Поверьте, в моих словах нет никакой иронии. Понимание того, что любовь не укладывается ни в какие законодательные акты, - высшее проявление человечности. Помните, как заканчивается 33-я песнь "Рая" "Божественной комедии" Данте: "Любовь, что движет Солнца и светила..." Это не под силу объяснить ни формулами права, ни формулами естественных наук. И какое правовое обоснование можно предложить пронзительной мысли Хемингуэя: "Кто не понимает, что любовь - это трагедия, никогда не любил". Есть таинства, которые выше интеллектуального понимания и рациональных толкований. Что бы ни утверждали по этому поводу гуру разнообразных биологических наук.
Сколько раз за годы своей советской партийной жизни подписывал выездные характеристики, в которых были царапающие душу формулировки: "Разведен. Партбюро известны причины развода. Они не могут быть причиной отказа в разрешении выезда за границу". (Вместо слова "разведен", могло быть словосочетание "женат вторично". Количество браков могло увеличиваться до пяти. После этого ты был уже невыездным). И мне, и членам выездных комиссий было понятно, что "причины развода" - тайна за семью печатями. Но необходимость формулировки объяснялась железобетонным принципом: если изменил жене, то может изменить и Отечеству. Словом, "кто шляпку спер, тот и старушку пришил".
Не менее сложная проблема - юридическое регулирование деторождения и всей сопутствующей этому публичной активности. Я принадлежу к тому поколению людей, которые выплачивали налог на бездетность, введенный в 1941-м и отмененный только в 1991-м. В применении "бездетного" законодательства было немало исключений, в частности, с 1946 года от этого налога освобождались монахини и монахи, лица, которые не могли иметь детей по состоянию здоровья и т.д. Государство морально и материально стимулирует деторождение, но по-прежнему у людей немало причин, по которым они не заводят ребенка. И подавляющее большинство из них не связано с сексуальной распущенностью или социальной безответственностью.
Законодательство, регулирующее семейные отношения, - одна из самых сложных и деликатных сфер права. Прежде всего потому, что ткань этих отношений соткана не только из духовных, но и чувственно интимных проявлений, которые нередко трудно рационально объяснить даже самим субъектам, составляющим семейную пару. И чаще всего у них нет в этом никакой потребности. Для большинства россиян брак не является предметом правового регулирования. Именно поэтому подписание брачного контракта перед вступлением в семейный союз не стало повсеместной практикой. Нравственные принципы, религиозные или вне религиозные, в данном случае оказываются важнее норм права.
Хорошо это или дурно - не новый вопрос. Он обсуждается со времен отчуждения светского права из религиозных установлений, которые не требовали и не требуют рациональных объяснений. Как справедливо пишет Розали Гилберт в своей книге "Интимное Средневековье", довольно трудно объяснить, почему в Средние века мужу и жене было запрещено предаваться любовным утехам по средам и пятницам, субботам. То, что им нельзя было предаваться по воскресеньям, хотя бы имело внятное объяснение - этот день был предназначен для посещения церкви и общения с Господом. Право же всегда предполагает рациональную доказательность. И обладает собственной целесообразностью.
Как кажется, вторгаясь в сферу интимных отношений, пытаясь юридически их формализовать, мы продолжаем руководствоваться нормами морали, которые по природе своей отличаются от правового регулирования. Об истории дискуссий на эту тему и о современном осмыслении этого фундаментального противоречия весьма интересно, хотя порой и спорно, размышляет В. Слыщенков в своем недавнем исследовании "Право и нравственность: различие понятий". И если в обывательском представлении нормы закона - это минимальные установления морали, которые должен исполнять каждый гражданин, чтобы не оказаться в конфликте с окружающими его людьми, то с научной точки зрения это не вполне (или вовсе!) не так.
Разумеется, можно поспорить с В. Слыщенковым о том, что право не может служить нравственности. Даже при том, что он ссылается на известную мысль Н. Бердяева: "Нравственное сознание предполагает дуализм, противопоставление нравственной личности и злого мира, злого мира вокруг себя и в самом себе". Но трудно не согласиться с ним, как и с другими философами, исследующими различия права и нравственности, в том, что нравственность имеет дело с добром, а право - с благом. Нравственность категорична, а право ищет компромисс между людьми в гражданском обществе. Именно поэтому "законодатель не имеет монополии на добро".
И все же закончу словами cвятейшего Патриарха Алексия II: "Выше закона может быть только любовь, выше правды - лишь милость, а выше справедливости - лишь прощение!"