Сквозной темой феста чисто случайно стал космос, и в его первичном античном значении - "мир", и в современном - "вселенная". На Марс в одноименном спектакле Маркоса Морау "полетят" дебютирующие на DanceInversion артисты итальянской компании современного танца "Спелбаунд", а танцовщики британской Компании Вивианы Дуранте расскажут о мире или вселенной Айседоры Дункан, великой босоножки, стоящей в основе цивилизации contempopary dance. Не чем иным, кроме как "нашествием инопланетных существ", не назовешь и спектакль открытия "Цепь души", который поставила в Майнце израильтянка Шарон Эяль в соавторстве с Гаем Бехаром и Ори Личтиком (композитор и аранжировщик).
За последние несколько лет Москва основательно познакомилась с творчеством хореографа - три спектакля привозили в Москву кураторы зарубежной программы "Золотой маски", еще один - "Автоданс" - с прошлого сезона значится в афише МАМТ, и летом 2022 года возникнет еще один, когда Эяль подарит "Стасику" мировую премьеру. Как и ее старший коллега по цеху израильского современного танца и отец языка движения "гага" Охад Наарин, в компании которого "Батшева" Эяль сформировалась, хореограф создала свой уникальный перформативный язык.
Чтобы выполнить самые простейшие комбинации, танцовщики сначала должны научиться держаться на мысках, слегка согнув в коленях обе ноги и отклонив назад прямой корпус - как правило это "заваливающееся" положение используется для медленной методичной ходьбы гуськом целой группы людей по полностью освобожденной от кулис сцене.
На первый взгляд все постановки Эяль похожи между собой, как похожи кордебалетные сцены в опусах Мариуса Петипа, но это чисто внешняя похожесть из-за единства языка и музыкального стиля. Впрочем, в музыку к "Цепи души" кроме тревожного клубного транса вкрались мелодии блатного шансона и аргентинского танго. Ритмично шагающие на носочках тела 17 танцовщиков обоего пола здесь постепенно засасываются в воронку какого-то до боли знакомого ритуала, который своим сходством с современными версиями балета "Весна священная" сначала напоминает далекое от нас языческое жертвоприношение, а дальше все больше сигналит о страшных реалиях Холокоста.
И хотя сама Эяль говорит, что ее спектакли о любви и страстных чувствах, которые испытывают и публично выражают во время представления вдохновившие ее на постановку конкретные артисты майнцской труппы, как у хорошего и патриотичного израильского хореографа, у нее всегда отголосками возьмет да и прочитается печальная и вместе с тем веселая одиссея многострадального еврейского народа - отсюда и одесский нэпманский шансон, и слезливая музыка латиноамериканской эмиграции.