В этой блузе Лев Николаевич запечатлен и на портретах Крамского и Репина, в скульптуре Клодта (где писатель идет за плугом), не говоря уж о фотографиях... Можно сказать, что блуза - такой же неотъемлемый атрибут яснополянского старца, как его борода. Может показаться странным, но о блузе считают необходимым упомянуть практически все авторы мемуаров.
Ладно, что о ней пишет Софья Андреевна, которой эти блузы частенько приходилось шить. Скажем, в дневнике 18 февраля 1898-го она прилежно записывает: "Весь день просидела за работой: сначала перешивала и чинила серую фланелевую блузу Льва Николаевича; потом вышивала по белому сукну полосу, мою давнишнюю красивую, глупую работу".
Понятно, что рядом с Толстым любая работа будет казаться глупой, а уж вышивание точно может показаться забавой по сравнению с починкой фланелевой "толстовки". Но любопытно все же, что "красивая" и "глупая" в этой записи выглядят синонимами. Настоящая, неглупая работа должна быть связана с практическим делом, пользой и самосовершенствованием, что, видимо, дамское рукоделие, сколь угодно красивое, не предполагает. Кроме Софьи Андреевны, по словам сына Толстого Сергея, эти блузы "кроила и шила ему старая дворовая, Варвара, дочь его дядьки Николая, жившая на деревне...".
Но о блузе Толстого пишут и другие мемуаристы. Неизменность этой блузы противопоставляется капризам моды. "Одежда Толстого была всегда одинакова - блуза, подпоясанная ремнем; зимой - темная, летом - белая, парусиновая. В одежде Толстой любил опрятность и чистоту, но не щегольство и элегантность", - замечает Н.Н. Гусев. Ее простота контрастирует с величием писателя, как в свидетельстве знаменитого адвоката А.Ф. Кони: "В двух шагах стоял одетый в серую холщовую блузу, подпоясанную широким ремнем, заложив одну руку за пояс, Гомер русской "Илиады", творец "Войны и мира". Холщовая рубашка по соседству с именем Гомера обретает античную лаконичность и величие тоги.
Наконец, "посконная лиловая рабочая рубаха" может стать символом опрощения, рабочей одеждой, как в воспоминаниях И. Репина: "Шесть часов, без отдыха, он бороздил сохой черную землю, то поднимаясь в гору, то спускаясь по отлогой местности к оврагу. Менялись только тени от солнца, да посконная рубаха его становилась все темнее и темнее. Особенно на груди, на лопатках и плечах от пота и черноземной садившейся туда пыли". У Репина "рабочая рубаха" графа вроде бы становится тем, чем она является, - рабочей одеждой. Но как раз в этой-то функциональности - скандал и афронт приличиям: граф за плугом, в промокшей от пота крестьянской рубахе выглядит бунтарем и революционером.
Собственно, именно наблюдение Репина дает возможность понять шок, который испытывали люди, видевшие представителя одного из древних аристократических родов, знаменитого писателя "в рубахе". Холщовая рубаха рассматривалась как сословная одежда крестьян. Надевая ее, граф демонстрировал не только отказ от условностей "образованного общества", он одной этой блузой отметал те привилегии правящего класса, которые вроде бы принадлежали ему по праву образования и рода, обычаю и закону.
На выставке можно увидеть темную просторную блузу графа рядом с его часами Breguet и карандашом. Кстати, в блузе Толстого всегда были кармашки для карандаша и блокнота. А в соседнем зале - праздничные и будничные косоворотки, веретена и деревянный ткацкий станок из коллекции студии "Русские начала". Сравнение крестьянских рубах и толстовской блузы демонстрирует их сходство: свободный удобный покрой, практичный материал... Хотя различие тоже налицо: кармашка для блокнота или брегета в крестьянских рубахах не предусмотрено. Толстовка Льва Николаевича вошла в моду среди его почитателей уже при жизни писателя. Очевидно, что она воспринималась не как сословная одежда, а как знак приверженности толстовским идеям. Иначе говоря, крестьянская рубаха, апроприированная графом пусть и в модернизированном виде, стала не сословным, а индивидуальным высказыванием.
Покупая трикотажную толстовку, с капюшоном или без, карманом или без оного, мы в отличие от толстовцев конца XIX века вряд ли декларируем тем самым приверженность воззрениям Льва Николаевича. Выставка пытается связать распавшуюся связь времен, надеясь, что молодежная толстовка доведет не только до прялки, но и до книг Льва Николаевича.