Один из бесчисленных примеров. В 1937 г. в Ленинграде было начато дело о "писательском заговоре". Ну, обычная история - готовились там убить Сталина, троцкисты-диверсанты-шпионы... Так вот. Во главе Заговора чекисты поставили Н. Тихонова (кстати, будущий председатель правления ССП в 1944-1946 гг.) и И. Эренбурга - ясно, по номенклатурному критерию, "важняки". При этом руководители Заговора не были не только арестованы, но даже допрошены, а вот 14 заговорщиков (Н. Олейников, Б. Лившиц, Вал. Стенич и другие) попали в 1937-1938-м в Большой дом, большинство были расстреляны. Впрочем, Николай Заболоцкий почему-то отделался лагерем (1938-1944 гг.), затем в 1946-м был - без всякой реабилитации - даже восстановлен в ССП. В ходе "следствия" Стенич дал показания на Олешу, Л. Никулина, Н. Чуковского (сын К.И.) - никто арестован не был, даже Олеша, "вызвавшийся лично убить Сталина". Вообще показания - как об участии в заговорах, планах убить Сталина и шпионаже, так и доносы сексотов о вполне реальных "антисоветских разговорах" (ну вот тот самый террор им не нравился, скажем) - были практически на всех писателей. А вот взяли - как я уже писал - "только" 42% делегатов 1-го Съезда писателей, а из всех членов ССП - примерно 20-25%. Почему этих, а не тех? Потому!
Тем не менее статистически в этом безумии была своя последовательность.
Член партии рисковал больше, чем беспартийный. Эмигрант - больше, чем коренной житель. Еврей - больше, чем русский. Вообще писатель известный - больше, чем неизвестный. В чем-то когда-то "замешанный" - больше, чем никогда ни в чем не замешанный (правда, были ли такие?..). Но это всего лишь статистика, не более.
Вот А. Безыменский, популярный в 1930-е годы поэт-пропагандист.
Член Партии аж с 1916 года. Еврей. Член первого ЦК комсомола в 1918-1919 гг. Все зоны риска. Но дело не просто плохо, а много хуже! В 1924-м подписал письмо работников комсомола в поддержку Троцкого, Троцкий же написал предисловие к первой книжке Безыменского в 1923-м!
В 1937 г. поэт заметался, написал письмо в "Литгазету" (далее - ЛГ) под заголовком "Будем бдительны, товарищи!". Дело в том, что в советских энциклопедиях были напечатаны статьи о нем, написанные Врагами Народа (других-то критиков в 1920-е, пожалуй, и не было...). И вот тов. Безыменский прозрел и пишет: "Такие статьи были частью диверсионной деятельности троцкистов в литературе... Отсутствие моего выступления (с осуждением этих статей в энциклопедиях. - Л.Р.) является моей огромной ошибкой, никак не оправдываемой тем, что я с презрением отвергаю "лестные" высказывания врагов, клеймлю их и ненавижу. Указание "Комсомольской правды" (далее - КП) на мою ошибку совершенно справедливо. ...Ничто похожее на оправдание к этому неприменимо. Вина есть вина. ...Если враг протягивает руку к нашим произведениям, надо и эту руку отрубить, и врага добить".
Кажется, все ясно, перед нами - матерый вражина-двурушник, троцкист-террорист, волк в овечьей шкуре, а то и "бешеная собака" (или это еще рано?). В любом случае - фас! Ату его! Так это и поняли братья-писатели. КП: "Доколе же можно увиливать?", ЛГ: "Буржуазные реставраторы", журнал "Октябрь" (кстати, Безыменский там был членом редколлегии): "Путь под уклон. О творчестве А. Безыменского". Последняя станция перед Большой Лубянкой: 8 августа 1937 г. первичная организация исключила Безыменского из ВКП (б). Все? Как бы не так! Ареста все нет, и на тебе - 19 ноября Краснопресненский райком... восстанавливает в Партии "со строгим выговором с занесением в личное дело". Почему?! Потому! "Сын за отца не отвечает" - а Безыменский почему-то не отвечает за статьи о нем в энциклопедиях и даже за предисловия Иудушки-Троцкого... Хозяин решил!
Другой пример. Популярный в 1930-е драматург А. Афиногенов. 20 мая 1937 г. исключен из Партии, 2 сентября - из ССП. Записи в дневнике: "Потом проголосовали. Ставский сказал: "Переходим к другим делам". Я встал и вышел в мертвой тишине, неловкой от совершившегося, потому что не один, наверное, думал про себя о несправедливости сделанного, но вместе со всеми голосовал за исключение (себя из Партии - Л.Р.), ибо так надо. Почему надо? Трудно сказать, такая уж волна идет, но так надо". "Взяли мирного человека, драматурга, ни о чем другом не помышлявшего, кроме желания написать еще несколько десятков хороших пьес на пользу стране и партии, - и сделали из этого человека помойку, посмешище, позор и поношение общества".
Однако в феврале 1938 г. Афиногенова восстановили - в Партии и ССП. Дневник. "Нет, все же наше поколение неблагодарно, оно не умеет ценить всех благ, данных ему Революцией. Как часто забываем мы все, от чего избавлены, как часто морщимся и ежимся от мелких неудобств, чьей-то несправедливости, считаем, что живем плохо. А если бы мы представили себе прошлую жизнь, ее ужасы и безысходность, все наши капризы и недовольства рассеялись бы мгновенно и мы краснели бы от стыда за свою эгоистическую забывчивость". Во время войны Афиногенов работал в Совинформбюро и погиб при бомбежке от осколка...
Конечно, не всем так крупно повезло. Вместе с Афиногеновым исключали из Партии и ССП В. Киршона - председателя секции драматургии ССП, одного из главных "литературных врагов народа" (понятно, что и он голосовал "за"), а до того - первого советского драматурга-пропагандиста, разоблачавшего врагов, обласканного Сталиным. Кстати, автор стихотворения "Я спросил у ясеня...".
Сталину Киршон и пишет: "Простите меня, что я все пишу и пишу Вам, но это от отчаяния человека, который остался совершенно один. Товарищ Сталин, мне 34 года. Неужели Вы считаете меня конченым человеком? Ведь я еще много могу сделать для Партии и Родины. Товарищ Сталин, родной, помогите мне...". Да, как писал другой русский писатель: "И вот, зная вперед, что не даст, вы все-таки отправляетесь в путь и...
- Для чего же ходить? - прибавил Раскольников.
- А коли не к кому, коли идти больше некуда! Ведь надобно же, чтобы всякому человеку хоть куда-нибудь можно было пойти. Ибо бывает такое время, когда непременно надо хоть куда-нибудь да пойти!"
Киршона арестовали 28 августа 1937 г., 21 апреля 1938 г. приговорили к расстрелу (Сталин подписал расстрельный список в марте 1938 г.), убили 28 июля 1938 г.
А на неведомых никому весах продолжали взвешивать. Ставский: "Опасно, товарищи, и перехлестывание. Это имеет место. ...Выступает Либединский и задает вопрос Суркову и Серебрянскому: "Как они боролись с Авербахом?" Перехлестнул!"
Да, головокружение от дыма успешных расстрелов имело место...