Первое, что отмечаешь, глядя на титаническую фигуру святого Сергия Радонежского - это его полную победу над любым земным страхом. И тут же, сразу, понимаешь, что эта победа неразрывно связана с его величайшей внутренней свободой от всего, что тревожит, не дает нам быть радостными в нашей обычной земной жизни. При этом святой победитель ни в коей мере не был борцом в привычном понимании - борцом "с язвами общества" или хотя бы просто с несовершенством жизни. Больше того, Сергий Радонежский не был даже обличителем, как другие святые монахи, например, основатель Киево-Печерской лавры Феодосий. Но внутренняя свобода от всего земного у святого была так велика, внутренняя гармония и радостное восприятие бытия были в нем настолько сильны, что это не только покоряло самых властительных современников скромного монаха, но и простиралось через толщу веков, порождая сонм последователей. Кстати, не в одной России. Богословский журнал Orthodox Word за 1997 год опубликовал историю про то, как американский турист, серьезно увлекающийся буддизмом, любопытства ради посетил Троице-Сергиеву лавру. Став впоследствии монахом Адрианом, бывший адепт восточных практик так описывал свои ощущения: "Впервые приложился я к мощам преподобного Сергия Радонежского. И в этих "мертвых костях", казалось, было больше жизни, чем во всей южной Калифорнии".
К сожалению, биография святого - неважно, будут ли это жития, написанные его знаменитым учеником святым Епифанием Премудрым (конец XIV века), или же исследования профессора Голубинского (1909 год), - сегодня часто воспринимается скептически. Ум, привыкший переоценивать рациональную сторону жизни, спотыкается на первом же описании чуда, произошедшего со святым, когда тот был еще ребенком, и чтение с досадой отбрасывается. Нас ли, привыкших к череде все новых достижений науки и техники, мгновенно коммуницирующих с любой точкой света, удивлять историями про то, как святой Сергий, находясь в монастыре, за многие километры от Куликова поля, провидел ход битвы? Или как святой воскресил испустившего дух подростка? Реанимация-то уже давно обыденность! Американский политик и публицист Патрик Бьюкенен называет наш век эпохой десакрализации - когда и технический прогресс, и кинематограф, с его ненасытностью к новым трюкам, обесценивают чудо, как сверхъестественное явление, нарушающее законы природы. Кого сейчас поразишь рассказом о том, как из под руки Сергия Радонежского забил чистейший родник - сюжет не раз эксплуатировался в голливудских фильмах разного пошиба, про мистические видения святого я вообще молчу. Да что там наш Сергий Радонежский! Вон Питер Джексон, режиссер "Властелина колец", умудрился стащить из Библии целую армию мертвых, и ничего. И то верно: куда там ветхозаветному пророку Иезекиилю, по слову Божьему воскресившему поле мертвецов, когда есть красавец на роль Арагорна, а эффектное зрелище явно в кассу. Голливудские продюсеры - народец проворный: и Библия, и жития святых ими давно изучены вдоль и поперек на предмет какого-либо еще неосвоенного киноиндустрией дива.
Вот и получается, что чудеса, выставленные на первый план жизнеописателями святых, с тем чтобы впечатлить читателя, привлечь его внимание, сегодняшнюю публику от святого только отторгают. И это несправедливо. Хотя бы потому, что для самих святых чудеса никогда не были не только самоцелью, но даже и чем-то значимым: Сергий Радонежский не просто настаивал на сокрытии фактов творимых чудес. Он запрещал очевидцам распространяться о них под страхом смерти. Поэтому, рассказывая о святом Сергии, чудеса внешние, видимые, мы обойдем молчанием.
Что касается праведности святого, о которой также преобильно сообщается в житиях, то и тут засада: в праведность верится с еще большим трудом, чем в чудеса. Только по обратной причине. Если с чудесами вокруг явный перебор, то праведность сегодня, увы, днем с огнем не сыщешь. А раз так, то и читать про эту неуловимую материю - зря напрягаться. В итоге выходит, что манера изложения, вдохновляющая наших прадедов, для нас становится непреодолимой стеной между великим святым и нами. Поэтому давайте поговорим о вещах, нам близких, о чудесах внутренних и потому глазу невидимых.
О том, как скромный монах в залатанной рясе тихим словом покорял и усмирял самых воинственных, самых влиятельных людей своего времени. Это поможет нам прояснить тайну той силы духа, которая жива и действует даже через толщу веков, отделяющую нас от святого.
Итак, как смиренный монах князей усмирял и мирил? Дело было в 1385 году. По разные стороны кровавого стояния - два княжества: московское и рязанское. Два князя: великий князь московский Дмитрий Иванович Донской и князь Олег Иванович Рязанский. Два единоверца. Два соплеменника. Два ближайших соседа (может, слово "ближайший" здесь ключевое?). Два представления, как жить и каким быть государству. Один народ. Одна вера. Одна общая вражда. Сейчас уже сложно докопаться до корней раздора, слишком велико нагромождение последующих кровавых разборок, да и междоусобицы на Руси тогда были делом обычным. Но к 1385 году Москва, "некогда скромная, честная кротостью (по образному выражению Бориса Зайцева), уже катилась в истории, как снежный ком, росла, наматывая на себя соседей". Рязань не наматывалась. Рязань с Москвой воевала. Причем как! Пользуясь ослаблением Москвы после нашествия Тохтамыша, рязанцы захватили Коломну, разграбив ее, а потом перебили москвичей под Пересвитском (сейчас Луховицкий район). Дмитрий Донской, терпя поражения и от орды, и от соседа, решает послать в Рязань послов с выкупом за пленных и просьбой о мире. Послы возвращаются ни с чем, спасибо, что живые. И тогда Дмитрий Донской обращается за помощью к тому, в ком он находил опору перед Куликовской битвой - к настоятелю монастыря Сергию Радонежскому. И старец идет. Причем в прямом смысле слова. Пешком. "Семидесятилетними ногами по грязям и бездорожью русской осени, верст двести", - пораженно восклицает биограф святого Борис Зайцев.
Деталь номер один: князь Дмитрий Донской молит Сергия Радонежского стать миротворцем с лета, но святой медлит пару месяцев - до Рождественского поста. Хотя ясно, что летом дорога легче, зато в пост сердца открыты для покаяния, а, значит, и для принятия Божьей воли.
Деталь номер два: старец из Радонежа не берет с собой в столь важное посольство дорогих подарков, вообще ничего не берет. Всегда в одной залатанной одежде черноризца он уже многие десятилетия свободен - от вещей и ценностей нашего мира. Он давно уже живет ценностями евангельской любви: смирение перед Божьей волей; способность видеть свои грехи, каяться в них и усмирять, в первую очередь, свои страсти; дар, видя грехи чужие, милосердно их прощать, "объемля" (обнимая, обмывая) грешника своей любовью. Это уже создавало основу для диалога.
Деталь номер три: отправляется святой в долгий путь лесами, по вражеской земле, абсолютно бесстрашно, и даже не стоит гадать, какие опасности могли подстерегать здесь старца. Но, по-видимому, святой ощущает себя защищенным некой великой силой, уповает на нее, причастен к ней. Как говорится, идет, "вверяя себя воле Божьей, уповая на его милость".
Мы не знаем точных слов, сказанных святым рязанскому князю Олегу. Летопись сообщает: "Преподобный игумен Сергий, старец чудный, тихими и кроткими словесы беседовал с ним (князем Олегом) о пользе душевной и о мире, и о любви. Князь же великий Олег преложи свирепство свое на кротость и утишись, и укротись, и умились вельми душою, устыде бо столь свята мужа, и взял с Великим Князем Дмитрием Иванычем вечный мир и любовь в род и род".
А сейчас информация к размышлению. Телеги к 1385 году уже были изобретены. Да и Дмитрий Донской, преклоняющийся перед величайшей внутренней силой святого, не моргнув, предоставил бы столь важному послу самые совершенные средства передвижения. Как вы думаете, почему Сергий прошел этот путь от скромной кельи молитвенника до княжьих покоев, от вражды до мира, от разрозненных княжеств до единого государства пешком? Небольшая подсказка: вы обратили внимание, что слова "смирение", "усмирять" и "мирить" - одного корня? Да и выражение "мир в сердце", о котором мы вспоминали, когда говорили о радостном восприятии бытия святым, тоже родственно слову "смирение". Только вот о каком смирении речь? Перед кем? Для наших предков и вопроса такого не было. Смирение только перед Богом. И тут стоит вспомнить еще один эпизод из жизни святого, над которым стоит задуматься. Уговаривать воинственных русских князей признать первенство Москвы Сергию Радонежскому приходилось не раз, и всегда это была мирная дипломатия. Только однажды святой Сергий прибегнул к наказанию. Но к какому! 1365 год, князь Борис Константинович Суздальский захватил у своего старшего брата Димитрия Нижний Новгород. Димитрий Константинович, признавая главенство московского князя Дмитрия Донского, жалуется ему на агрессию брата. Москве, конечно, не нравится самоволие Бориса Суздальского, и, чтобы предотвратить очередное кровопролитие, к князю Борису в Нижний посылают Сергия Радонежского. Но Борис несговорчив. И тогда в наказание Сергий Радонежский "затворяет (т. е. закрывает в прямом смысле слова) все церкви в Нижнем Новгороде", а Дмитрий Донской выдвигает на Нижний войско. Двойной удар. Подействовало. Борис просит мира и, признав верховенство князя Дмитрия Донского, став союзником Москвы, со старшим братом больше не ссорится.