карденом, придумавшим костюмы для Майи Плисецкой, повествовал о "жизни человеческого духа". Это был спектакль о растратившей жизнь интеллигенции. В финале персонажи амебно играли в лото, на сцене лежал застрелившийся Треплев, а над всеми ними парила Чайка, символ свободы творчества и вообще свободы, она взмывала все выше и выше, и взмахи ее крыльев были все мощнее и сильнее…
Юрий Посохов, будучи совсем молодым, видел этот спектакль. Теперь он поставил свой, совсем другой балет с другой историей.