Евгений Игнатьевич, много ли у нас нефти и газа, запасов хватит надолго?
Евгений Петров: Не так давно официально вступила в силу новая классификация запасов по углеводородному сырью. С этого года в государственном балансе полезных ископаемых появилась отдельная графа - рентабельные запасы. Пока только по нефти и газу, но мы продолжаем работу, чтобы представить данные и по твердым полезным ископаемым. Предстоит утвердить новую классификацию запасов и после провести переоценку, это не быстро, но после позволит более четко понимать структуру запасов и самое главное экономику.
По состоянию на 1 января этого года технологически извлекаемых запасов нефти у нас на 39 лет. Это то, что с использованием сегодняшних технологий мы можем добыть. Рентабельно извлекаемых запасов - на 33 года. Это то, что прямо сейчас можно продать при уровнях цен конца 2021 года (около 70-80 долларов за баррель - "РГ"). Обеспеченность технологически извлекаемыми запасами природного газа - 62 года.
Но, повторюсь, это на 1 января 2022 года. Вокруг этих данных идет очень много спекуляций, это все динамические, постоянно меняющиеся величины. Они зависят от конкретных рыночных и технологических параметров. Что-то произошло в мире, цена на нефть выросла, соответственно, обеспеченность выросла. И наоборот. Не меньшую роль играют технологии, их стоимость и доступность. К примеру, развитие технологий позволяет более точно проводить горизонтальную проходку при бурении, снижать стоимость бурения, что кратно увеличит извлекаемость запасов и повышает рентабельность добычи.
Ухудшение отношений со странами Европы и антироссийские санкции повлияли на нашу политику в отношении сырьевой базы?
Евгений Петров: Мы вынуждены оперативно адаптироваться к новым условиям и отвечать на новые вызовы. Резко поменялся как мировой спрос на минеральное сырье, так и внутренний, особенно на ипортозависимые и дефицитные виды сырья. Оказались нарушены цепочки поставок сырья, некоторые просто перестали существовать. Продолжает меняться логистика, направления поставок, а те бизнес-процессы, которые были налажены и работали десятилетиями, сегодня не функционируют. Если вернуться буквально на полгода назад, то всем казалось, что общий тренд, связанный с климатической повесткой, уже в краткосрочной перспективе должен был повлиять на потребление минерального сырья в мире. Но сейчас этого не происходит, все будет несколько растянуто во времени. Мы жили в ожидании четвертого энергоперехода, перехода от нефти и газа к альтернативным источникам энергии и водороду. А сегодня наблюдаем шаг назад, мы видим возвращение к углю даже развитых "зеленых" экономик и ценовой "взрыв" на газ.
Каждый год в отчетах минприроды говорится, что сырьевая база России растет. При этом многие полезные ископаемые мы импортируем. В чем причина, их у нас нет?
Евгений Петров: Россия обеспечена по большинству видов полезных ископаемых на многие сотни лет вперед. По некоторым видам даже на тысячу лет. При этом мы импортируем хром, марганец, титан, литий, уран, плавиковый шпат и некоторые другие виды полезных ископаемых. Подобная ситуация складывается не потому, что у нас нет их запасов. Сырьевая база по ним в России существует, но добыча либо не ведется совсем, либо ведется в очень ограниченном количестве, в силу низких экономических характеристик имеющихся месторождений. На это влияет много факторов: концентрация тех или иных видов минерального сырья в руде, географическое расположение месторождений, климатические условия, логистика, наличие инфраструктуры, энергообеспечение добывающих предприятий. Достаточно часто расположение таких месторождений делает их разработку экономически нерентабельной. Поэтому до недавнего времени было выгодней импортировать. Но определенные шаги по снижению импортозависимости по критически важным для нас полезным ископаемым мы начали предпринимать несколько лет назад. Во многом это следствие сегодняшних изменений в макроэкономике.
Учитывая происходящие события, не проще ли нам начать добывать все сырье здесь, чтобы не зависеть от импортных поставок?
Евгений Петров: По ряду видов полезных ископаемых выгоднее импортировать. Потому что дешевле покупать за рубежом и сохранить ту небольшую уникальную ресурсную базу, которая у нас есть в стране, для наших будущих поколений. Возьмем, например, особо чистый кварц. Его вообще во всем мире не так много. Он используется в оптике, и потребность в нем с каждым годом увеличивается. Пока у нас есть возможность дешево покупать его за рубежом. А наши месторождения мы оставляем в высокой степени готовности, в резервном фонде, который мы можем по щелчку ввести в оборот. Это сугубо прагматический подход.
То есть это наш стратегический запас?
Евгений Петров: Да, и сейчас мы начинаем его использовать. Не по всем видам сырья, а по ключевым, прежде всего связанным с оборонной промышленностью, с тяжелой металлургией. К примеру, мы тот же марганец долгое время импортировали, а он используется и в металлургии, и в оборонной промышленности, но в очень небольших объемах. Это также касается и лития. Запасы в России есть, но есть особенности - по ряду видов минерального сырья маленькая потребность. Условно, совокупное потребление промышленности в стране - десять тонн какого-то минерального сырья. И ради этих десяти тонн строить огромный промышленный кластер, который будет производить тысячу тонн? Наша промышленность не готова потреблять такие объемы. Значит, нужно выходить на внешние рынки для сбыта этой продукции, и наше сырье должно быть как минимум ниже по стоимости с учетом сложной логистики. Но сейчас, когда оказались нарушены многие цепочки поставок, нам надо делать ставку на развитие отечественной промышленности и увеличение внутренних объемов потребления сырья.
Сколько времени, по вашим расчетам, еще будет востребована нефть на мировом рынке?
Евгений Петров: За последние два года этот вопрос постоянно звучал и провоцировал достаточное количество споров, особенно с учетом мировой климатической повестки. Например, возобновляемая энергетика. Если посмотреть, какие материалы требуются для развития технологий возобновляемой энергетики, - то это, в основном, пластик, резина и прочее. То есть продукты нефтегазопереработки. Поэтому с развитием альтернативной энергетики добыча точно не уменьшится, а возможно, и возрастет. Хотя, безусловно, рост не будет таким, как последние 20 лет. Потребуется все больше новых материалов, в том числе для энергоэффективных технологий, которые в том числе являются производными от переработки нефти. Следовательно, нефть и газ будут нужны еще очень долго.
Тогда встает вопрос о поддержании уровня добычи. Наш основной нефтедобывающий регион - Западная Сибирь, но добыча здесь снижается. За счет чего мы будем удерживать объемы производства?
Евгений Петров: Западная Сибирь как была, так и останется нашим основным нефтедобывающим регионом на ближайшие десятилетия. На этой территории еще будет не одно новое громкое открытие. Конечно, таких гигантов, как Самотлор (Самотлорское месторождение, одно из крупнейших в мире. - Прим. "РГ") мы уже не найдем. Но мы спускаемся все глубже и глубже, и потенциал колоссальный. Если раньше добыча велась на глубине полутора тысяч метров, то сейчас мы уже доходим до 3-5 тысяч метров. Также в регионе еще остались краевые части разрабатываемых месторождений. Это, конечно, более сложные с точки зрения разработки участки. И здесь актуальный вопрос в себестоимости технологий, над чем сегодня работают государство и компании. Большой плюс Западной Сибири - это уже построенная инфраструктура и подготовленные кадры. Наши кадры - самый главный ресурс, наши специалисты лучшие в мире. В итоге могу заверить - развитие ресурсной базы Западной Сибири будет продолжаться еще многие годы.
Напрашивается вопрос о мерах господдержки. В 2020 году в России были введены налоговые льготы для добычи ряда стратегических и редких полезных ископаемых. Можно ли дать оценку, они сработали?
Евгений Петров: Если сказать совсем коротко - да, сработали. Если подробнее, то льготы по налогу на добычу полезных ископаемых (НДПИ) во всем мире одна из самых эффективных мер государственной поддержки при разработке месторождений. На добычу любого минерального сырья влияет, прежде всего, международный рынок, мировая конъюнктура, горно-геологические и технологические особенности месторождений и, конечно, инфраструктурно-логистическое обеспечение. Чтобы оценить, как сработала та или иная льгота, должно пройти достаточно большое время. Жизненный цикл любого месторождения долгий. Если мы возьмем нефтяное месторождение - где-то 30-50 лет. Месторождения твердых полезных ископаемых - по-разному, от 5-10 лет до 30 лет. Поэтому дать оценку в цифрах пока нельзя, но работа ведется.
Хорошо, а можно ли тогда оценить работу льгот в нефтяной отрасли по разработке месторождений с трудноизвлекаемыми запасами (ТРИЗ)?
Евгений Петров: В 2020 году на ТРИЗ пришлось 43% от всей добычи нефти России - 203 млн тонн. Это достаточно значимый объем. Причем доля могла быть выше, но мы выполняли условия соглашения по сокращению добычи ОПЕК+. Сейчас прослеживается общая тенденция к увеличению добычи из отложений, которые у нас попадают под льготы. Но ТРИЗ - это экономический параметр, который зависит от совокупности факторов, прежде всего от себестоимости технологий, которые мы применяем. Естественно, с течением времени параметры отнесения запасов к ТРИЗ меняются. Начиная с 2012 года доля вовлеченных в разработку запасов, попадающих под льготы, увеличилась на 66 млн тонн. И доля ТРИЗ у нас в стране продолжает расти. Здесь нужно делать акцент на развитие наших российских технологий, которые как раз будут переводить эти запасы из ТРИЗ в традиционные. Чтобы их разработка была рентабельна в текущем налоговом режиме за счет снижения стоимости технологий. И здесь задача государства не просто обеспечить уровень добычи, а способствовать развитию технологий, рациональному, максимально эффективному использованию недр как для бюджета нашей страны с точки зрения поступления налогов, так и для бизнеса.
При этом мы продолжаем ориентироваться на экспорт сырья. В Европе, Китае, США любое крупное геологическое открытие влечет за собой создание целой цепочки перерабатывающих предприятий. Почему у нас этого не происходит? В чем проблема?
Евгений Петров: Этот вопрос больше исторический. Во-первых, внутри страны у нас нет такого огромнейшего потребления, как, к примеру, нефти в США. Мы добываем свыше 500 миллионов тонн в год, но потребляем только половину. Причем часть производимых в России нефтепродуктов тоже экспортируется. США в основном настроены на более глубокую переработку. Там построено уже огромное количество нефтеперерабатывающих заводов. У нас же исторически логистические цепочки были ориентированы на экспорт природных ресурсов. Сегодня же пришло другое время, нужно меняться, нам надо нацелиться не просто на добычу минерального сырья, а увеличить глубину переработки, производя конечную продукцию с максимальной добавочной стоимостью, стимулируя промышленность и обеспечивая экономический рост нашей страны. Это сегодня наша общая задача.
А из-за чего у нас такой подход к собственным ресурсам? Ведь некоторые месторождения даже не разрабатываются.
Евгений Петров: Из ранее открытых нефтегазовых месторождений у нас лежат "под сукном" только не востребованные промышленностью или разработка которых экономически нерентабельна. Во многом это связано с инфраструктурой и логистикой. Есть несколько интересных цифр по инфраструктуре. По густоте железных дорог мы сильно уступаем мировым лидерам. У нас всего пять километров железнодорожных путей на тысячу квадратных километров. Для сравнения, в Германии этот показатель составляет 117 км на 1000 квадратов. Почти в двадцать раз больше. В США 30 км на 1000 квадратов. Вопрос развитости инфраструктуры во многом определяет политику многих компаний с точки зрения эффективности освоения новых участков недр и строительства предприятий дальнейшей переработки сырья.
Что-то делается для изменения такого положения дел?
Евгений Петров: Сейчас в активную стадию разработки выходят месторождения, которые запускались пять-десять лет назад. Например, на Чукотке - Баимская зона (освоение Баимской рудной зоны и строительство Баимского горно-обогатительного комбината. - Прим. "РГ"), где Россия впервые начала развивать инфраструктурные проекты. Любое развитие такого проекта - это продолжительный период, не год или два, а несколько десятилетий. Работа была начата приблизительно десять лет назад. Сегодня мы видим первые результаты. Совместно с правительством была создана необходимая транспортно-энергетическая инфраструктура. Госкорпорация "Росатом" сейчас строит четыре плавучих блока АЭС для обеспечения этой территории дешевой энергией. Это снизит нагрузку на бизнес, даст дешевое электричество. "Баимка" находится объективно в очень удаленном регионе на Чукотке. Линий электропередачи там нет. А для того чтобы продавать не просто руду, а уже концентрат, нужно обогатительное производство, и проще это сделать на месте, чтобы снизить логистические затраты.
Также в прошлом году мы провели большой аукцион по добыче золота в Якутии. Одним из условий получения прав на разработку месторождения является как раз развитие инфраструктуры. В этом проекте также при участии "Росатома" уже в 2028 году будет осуществлен ввод в эксплуатацию атомной станции малой мощности. Потому что создание инфраструктуры всегда было прерогативой государства. И это нацелено не столько на разработку самого месторождения, а больше на социально-экономическое развитие региона.
А в чем основные трудности - большие расстояния, климатические условия или из-за того, что мы изначально очень богаты природными ресурсами, можем выбирать?
Евгений Петров: Всего понемногу. Например, Якутия. Очень сложный климат, очень сложный рельеф. Через все горные хребты дороги не построишь. Вечная мерзлота также дает о себе знать. А это существенное увеличение стоимости строительства инфраструктуры, учитывая все требования по безопасности в условиях вечной мерзлоты. В совокупности эти факторы делают многие проекты сегодня просто экономически неподъемными для бизнеса.
То есть роль государства в реализации новых проектов растет?
Евгений Петров: Да, конечно. Исторически всегда впереди шла ресурсная база, а за ней приходила инфраструктура. Но сейчас подход изменился. Поскольку ресурсная база по ряду полезных ископаемых у нас достаточно хорошо изучена, то сначала выбираются места, где нужно создать энергетические кластеры, которые бы позволили вовлечь в разработку уже открытые месторождения с минимальными затратами для бизнеса. Все месторождения, которые у нас есть, окупаемы. Вопрос периода окупаемости. Это будет либо 15 лет, либо 50 лет. Естественно, бизнесу лучше 15, а еще лучше год. У многих горизонт планирования сейчас катастрофически сокращается, потому что рынки непредсказуемы. И уходить в 30-летний период окупаемости может позволить себе только государственный сектор, с долгосрочной политикой развития регионов.
А как же утвержденные ранее стратегии, например, развития геологии, где роль государства должна свестись к нулю?
Евгений Петров: Уже в конце прошлого года агентство Роснедра поднимало вопрос об актуализации этой стратегии, принятой в 2018 году, понимая, что ситуация поменялась и в ближайшие десять лет существенно изменится мировое потребление минерального сырья. Сегодня мы видим, что мир поменялся быстрее. Нам необходимо пересматривать нашу стратегию до 2030 года. И сегодня мы уже работаем над новой стратегией до 2050 года, с учетом изменения конъюнктуры международного и внутреннего рынков. В нашем понимании стратегия не должна быть документом, которым пользуемся только мы. Она должна быть частью единой стратегии социально-экономического развития России, увязанной со стратегиями минпромторга, минэнерго и других ведомств. Роснедра сейчас активно занимается данным вопросом. В нашем понимании это должен быть единый, сквозной документ. И мы (Роснедра. - Прим. "РГ") стоим в начале любой логистической цепочки как ресурсная база. Для того чтобы спланировать на ближайшую пятилетку объемы геологоразведочных работ, нам надо понимать, как расставлены приоритеты с точки зрения потребления тех или иных видов минерального сырья. Здесь очень большая ответственность, чтобы сделанные прогнозы были актуальными к 2040 или 2050 году, и наше сырье, которое мы будем добывать и перерабатывать в конечную отечественную продукцию, было конкурентно на мировом рынке.
Возможно ли сейчас делать прогнозы?
Евгений Петров: Геология работает в очень длинном периоде времени, поэтому наш горизонт планирования очень далек. А сейчас еще и рынок стал очень непредсказуем в условиях быстро меняющейся обстановки. Плюс развитие технологий во многом меняет саму его конъюнктуру. Например, развитие электроаккумуляторной промышленности вызвало неимоверный спрос на литий, кобальт, графит. Но это в нынешнем моменте времени. Мы уже готовим к аукциону в третьем квартале месторождение по литию в Мурманской области. Оно выйдет на свою проектную мощность через 15-20 лет. И главный вопрос: будет ли этот литий востребован через 15 лет, а если будет, то в каком объеме? Или мировая промышленность уже перейдет, например, на натриевые аккумуляторы.
Сегодня очень быстро происходит смена поколений технологий, на это уходит уже 3-5 лет. Поэтому, чтобы сделать такой прогноз, нужна очень глубокая оценка рынков и детальная проработка.
Что еще немаловажно, сегодня приходится сокращать сроки от поисков месторождений до их ввода в эксплуатацию, быстро меняющийся рынок потребления вынуждает нас быстрее реагировать и быть более гибкими. А геология на месторождениях становится все сложнее и сложнее, и требуются новые подходы к их геологическому изучению. Сегодня это настоящий вызов для нас!
Вы рассказали о месторождении лития в Мурманской области. Литий часто называют новой нефтью, как у нас с его запасами и добычей?
Евгений Петров: Весь карбонат лития, который до этого производился в стране, базировался на импортированном сырье. Наши месторождения не вовлекались. Одной из проблем был очень высокий стартовый платеж. Была проведена большая работа с Минприроды России и Минпромторгом России. В начале этого года стартовые платежи были снижены, и, нужно сказать, есть огромный интерес к этим месторождениям со стороны не только наших государственных компаний, но и частного бизнеса. В третьем квартале Роснедра проведет первые аукционы по литиевым месторождениям. Но при этом нужно учитывать, что в России пока аккумуляторы практически не производят. Производство есть в зачаточной стадии. Также на данный момент нет масштабного промышленного производства электромобилей, чтобы было потребление аккумуляторов. Я повторюсь, поэтому даже если мы сейчас объявим аукционы и начнется добыча лития и через 10-15 лет они выйдут на проектную мощность, к этому времени необходимо построить как минимум несколько центров по производству батарей, чтобы этот литий потреблялся. Нужно также учитывать, что отечественный литий едва ли будет востребован на мировом рынке. У Китая собственная мощная ресурсная база как внутри страны, так и за ее пределами. Есть месторождения лития, например, в Боливии, где добыча намного дешевле, чем в России, там это просто рассол, из которого он выпаривается. Наш литий как сырье нужен только нам.
Но для его использования нужны производства, которых у нас пока нет?
Евгений Петров: Это вопрос российских технологий. Нужно инвестировать в технологический ландшафт, чтобы наш конечный продукт, например в виде батарейки или аккумулятора, мог конкурировать с иностранной продукцией на международном рынке. Но, в первую очередь, конечно, нужно обеспечить внутреннее потребление. По многим видам минерального сырья у нас не было добычи лишь по той причине, что оно вообще не было востребовано промышленностью. Такая продукция не производилась, как я уже говорил, она полностью импортировалась. Кроме этого, помимо производства также нужно обеспечить дальнейшую переработку этой продукции как вторсырья. Это отдельная проблема, которую предстоит решать.
Вернемся к нефти и газу, если не возражаете, а вернее, к шельфу. Почему российский шельф осваивается так медленно? И нужно ли его осваивать с учетом дороговизны добычи?
Евгений Петров: Здесь я снова возвращаюсь к технологиям. На шельфе по ряду направлений наблюдается высокая зависимость от западного добычного оборудования. А для разработки Арктического шельфа России оборудования просто не создавалось. Например, ледостойкого подводного оборудования для обустройства месторождений. В России сегодня активно занимаются его разработкой. Это уникальный опыт.
При этом если мы говорим о возможности открытия гигантских месторождений, то это только шельф. Снова встает вопрос горизонта планирования. Все, что мы сегодня осваиваем, открывали наши коллеги 15-20 лет назад. Все, что сейчас делаем мы, будет востребовано также через 10-15 лет. И чтобы оставить следующим поколениям востребованную ресурсную базу, тем более на шельфе, мы должны сегодня работать активнее.
Вы сказали, что нет аналогов технологий в мире. Но ведь Норвегия в своей зоне Арктики ведет добычу?
Евгений Петров: В Норвегии море не замерзает. У них круглогодичная эксплуатация. У нас же период работы в арктических морях - это два-три месяца. Пробурить нормальную скважину за этот срок объективно практически невозможно. У нас для работы очень жесткие сроки - неделя в неделю, чтобы успеть, пока не встал лед. Риски колоссальные. Причем риски не только с точки зрения технологий, отказоустойчивости оборудования и вынужденных простоев платформы, а еще больше экологические. Если произойдет авария, то последствия будет сложно оценить. Учитывая это, наши компании очень аккуратно и тщательно все просчитывают, чтобы минимизировать любые возможные риски. А это, безусловно, сказывается и на стоимости этих работ.
На нашем Арктическом шельфе очень тяжелые условия для работы. Например, если мы возьмем Карское море, то есть такой термин "ледовое выпахивание". Лед каждый год оставляет борозды на дне Карского моря, глубиной до 15 метров. Сегодня нигде в мире нет таких технологий, которые позволяют выполнить подводное обустройство месторождения в подобных агрессивных условиях, чтобы оборудование смогло перед этой стихией устоять.
Но работы на Арктическом шельфе мы все же ведем?
Евгений Петров: "Роснефть", "Газпром", "Газпром нефть" активно ведут геолого-разведочные работы, начали бурить на шельфе. Месторождения, которые были открыты в советское время, доизучены, запасы подтверждены. Теперь вопрос за технологиями, как перейти к их разработке. Это касается западной части нашего Арктического шельфа. В восточной части еще идет поисковый этап. Там также тяжелые ледовые условия и очень короткий горизонт для проведения работ. "Окно" для работы, два-три месяца в году - с августа по середину октября. Все остальное время моря покрыты тяжелым льдом. Можно, конечно, и во льду работать, но это очень дорого и небезопасно. Сейчас в Восточной Арктике мы проводим изучение краевых бассейнов, краевых участков, осадочных бассейнов наших окраинных морей. В восточной части Арктического шельфа огромную геолого-разведочную работу проводит "Роснефть". Компания бурит неглубокие стратиграфические скважины, которые позволяют оценить геологию, возраст, состав пород. С помощью геофизических методов эти данные можно экстраполировать на весь осадочный бассейн и по ним уже делать более точные прогнозы о наличии нефти или газа. В этом году Роснедра тоже присоединилось к этой программе, потому что она показала свою эффективность. Еще пять лет назад мы даже не понимали точно, какой возраст этих осадочных бассейнов, разброс был в десятки миллионов лет. Уже в следующем году будут первые результаты.
Тогда возникает вопрос, почему не допустить к работам на шельфе частные компании, это могло бы ускорить процесс?
Евгений Петров: Вопрос в ответственности, которую компания на себя берет. В том числе по обеспечению экологической безопасности. Крупные госкомпании, такие как "Роснефть" и "Газпром", обладают огромным опытом работы в сложных регионах. Они четко понимают те риски, на которые идут. У них есть подготовленный кадровый ресурс для организации подобных работ. Также они сейчас активно вкладываются в развитие технологий, которые применимы только на арктических морях. В любой другой точке мира они будут избыточно дорогими. Потому что запас прочности, который закладывается для работы в арктических морях, где-нибудь в Индонезии, просто не нужен. Там другие крайности, связанные с особенностями геологии и климата.