Прежде всего это относится к Открытым Переломам Общества - Война, Революция, Террор. На чем "поскользнулись - упали" и как налепить на "потерянное сознание" гипс? Естественно, пропаганда тут как тут со своими шаманскими заклинаниями, но многих людей этот бубнеж не вполне устраивает, как минимум его надо "очеловечить", пропустить через свое сознание, найти "свои" ответы на вечное: "кто виноват?", "что делать?" и т. д.
Большой террор, о котором мы говорим, камнепадом обрушился на советское общество.
Вредители, "иностранные консультанты, профессора и шпионы" были и раньше. Арестовывали "спецов" (скажем, процесс "Промпартии"), на "чистках партии" выявляли "двурушников", разоблачали "чуждые явления"... Но все это был детсад в сравнении с пандемией 1937-го.
Теперь Враги свили гнезда везде - на обложках школьных тетрадей спрятаны портреты Троцкого! В каждом институте и редакции, управлении и тресте, в любой дыре - террористы, японские шпионы, агенты гестапо, пятая колонна. В "Ревизоре" городничий говорит: "Эк куда хватили! В уездном городе измена! Что он, пограничный, что ли? Да отсюда хоть три года скачи, ни до какого государства не доедешь". Если бы в 1937-м подобное брякнул какой-нибудь секретарь уральского или поволжского горкома, этого с лихвой хватило бы для ареста за утрату элементарной политической бдительности (или попытку усыпить эту бдительность у товарищей!).
Так что же все-таки происходит?! Что за напасть такая свалилась?!
Понятно, интеллигентных инженеров человеческих душ все эти вопросы особенно мучили. Они подписывали яростно-казенные коллективные письма, драли горло на собраниях, сочиняли статьи в газеты - как могли подливали свой керосин в Общий Пожар (об этом - в прошлой статье), но ведь что-то надо было понять и ДЛЯ СЕБЯ.
Ольга Федоровна Берггольц, 1910-1975 гг. Если Ахматова - великая Петербургская, то Берггольц - знаменитая Ленинградская поэтесса (они дружили при разнице в возрасте и мировоззрении на 20 лет). "Сто двадцать пять блокадных грамм с огнем и кровью пополам", "Никто не забыт и ничто не забыто" - строчки-мемы, их до сих знают многие, кто и не слышал имени Берггольц, - высшее признание поэта.
Она была истово верующей - "комсомолка, студентка, спортсменка, наконец просто красавица". В 1932-м, в 22 года, приняли "кандидатом в члены ВКП (б)" - точно "не корысти ради".
Берггольц вела дневник.
24 августа 1936 г. "Процесс "троцкистско-зиновьевского центра". Нельзя собственно назвать то, что испытываю, негодованием, в данном случае это ничего не выражающее слово. Поднимается какая-то холодная и почти не эмоциональная ярость, которая физически душит. Иногда я останавливаюсь на грани понимания - настолько все это чудовищно. "Киров был хорошо обложен". Надо выработать в себе холодность и жестокость к людям наряду с доверием. Ощущение позора, почти личного и какой-то ошибки: недостаточно решительно гнали эту сволочь? Они пятнали партию. А все-таки она незапятнанна. Преданностью до последней клетки, нетерпимостью даже к антисоветской дружеской шутке - отвечать на это.
3 сентября. Положение вообще в Союзе (ССП. - Л.Р.) не из веселых, по партлинии много исключений, арестов и т. д. "Иду по трупам?". Нет, делаю то, что приказывает партия. Совесть в основном чиста. А мелкие, блошиные угрызения, вероятно, от интеллигентщины. По "человечеству" жаль Левку Цырлина, Женьку Мустангову, Майзеля, но понимаешь, что иначе нельзя.
26 ноября. Вчера слушала доклад Сталина на съезде. Трижды будь благословенно время, в которое я живу единый раз, трижды будь благословенно, несмотря на мое горе, на тяготы! Оно прекрасно. О, как нужно беречь каждую минуту жизни. И вот эта родина, эта конституция, этот гордый доклад - ведь во всем этом и моя жизнь, раскалывающаяся на быт, на заботы, на малодушие ... она оправдана эпохой, она спасена и обессмерчена ею".
Это - "дневник"?! Набор штампованных лозунгов из передовицы "Правды"? Или истеричная дурь "дамы идейной во всех отношениях", или просто попытка обеспечить себе алиби на случай, если НКВД сунет нос в такой "дневник"!
Нет. В том и дело, тем и интересно, что мы видим, как искренний и талантливый человек добровольно (наедине с собой) лезет в прокрустово ложе казенной лжи, оставаясь живым, убеждая себя, что вот эта-то пафосная брехня и есть Настоящая Жизнь!
"25 декабря. Два вечера подряд - партсобрания. Тут тоже нужно что-то примирить, вернее, понять и усвоить, но не отбрасывать - уж больно неприятно все было. А Князев, Мирошниченко и иже с ними не укладываются в мое представление Партии, высокого понятия партийной бдительности, партийного руководства. Они глупы, тупы, действуют от ущемления, от догмы. Они некультурны, не талантливы. ... И все же, поскольку они в партии - это партия. Социализм мы строим со всякими людьми, и большинство из них - дерьмо.
28 декабря. Ужасные наши партсобрания, в ССП эта непревзойденная тупость Мирошниченко и др., которая почему-то властвует на правах подлинной партийности. Почему? Кто допускает? ... Это - не дай бог - система?".
По канонам соцреализма из этой коллизии возможны два выхода: или "двурушник Мирошниченко" будет разоблачен как "скрытый троцкист" - или Берггольц осознает свои заблуждения, "покается перед Партией". По канонам "диссидентского реализма" наивная дура Берггольц "прозреет", наконец-то осознает, что да, Партия, ее руководство и сам "социализм" - то самое дерьмо, о котором она пишет как о недостатках отдельных исполнителей.
Ну а по жизни...
В 1936-м исключен из ССП, в 1937-м арестован, в 1938-м расстрелян ее бывший муж - поэт Борис Корнилов (песня "Нас утро встречает прохладой" - общенародный хит 1930-х). 1937 г. - беременную Берггольц вызывают на допрос в НКВД по "делу Авербаха" (о нем еще поговорим). Итог - выкидыш. К середине 1938-го обвинения с нее сняты. 13 декабря 1938 г. арестована по делу "Литературной группы": она готовила покушение на Жданова! В ходе допроса - выкидыш, мертвый ребенок. 3 июля 1939 г. освобождена. В 1940-м стала наконец членом ВКП (б). Во время войны работала на радио Ленинграда, ее называли "Ленинградской мадонной". После войны - новые проработки за "поэзию страдания". В 1950-е лечилась от алкоголизма. Умерла в 65 лет. Памятники и мемориальные доски в Петербурге.
Ее слова "Никто не забыт и ничто не забыто" - высечены на стене Пискаревского кладбища - навсегда стали символом Блокады. Только блокады?