Слова сочувствия сродни врачеванию
У Тютчева сказано: "И нам сочувствие дается, как нам дается благодать". Вопрос: оно дается нам даром или требует все же душевных затрат?
Юрий Бузиашвили: В свою очередь, Достоевский писал: "Сострадание есть высшая форма человеческого существования". Вы обратились с этим вопросом к человеку, который всю жизнь, и не в первом поколении, занимается медициной. Слова сочувствия, сопереживания я произношу всю свою сознательную жизнь. Одно сочувствие - малодушное и сентиментальное, оно продиктовано стремлением поскорее избавиться от тягостного ощущения при виде чужого несчастья. Это даже не сочувствие, а инстинктивное желание оградить свой покой от страданий ближнего. Другое - которое требует действий, а не сантиментов. Люди разделяются на сочувствующих и несочувствующих, так же как на благодарных и неблагодарных. Мой друг Борис Ноткин, известный журналист, разделял людей на две категории - благодарных и неблагодарных. Насколько мы сопереживаем чужому горю и насколько мы это можем выразить в словах? Сострадание исцелит больше грехов, чем осуждение. Слова звучат дежурные, но здесь не важно, что ты сказал, важно, что ты почувствовал при этом. Лев Толстой писал: "Истинное сострадание начинается только тогда, когда, поставив себя в воображении на место страдающего, испытываешь действительно страдание". Я всегда искренне сочувствую людям, с которыми разговариваю по поводу их несчастья. Сочувствие выражается в том, что становишься несчастным из-за страдания других. Такие разговоры сродни врачеванию. Когда пациент приходит и жалуется на что-нибудь, а вы не способны ему посочувствовать, грош вам цена как врачу. Чувство сострадания живет в нас, но приспособленное к условиям нашего существования. Несчастье - удобное время для добродетели.
Какие слова вы произносите, чтобы посочувствовать родственникам вашего пациента, которого не удалось спасти? Некий запас этих слов выработался за годы врачебной практики?
Юрий Бузиашвили: Нет, не выработался. Никаких заученных фраз у меня нет. Когда такое случается, я не обдумываю, что сказать, слова текут сами, и люди воспринимают их правильно. В жизни есть только два действительных несчастья - угрызения совести и болезнь. Но высшей наградой мне за искренние слова сочувствия и утешения было, когда родственники ушедшего из жизни больного на второй день все вместе, пять или шесть человек, пришли ко мне с поклоном и благодарностью.
Как чаще всего бывает в таких случаях - вы сами разговариваете с родственниками или лечащий врач?
Юрий Бузиашвили: Только сам. Как руководитель отделения, где произошло это несчастье. Сострадание - это нередко способность увидеть в чужих несчастьях свои собственные, это - предчувствие бедствий, которые могут постигнуть и вас. Другое дело, что не всегда родственники умершего пациента хотят прийти ко мне. Многие ограничиваются разговором с лечащим врачом. У нас в клинико-диагностическом отделении в прошлом году находились на госпитализации 2444 пациента. Было проведено 900 операций. И случилось шесть летальных исходов. Из них четыре - послеоперационные.
Я родился в Грузии, где плач по случаю чьей-то кончины слышен был на весь город
Громогласные причитания, преувеличенная скорбь нередко выглядят фальшиво. В том, как выражается сочувствие, тоже должна быть мера?
Юрий Бузиашвили: Конечно. Я родился в Грузии, где плач от боли по случаю чьей-то кончины, плач сострадания близким покойного слышен был на весь город, и это выглядело совершенно естественным. Обязательно должны быть причитания, какой это был замечательный человек, как грандиозен он был в своей профессии, как много сделал для родни. Причем все это совершенно искренне. А потом я приехал в Россию и увидел иное, более сдержанное проявление горестных чувств. И мне кажется, это правильнее, чем рвать на себе волосы. Если утешающий убивается больше, чем тот, кого он пытается утешить, это выглядит как-то неадекватно.
Сочувствие должно быть соразмерно тем чувствам, которые испытывает человек от постигшей его утраты?
Юрий Бузиашвили: Наверное, да. Сострадание - основа всей морали. Сочувствие - неважная милостыня. Но везде свои традиции. Где-то считается, что без бурно выражаемого вам сочувствия вы своего горя не переживете. В другом случае вашу сдержанность по поводу чьего-то несчастья могут счесть чуть не оскорблением. Сострадание - это не чувство, скорее это благородное расположение души, готовое к тому, чтобы воспринять любовь, милость и другие добродетельные чувства.
Неврозы - это болезнь утрат
Считается, что человека, переживающего утрату, нужно обязательно отвлечь от горьких чувств и мыслей, переключить на что-то позитивное. Мальчик потерял родителей, его сдали в приют, директриса говорит: "Не горюй, завтра пойдем с тобой цирк, там акробаты и клоуны, тебе понравится".
Юрий Бузиашвили: Так нельзя. Хотя я понимаю, почему это происходит. Родственники боятся, что ребенок может не выдержать непосильной для детской психики эмоциональной нагрузки, и поэтому стараются его "отвлечь", "переключить". С одной стороны - да, постоянно находиться в горе тяжело, надо как-то выкарабкиваться из него. С другой - не стоит доходить до абсурда в стремлении "отвлечь" и "переключить". Здесь тоже нужна мера.
Ослепшему от слез человеку говорят, стиснув его за плечи: "Держись, не плачь!" Но почему не дать волю слезам? Почему не погрузиться в отчаяние? Человек должен выплакать свое горе и стоит ли мешать ему в этом?
Юрий Бузиашвили: Согласен с вами. Невыплаканное горе, неоплаканная утрата могут потом привести к депрессии. И не надо перебарщивать со словами утешения. "Ты не волнуйся, ты думай о себе" - так нельзя разговаривать с человеком, которого постигло несчастье. Лучше сесть и поговорить с ним по душам, философски оценить ситуацию, где-то вспомнить прошлое, где-то наметить будущее и таким образом перевести его взгляд на жизнь, которая, несмотря ни на что, продолжается. А утрата - что ж, она может постигнуть каждого, тут никуда не денешься. Я принимаю пациентов, и среди них немало людей с неврозами. Что такое невроз? Это когда человек жалуется на сердце, хотя оно у него абсолютно здоровое. Но его жалобы на сердце абсолютно объективны. Мозг воспринимает их как сигналы от больного органа. Неврозы - это, в том числе, болезнь утрат. И чтобы не доводить до невроза, надо дать человеку выплакаться. Плачущий от горя человек выглядит абсолютно нормально. У него горе, он и должен плакать. Например, русская традиция переживания утраты как раз в том веками и состояла, чтобы дать человеку максимально "расстроиться". Этому помогали профессиональные плакальщицы и незыблемый ритуал.
А как же "слезами горю не поможешь"?
Юрий Бузиашвили: Это расхожее заблуждение. Именно слезы помогают человеку освободиться от негативных эмоций, облегчить душевную боль.
А несчастье испытывает человека?
Юрий Бузиашвили: Несчастен тот, кто не умеет переносить несчастий. Несчастья испытывают друзей. Есть люди страдающие от силы своего собственного сострадания.
Но горе - это не обязательно потеря близкого человека. Можно потерять здоровье, работу, деньги, да мало ли событий, переживаемых как большое несчастье.
Юрий Бузиашвили: Да, несчастья гораздо шире, чем смерть. Великое несчастье - неумение переносить несчастье. Несчастья происходят постоянно. А горе - это процесс переживания несчастья. Кстати, давайте не будем ханжами: не всякая утрата переживается как горе. Человек страшно пил, скандалил, терроризировал жену и детей. И когда он внезапно умер, переживания его близких могут выражаться лишь одним словом - "облегчение". Облегчение здесь очень понятное чувство. Оно адекватно тем отношениям, которые были в этой семье у жены с мужем, у детей с отцом. Обвинять их в бесчувствии, чем сладострастно занимаются родственники и соседи, - это ханжество и лицемерие. А бывает и так, что, даже теряя родителей, люди переживают утрату как облегчение. Потому что отношения с этими родителями были невыносимыми. И чувство облегчения, освобождения, которое они сейчас испытывают, - нормальное, естественное чувство, и не надо его стесняться.
Горе сплачивает людей или разобщает?
Юрий Бузиашвили: В основном сплачивает. Хотя иной раз и наоборот. Общественное сострадание более распространено, чем само оно в чистом виде. Бывает, что люди винят друг друга в недостаточном внимании к ушедшему во время его жизни. И из-за этого ссорятся.
Почему у нас принято стесняться своего несчастья, стыдиться его?
Юрий Бузиашвили: Компания громко смеющихся людей в каком-нибудь общественном месте привлекает внимание неадекватностью своего поведения. Вроде и смеяться надо в меру тихо, и плакать в меру тихо. Поэтому мы и стесняемся горевать. Эта оголенная эмоция якобы не заслуживает вынесения на всеобщее обозрение. Почему так? Я не знаю. А с другой стороны, рвущий на себе волосы и бьющийся от горя головой об стенку человек тоже выглядит несколько вычурно. Здесь надо знать меру.
У нас нет культуры проживания несчастья?
Юрий Бузиашвили: Наверное, такой культуры у нас нет. Тот, кто не имеет сострадания, жесток. Но есть традиции, заложенные многими поколениями. Вы можете эти традиции не воспринимать, можете их критиковать, но они есть и с ними надо считаться.
Юрий Бузиашвили - заместитель директора Института кардиохирургии имени В.И. Бураковского ФГБУ "Национального медицинского исследовательского центра сердечно-сосудистой хирургии им. А.Н. Бакулева" Минздрава России, руководитель клинико-диагностического отделения, академик РАН, с 2011 г. по 2013 г. - главный кардиолог г. Москвы. Родился в 1954 г. в Кутаиси. В 1977 г. окончил 1-й Московский медицинский институт им. И.М. Сеченова. С 1977 г. по 1982 г. проходил клиническую ординатуру и аспирантуру в НЦССХ им. А.Н. Бакулева и остался в нем работать. В 1989 г. защитил докторскую диссертацию. С 1999 г. - заместитель директора по научной работе Института кардиохирургии им. В.И. Бураковского; с 2004 г. - член-корреспондент РАМН; с 2007 г. - действительный член РАМН. С 2013 г. - академик РАН.