Папина дочка
Сергею Владимировичу 42 года. Он из города Изюма Харьковской области. Водитель, тракторист-машинист широкого профиля. Ульяна - единственная дочка. В Изюме свой дом. Цел ли дом? Ну как сказать - коробок стоит. А в коробке окон нет. Кто сейчас там? Отец остался.
- Мы живем в 50 метрах от речки. Жарко. Пошли искупаться. Искупались. Возвращались. Стрельба. У Ульяны ножки, ручки, попа... все в крови. Осколки от кассеты. Ее не одну зацепило - троих: еще одну девочку 15 лет и ее маму. Там машина была у нас, - рассказывает Сергей.
- Ульяна потеряла сознание?
- Нет, не потеряла. И те не потеряли. Но они были в лежачем состоянии, кричали. А Ульяна выскочила, кричала: "Папа! Папа!" Я понял - обстрел. Говорю: "Ложитесь!" Но мы, получается, наверху были, а они к речке спустились втроем. И их накрыло кассетой. Потом смотрю, Ульяна выходит: руки, ноги - кровь течет. Повторяет: "Папа!" Но не плакала. Она у меня самая-самая. Я за нее жизнь отдам. Она первый класс закончила.
- Что дальше было?
- Ну как? В машину всех побросали и повезли в больницу в Изюм. Но там больница тоже разбитая. Там тоже люди в подвалах, солдаты в подвалах. Там корпус один сделали приемный, их там пока, на время... что с ними делали, я не знаю. Вышла одна девушка, говорит: Ульяну надо госпитализировать в Белгород. Спросил, что для этого надо? Паспорт, свидетельство о рождении, вещи какие-нибудь. Времени на все полчаса. А я живу в 5 километрах от города. Я на машину... Но что можно за полчаса успеть? Что-то побросал. Ни света, ни газа, ни воды у нас нет. Мы четыре месяца без света, без газа, без воды. То, что успел выхватить, то и выхватил. И все. Приехал, вместе с солдатами в Валуйки нас привезли. Это Белгородская область. Маму этой девочки 15-летней оставили там. У нее была грудная клетка, по-моему, пробита, и нога. А этих - уже двоих - и я, сопровождающий, в детскую, в Белгород. Мне ее мама отдала паспорт дочки. Паспорт со мной до сих пор, хотя она не в этой больнице. В какой? Я спрашивал: мне сказали, скажут. Пока не знаю. Мы туда приехали ночью, приняли хорошо. А потом через Центр медицины катастроф сюда, в Москву. Сколько еще здесь лежать Ульяне, не знаю. Лечат хорошо. Молодцы! Ульяна уже бегает. Я ночую тут же, в больнице. В палате две койки. Тут все нормально.
- Вот завтра Ульяну выпишут. И куда?
- Не знаю даже... И что делать, не знаю. Если бы связь была, может быть, помогли бы. Связи с Украиной нет у меня вообще. Вот хочу крестить Ульяну как христианку, православную. Как русскую или как украинку? А какая разница? Не знаю, не понимаю, почему так не любим друг друга. Я люблю всех. И Ульяна всех любит. Нельзя по-другому. Где будем жить? Я сейчас сам не знаю: надо малую сначала подлечить, а потом уже думать. И батю оставлять не хочется там. Мама у меня в том году умерла. Если бы мама была, я бы тут остался без вопросов. А так... Батя там сам. И связи нет, ничего...
Владимир Ланцов, заведующий хирургическим травматолого-ортопедическим отделением РДКБ:
- С начала спецоперации принимаем пострадавших детей. У нас пролечилось 6 человек. У всех минно-взрывные ранения. Вот и Ульяна попала под снаряд. Сложно сказать, какой именно боеприпас это был. Скорее всего, кассетный снаряд. Девочка получила множественные минно-взрывные ранения корпуса и конечностей. По месту первичного оказания помощи ее по сути только перевязали и отправили к нам. Мы удалили осколки, которые оставались в организме. Сейчас продолжаем лечение. Повреждения достаточно тяжелые. На левой кисти повреждены сухожилия, которые отвечают за функцию пальцев. Поэтому предстоит долгий период реабилитации и хирургического лечения. Нужно будет закрывать кожные дефекты, делать кожную пластику, пересаживать кожу. Кожу пересаживаем самого пациента. Есть специальные методики, когда устанавливаются устройства, которые сначала растягивают кожу, то есть создают ее избыток. Потом этот лоскут пересаживается туда, где кожи не хватает. Предстоит еще много работы с Ульяной. Прогноз благоприятный. Репаративные, то есть восстановительные функции детского организма достаточно большие, поэтому все будет хорошо. Ульяна девчонка очень хорошая, общительная.
- Для вас имеет значение, кто к вам поступает?
- Нет! Я врач. Мне лечить надо. Ни национальность, ни вероисповедание для меня непринципиальны.
Евгения, мама Кирилла
Пройти к Кириллу нельзя. В отделении гематологии и химиотерапии, где он сейчас, посторонним не место. Потому с его очаровательной изящной мамой Женей Чебан разговариваем в апартаментах директора клиники. Она тоже из Изюма. Женя уточняет: из самой горячей точки.
- Мы жили в своем доме. Дом целый. Окна вылетели, - рассказывает Женя. - Нас там не было. Мужа ранило, когда пошел на рыбалку. А тут прилет, его ранило в бедро - перелом тазобедренного сустава. Военные русские его переправили на Валуйки для операции. Прооперировали. Муж сказал, что ему какую-то железку, штифты вставили в ногу. Он только начал потихоньку вставать, ему недавно сняли гипс. Пока он расходится... Врачи сказали, что еще два-три месяца он будет расхаживаться.
- Женя, вам страшно?
- Очень! Это не передать словами просто! Куда, где мы прятались? В подвале первое время. Мы у подруги были, у нее большой дом. Эвакуации с украинской стороны не было. Еда? Доставали откуда-то. Магазины не работали. Ничего не работало. Все позакрывалось. Ничего абсолютно не было. Как выживали? Надеялись, верили, что все закончится. Было поначалу что покушать. Потом как-то начали потихоньку люди привозить еду, начали мы покупать еду. Кто стал привозить? Обычные люди из другого города, с Купянска.
- Вы украинка или русская?
- Украинка. И муж украинец. Мы сами с Донбасса: мы в 2014 году убежали от войны из Донецка. Муж мосты строит. Не воевал. А я и продавцом работала, и оператором за компьютером. А потом ушла в декрет с малышкой. Кирилл мой старший. Ему семь лет. Я здесь сейчас с ним лежу. А Ксении год и восемь месяцев. Ксения сейчас в Москве с моей сестрой у друзей живет. Но скоро им придется съезжать. А я в больнице два месяца живу здесь с Кириллом. Палата хорошая.
- Кирилл, - рассказывает Женя, - вообще раньше не болел абсолютно. Обычные простуды были. А это... Как началась война. Может, на фоне войны, из-за стрессов? Он очень пугался. Мы долго жили в подвале. Он ходил уже в первый класс. Хорошо учился. Математику любил, английский. Первый класс, если можно так сказать, закончил. Он у меня в марте в первый раз переболел. Была температура, дней пять-шесть держалась. И говорил, болит в груди. А все врачи разъехались. Не к кому обратиться, чтобы его просто послушали, какие-то анализы сдать... Но температура прошла. Подумали, слава богу. А 4-5 апреля он заболел, температура 38 шесть-семь дней держалась. Потом с 10-12 апреля начало опухать лицо. Поначалу просто припухшие веки, а потом все больше, больше, больше. Я узнала, что у нас работает больница, первую помощь оказывают. Побежала, чтобы скорая посмотрела. Приехал врач, глянул: "У него отеки, похожие на аллергию". Но на что - непонятно. Кирилл у меня не аллергик. "Сейчас что-то цветет, возможно, на какие-то цветения", - ответили нам. Хотя раньше ничего такого не было. А температура держалась, не спадала, отечность лица очень сильная стала, головные боли появились, началась одышка. Кирилл постоянно говорил: "Мама, мне тяжело дышать". Приходил какой-то врач. Посмотрел, сказал, что это аллергия. Прописал пропить что-то от аллергии, антибиотики от аллергии.
Потом знакомая увидела Кирюшу, сказала: "У него отечность, словно с почками проблемы. Пойди, сдай анализы". Сдали кровь и мочу. И тут нам сказали, что надо срочно обследовать ребенка, обследовать почки. Надо было куда-то выезжать, обследовать ребенка. Так как мне обращаться больше не к кому было, кроме как к русским в военную комендатуру, я пошла к ним. Сказала: "У меня месяц болеет ребенок. Мне надо вывезти его отсюда". Они помогли, они нас вывезли, эвакуировали. И отвезли, и довезли. Отвезли на Валуйки. Нас сначала перевезли до границы. Пересекли границу. Нас там ждала русская скорая помощь: военные об этом договорились. Поехали на Валуйки, потому что нам было там где остановиться: знакомая там живет. Это Белгородская область. Нас сразу по скорой повезли в Валуйскую больницу. Там нас еще раз посмотрели, послушали. Но городок маленький. Если они не справляются с какими-то обследованиями, они вывозят в Белгород. Вот и нас из Валуйской больницы на скорой вывезли в Белгород. Там нас обследовали по полной: сделали УЗИ и почек, и печени, и других органов, сделали рентген. Потом мне педиатр сказал: "У вас нехороший рентген. У мальчика образование в легких: либо это жидкость, либо это онкология. Чтобы выяснить, нужно сделать КТ". Сделали КТ: под вопросом опухоль средостения.
В Белгороде сына забрали в реанимацию. Кирилл там полежал пару часов, наверное. Хотели сделать еще какие-то обследование, убедиться, онкология это или нет. Врач говорил: "Начало онкологии, но дай бог, чтобы мы ошибались. Может, это и не онкология". Через часа два-три вышел врач и сообщил, что Кирилла забирает Москва, чтобы лечить. Я перепугалась: "Как так? Зачем туда?" Мне говорят: "Там окажут лучшую помощь. Там лучшие специалисты. Надо туда". И его ночью по скорой со всеми жизненно важными в машине приспособлениями, оборудованием из Белгорода вывозят в Москву. А я с малышкой ехала на поезде.
Кирилла привезли сюда. Сразу обследование. Откачивали жидкость из легких. Взяли все пункции, чтобы поставить точный диагноз: у сына острый миелобластный лейкоз. Сейчас он на химии. Результат есть. У нас очень хороший лечащий врач Валерия Сергеевна Розонова. А что можно сказать о волонтерах? Просто всем-всем огромное спасибо.
Толя из Стаханово
- Сейчас у нас семь донбасских детишек, - говорит директор Российской детской клинической больницы профессор Елена Ефимовна Петряйкина. - Поступают дети с тяжелыми сочетанными травмами, огнестрельными ранениями. Им оказывается помощь на местах: и в донбасских больницах, и в Белгородской области, и в Курской. Они первыми принимают наших пациентов. А особо тяжелые случаи, особо тяжелые ранения брюшной полости, грудной клетки, позвоночника - к нам. Наша больница - это сложнейшие хирургические вмешательства, это торакальная, сосудистая хирургия, это хирургия на магистральных сосудах, это отделение диализа. То есть междисциплинарная хирургическая помощь. Мы принимаем самых тяжелых детей. Спасаем тех, кого раньше, может быть, нельзя было спасти. Бывает, что это последний шанс. Федеральная больница, по определению, для самых тяжелых. Вот поступил мальчик с опухолью головного мозга, которая была диагностирована еще до начала спецоперации. Никаких клинических патологических симптомов не было. А при случайном исследовании головной боли выявили тяжелейшую патологию.
Это о Толе Демине, который сейчас лечится в нейрохирургическом отделении. Галина Васильевна Цой - мама Толи. Семья давно живет в городе Стаханово Луганской области. Там в 2011 году и родился Толя. А в РДКБ мальчик поступил с объемным образованием левой теменной доли головного мозга.
- В РДКБ попали через Министерство здравоохранения ЛНР, - рассказывает Галина Васильевна. - Нас везла сюда Уполномоченный при президенте РФ по правам ребенка Мария Львова-Белова. Она везла группу детей, в числе которых был и мой сын. Это дети с осколочными ранениями, с различными тяжелыми заболеваниями. Было ли какое-то направление на госпитализацию сюда, не знаю. Организационными вопросами мы не занимались. Все было через министерство здравоохранения. В самолете Мария нам сказала: "Не беспокойтесь, мы везем вас к лучшим специалистам". И мы ни разу не усомнились в достоверности этих слов.
- Кто у Толи лечащий врач?
- Дмитрий Александрович Рещиков. Много нам уделяет внимания и заведующий нейрохирургией Валентин Вальтерович Пальм. Мы несказанно благодарны всему персоналу нейрохирургии. Мы сейчас находимся здесь во второй раз. Приезжали еще в конце апреля. 6 мая прошли операцию. Анатолию удалили опухоль головного мозга. Выяснилось, что опухоль в высокой степени злокачественная, очень агрессивная. Химиотерапия, нам сказали, в нашем случае не поможет. Только рассматривается лучевая терапия или другие методы. Я не могу сейчас сказать. Как мне объяснили, это будет решаться консилиумом онко- и нейрохирургов. Где это будет, не знаю, потому что с людьми, которые занимаются организацией нашего медицинского обслуживания и вообще нашего пребывания в Москве, я лично незнакома. В данный момент мы снова находимся в отделении нейрохирургии РДКБ. Когда мы выходили из РДКБ, нас определяли в пансионат для онкобольных детей. Есть Юлия Ромейко - основатель фонда первой социальной гостиницы для онкобольных детей. Она предоставляет бесплатное жилье для детей и родителей, для семей, которые приезжают сюда на лечение. Нам нужно продолжать бороться за жизнь. Мы надеемся, что попадем в такие же профессиональные и надежные руки, как здесь, в отделении нейрохирургии. Сейчас рассматривают варианты, где будет продолжено лечение.
- Если заглянуть в будущее... Где собираетесь жить?
- Трудный вопрос в свете последних событий. У нас сейчас напряженная ситуация дома. Там у нас квартира. В ней сейчас никого. А потом... Наша сейчас цель - вылечить ребенка. А обо всем остальном мы пока не думали. Потому что диагноз оказался тяжелейший. Мы не думали, что так может быть.
Дмитрий Рещиков, хирург нейрохирургического отделения:
- Наше отделение рассчитано на 30 человек. Сейчас в нем 32 пациента. Но лишних нет. Умудряемся найти дополнительные места. Почему сверх меры? Потому что востребованы. Делаем то, что многие не делают. Черепно-мозговых травм у нас практически нет. Мы плановая больница, плановое отделение: врожденные патологии, опухоли. Процентов 30, наверное, это эпилепсия. У нас дети с различными генетическими заболеваниями, пороками развития. У Толи очень злокачественная опухоль, которая, скорее всего, потребует дальнейшего лучевого лечения. Это решат наши онкологи. Будет локально облучено местонахождение опухоли. Мы провели обследование, установили стадию опухолевого процесса. Теперь будет локальное облучение этой зоны. Случай тяжелейший.
P.S.
Владимир Владимирович Ланцов показал мне фотографию ноги четырехлетней девочки из Мариуполя, которая лечилась в РДКБ. У ребенка было осколочное ранение. Ногу удалось спасти. А пальчики пришлось ампутировать. Девочку выписали. Она теперь живет в Подмосковье. Нормально ходит. И ее ножка на фото выглядит отлично. Но без пальчиков! Вот такая метка из наших дней. Сделать тут уже ничего нельзя. Нельзя? Не может такого быть!