Александру Григорьевичу Червякову в 1920 году было всего-то 28 лет, но молодой руководитель быстро приобрел авторитет у белорусских крестьян, а советская власть долгие годы прочно связывалась с его именем.
Можно смело утверждать, что крестьяне так и не узнали бы об этом человеке, если бы не Первая мировая война. Бывают в истории совсем незаметные мельчайшие события, от которых зависит история целых государств и народов. Именно так получилось в начале 1917-го с откомандированием 24-летнего прапорщика Александра Червякова из запасного полка в Иркутске в пулеметную школу в Петроград. Белорусская история ХХ века совершенно точно пошла бы другим путем, не случись этого рутинного, по меркам воюющей третий год русской армии, перемещения в пространстве.
Червяков появился в революционном Петрограде 28 февраля 1917 года и остался в тогдашней столице России на весь этот бурный год, успев вступить в партию большевиков, отметиться на ее стороне в октябрьские дни, а с началом деятельности советской власти обратить на себя внимание наркома по делам национальностей Сталина. Обратить внимание было на что: молодой белорусский большевик имел не только правильное происхождение из народных низов, но несколько лет провел в важнейшем для белорусского дела городе Вильно, где перед призывом в армию окончил учительский институт. Более того, совсем юным, 20-летним, учительствуя в Трокском уезде, он выучил литовский язык, владел и польским, без которого жить в Вильно было сложно. И в начале 1918 года Червяков уже не прапорщик, а комиссар Белорусского национального комиссариата (Белнацкома). Уже тогда он строит масштабные планы - предлагает открыть первый в Беларуси университет, издавать учебники и наладить преподавание на белорусском языке, налаживает издание первой советской белорусскоязычной газеты "Дзянніца".
Советскую Беларусь, как известно, большевики провозглашали дважды, и оба раза к этому был непосредственно причастен Червяков. Как "Алесь Чэрвяк" он 1 января 1919 года поставил свою подпись под историческим манифестом временного рабоче-крестьянского правительства Беларуси. 31 июля 1920-го он подписывает декларацию о провозглашении независимости Советской Беларуси, а осенью того же года едет в Ригу, где идут переговоры о завершении польско-советской войны. В кармане пиджака у него этнографическая карта белорусского племени, составленная академиком Евфимием Карским, он приехал бороться за свой народ, за белорусские границы.
Поляки, чье пренебрежительно-высокомерное отношение к белорусской державности ничуть не изменилось за последние сто лет, назвали белорусского руководителя "представителем некоего мифического государства". Но это было сказано громко на официальных переговорах, а вот молодой польский разведчик Ежи Стемповский, впоследствии известный польский писатель, сообщал из Риги, что по сравнению с деятелями Белорусской народной республики "Червяков произвел впечатление человека более уравновешенного, спокойного и рассудительного". Спокойно и рассудительно посланец минской власти предсказал, какие последствия неизбежны после получения Варшавой этнических земель белорусов по итогам переговоров в Риге: "Раздел белорусской территории несомненно вызовет в части страны, уступленной Польше, национальное белорусское движение, стремящееся к соединению с советской Беларусью. Размеры этого движения в значительной мере зависят от политики, которую польское правительство будет проводить в своей части страны". Все так и случилось после Рижского мира 1921 года, а политика межвоенной Польши информацию своей разведки чванно проигнорировала себе же на горе.
Всебелорусскому старосте же было суждено прожить всего сорок пять лет. Высокие должности (в первой половине 1920-х годов Червяков возглавлял не только ЦИК, но и белорусский Совнарком) не изменили его характера и образа жизни. В быту он был неизменно скромен, на работу ходил пешком, с обычными людьми был прост в общении. Сбылось многое из задуманного в 1918 году - в Минске появились университет и академия наук, а у миллионов белорусов появилась надежда осуществить здесь и сейчас заветную мечту Янки Купалы, "людьми зваться", развивая свой язык и культуру. Молодого учителя Червякова власти еще в марте 1912 года порицали за "панибратство с местным населением", в руководимой им БССР такая мягкость к простому человеку обойтись без последствий не могла. В 1931 году Сталин не стал снимать его с должности после обвинений в "правом уклоне" и потакании крестьянству, заключив, что если уж глава ЦИК БССР сам наделал ошибок, пусть сам и исправляет. Но в разгар Большого террора шанса исправиться уже не дали, и 16 июня 1937 года в самый разгар травли на белорусском партийном съезде Червяков застрелился в перерыве заседания. Прошло два года, и осенью 1939-го, когда реально встал вопрос о включении Вильно в состав БССР, не хватило именно такого человека, как всебелорусский староста.