Пресно-горькая жизнь
Я родился в селе Пресногорьковка, оно расположено между двумя озерами: одно пресное, другое соленое. И за все что есть во мне, я благодарен своему селу, благодарен той пресно-горькой жизни.
Тогда, в советское время, в нашей деревне было три библиотеки, и во все три я был записан и прочитал там все книжки. Еще было три школы, три клуба, народу жило тысяч пять - не меньше.
Сейчас там около двух тысяч, одна школа, нет ни библиотек, ни клубов. Зато много магазинчиков, в которых продается водка.
Мои родители были простые люди, работали как проклятые, от зари до зари. Отец шофером работал, доярок на дойку возил.
Помню, часа в четыре утра раздавался стук в окно, это доярки приходили отца будить.
Они беззлобно матерились, гремели ведрами и залазили в кузов машины. Солено подшучивали над отцом, он над ними. Вот так и начинался день. Это длилось десятилетиями. А мама работала нянечкой в детском саду, потом она там мыла пол.
Я заметил, как порой чудовищно хамят люди, вышедшие из профессорских семей. Когда сталкиваюсь с их таким элитным, столичным хамством, смотрю и думаю: я крестьянский сын, но никогда не позволю неуважение по отношению к другому человеку, обидеть его, предать, проявить умышленно неуважение. Никогда! Меня так воспитали мои полуграмотные родители-крестьяне.
Никто мне высоких лекций не читал, мама могла сказать - это по-людски, а это не по-людски. Все!
Помню, когда уже стал драматургом, приеду домой, привезу маме свои книги, свои пьесы. Она их посмотрит, рукой так бережно погладит по обложке и в сторонку отодвинет. Никогда не читала.
Спросит: "Сынок, тебе за это деньги плотют?"
"Плотют, мама. Плотют…", - смеясь, отвечал я.
"Ну и слава Богу..".
Она чулок вяжет, я сижу на диване и жалуюсь ей: вот критики гады, меня обижают. Вот пьесу сократили, вот артисты такие-сякие, а журналисты еще хуже…
Она молчит, потом поднимает голову и говорит: "А знаешь, сынок, хороших людей все равно больше…" Сейчас вспоминаю, и так мне стыдно за те свои слова, сил нет.
Мама моя была из большой семьи, ее мама - моя баба Настюха часто подходила к столбу, на котором висел репродуктор и разговаривала с ним как с человеком. Стучала сухоньким кулачком по столбу и просила: "Милый, отпусти моего Васеньку домой..." Это она за сына, пропавшего без вести на войне, просила.
Ужас, без слез говорить не могу.
Мы полгода в изоляции пандемийной посидели и в истерику впали. В магазине готовы друг другу горло перегрызть на пустом месте.
А наши предки такой ад прошли и людьми остались! Улыбчивыми, песенными, мудрыми.
Мне очень жалко своих родителей. Они ничего не видели в жизни. Когда прихожу к ним на могилу, плакать начинаю.
Они только работали с утра до вечера. Маме на могилку всегда приношу конфеты "Ласточка".
У меня был день рождения. Лет семь-восемь мне было. Мама пошла на работу, пообещав мне: "Сынок, я тебе сегодня куплю килограмм шоколадных конфет". А жили мы на краю деревни, степь, ветер, снег… Мамы нет и нет.
Я несколько раз босый выбегал на крыльцо, выглядывал ее. А пурга разыгралась страшная, окна заметало просто.
Выбегаю в очередной раз на крыльцо и вижу: идет моя усталая мама, по колено проваливается в снег. А в руках у нее серый бумажный кулек с конфетами "Ласточка".
А мама такая счастливая, счастливая… Господи, сколько лет прошло, а лучшего подарка на День рождения мне никто и никогда так и не подарил.
Теперь я ей на могилку ношу конфеты "Ласточка".
Вот такая была у нас жизнь. Но она не краденая и замечательная.
Вообще, что бы я ни писал, что бы ни делал - основу для всего достаю из детства. Все оттуда, от тех солнечных зайчиков, которые плясали на домотканых половиках в нашей горнице.
Вот так спрессовалась эта пресно-горькая жизнь моя, что хватает ее на все.
Пугалом в огород
Семья у нас была бедная, и я после восьмого класса стал листать справочник для поступающих в среднее специальное учебное заведение. Нашел Свердловское театральное училище. Я участвовал в художественной самодеятельности, но что такое театр - понятия не имел. Видел только по телевизору, как по сцене ходили красивые люди и говорили интересные слова. Вот все, что я знал на тот момент о театре.
Помню, мама чистила картошку. Я сел рядом и говорю: хочу учиться в Свердловском театральном училище.
"На режиссера?" - неожиданно произнесла мама слово, которое я никогда от нее не слышал.
"На актера", - сказал я.
Родители меня, пятнадцатилетнего, отпустили удивительно легко. Мы с отцом поехали на поезде в Свердловск, тогда еще он не был никаким Екатеринбургом. Нашли училище, я подал документы, и пошел провожать отца на вокзал.
Он дал мне тридцать рублей и сказал: "О, це Колька, держи гроши. И давай, учись, сынок…"
Мне было пятнадцать лет, я был деревенский и говорил так: "пальцамИ", "ножницамИ…" Ставя ударение на последний слог.
"Не плямкоти" - это тоже было мое словечко. Это значит - не чавкай. Надо мной смеялись.
У меня были короткие штаны, пиджачок с заштопанными рукавами. Надо мной хохотали и говорили: "В огород бы тебя вместо пугала". Я плакал. На первом курсе педагог по сценической речи сказала мне: "Ты профессионально непригодный! У тебя толстые губы и ты никогда не будешь внятно говорить. Я тебя после первого семестра отчислю".
Врешь - не возьмешь, подумал я! Вставал в шесть утра, приходил в училище, там дворничиха меня жалела, впускала. Я становился у зеркала и часами проговаривал специальные речевые упражнения. И все у меня пошло!
А Вадим Михайлович Николаев, мой педагог, иногда посмотрит на меня, потом оглянется на сокурсников и скажет им: "Посмотрите на Коляду, это будущий артист Советского Союза!" Он верил в меня.
Как рождаются пьесы
Мне неловко говорить, но я написал больше ста сорока пьес (улыбается). Знаю, что найдется человек, который обязательно скажет, что Чехов написал значительно меньше.
Я больше тридцати лет преподаю в театральном институте на отделении литературного творчества, всегда так говорю ученикам: пьесы пишутся очень просто, слева пишут - кто говорит, а справа - что говорит.
Они начинают смеяться, я выдерживаю паузу, затем продолжаю: в написанное надо обязательно добавить мозги и сердце. Если этого нет, то лучше не начинать. Научить этому невозможно. Если у человека нет от природы чутья и понимания, ему свое не дашь.
Моя великая школа - это русская литература. Толстой, Гоголь, Пушкин, Салтыков-Щедрин. Я их читал, читаю и буду читать.
Сегодня студентов спрашиваю: "А чего вы всегда ходите в черном? - Это траур по моей жизни. Я несчастна..." - чьи это слова? Молчат.
Ясно, вы писатели, но не читатели, язвлю я. Это же начало чеховской пьесы "Чайка"!
Которую будущие драматурги редко читают…
К сожалению, среди студентов много дремучих. Но учу, учу…
Драматург обязан подсматривать за жизнью и иметь чуткое ухо. Без этого тебе никто не поверит. Надо обязательно слышать, как меняется язык, какой он красивый, какой он необычный. Язык надо чувствовать. Не то что понимать, а именно чувствовать.
У писателя Константина Паустовского есть замечательная история про двух стариков. Которые сидят на лавочке и разговаривают. Я так много ездил и ничего не увидел, говорит один из них. А я никуда не ездил, и так много понял, отвечает второй. Чтобы понять жизнь, надо чаще заглядывать в себя. Глубоко так.
И совсем необязательно ездить по миру.
Галина Борисовна Волчек большую часть жизни ездила на персональной машине. Но жизнь знала и видела изумительно.
Я ей говорил: вы же на метро не ездите. Пешком почти не ходите. Откуда все это знаете?
- Я в окно посмотрю, и все понятно. Все вижу, - просто отвечала Волчек.
И мне тоже все понятно! Я с человеком могу поговорить пару минут на остановке, и мне про него уже многое будет ясно. Чем он живет и как он думает. Любит ли он собак или кошек? Я всю жизнь изучал человека. Понимаю и чувствую людей достаточно неплохо.
Я всю жизнь пишу про людей. Я люблю людей, без любви к человеку ничего не напишешь! Но любить человека - это не значит целовать его взасос!
Любить - это сострадать человеку, жалеть его, сочувствовать. Это в лучших традициях русской литературы. Ведь все мы вышли из гоголевской шинели.
Чем я могу помочь человеку? Написать о нем, пролить слезу, если надо. Пожалеть его. Дойдет ли это до человека? Не знаю. Но это где-то останется, в мире, в космосе, в жизни нашей. Моя боль, мое сострадание, обязательно останется.
У меня в театре работает семьдесят человек, из них сорок - артисты. Сложные люди! У всех свои амбиции, характеры, все гении.
Терплю, терплю, терплю… Двадцать лет терплю. Театр частный, живем без помощи государства.
Никакого костюмированного вранья!
Что такое "Коляда-театр"? Тут надо начать издалека. Я часто хожу в театры, это моя жизнь. Мне обычно через три минуты все понятно. Если дядьки и тетки приклеились к бороде, надели парики и заговорили нечеловеческими голосами, я сижу и думаю: а что вы такие фальшивые, что же вы такие не правдивые? Вы же в жизни так не говорите и так не ходите и руки так не заламываете.
Для меня это все мертвечина. Поэтому я двадцать один год назад создал театр, где пытаюсь сделать все, чтобы не было этой театральной лжи и фальши, этого костюмированного вранья, с которым я пытаюсь бороться всеми силами.
В моем театре все живое. Там показываем жизнь такой как она есть.
Я не понимаю, что такое сценическая пощечина! Не понимаю! Это когда руку на метр до лица не донесли, а человек уже падает.
У меня бьют как в жизни!
Великий режиссер Георгий Товстоногов всегда говорил: действие определяется глаголом. Зачем ты это говоришь?! Прежде чем сказать, обязательно подумай! Это же видно, когда мысль перетекает из лба в губы, или когда из рта вылетает только пустота. Это все видно!
Права была мама
Бывают минуты, когда я себя проклинаю за то, что создал свой театр! Пандемия была - восемь месяцев сидели без копейки денег.
А мы же в ответе за тех, кого приручили, как говорится. Я как начал вонять в Интернете: "Дайте денег, помогите с деньгами…"
Смотрю пришло 100.000 рублей от Александра Александровича Калягина, председателя СТД. Ректор ГИТИСА, директор "Геликон-оперы" присылали деньги. Свои деньги!
Вся театральная общественность России. Которую, я грешник, ругал, проклинал и называл бездарями. Они все сказали: "Коляде надо помочь…"
Вдова Эльдара Рязанова Эмма Валерьяновна сто пятьдесят тысяч прислала. Она не знала, на какие кнопки нажимать на телефоне. Ждала сына с работы, чтобы он помог отправить деньги мне на карту. Люди присылали и по пятьдесят, и по сто, и по пятьсот рублей.
Это так дорого! Это до слез! Я же эти деньги не сворую, не выстрою себе виллу на Майами. Я все собирал до копеечки - и на зарплату артистам, и мы благодаря поддержке народа выжили в это лихое пандемийное время.
Не зря моя мама говорила, что хороших людей на свеет больше! Много больше!
Перегородка между слезами и смехом очень тонкая. Но радости все равно больше… Хотя... Слушайте, похоронить столько людей…(вздыхает)
Ушла Галина Борисовна Волчек, которая столько сделала для меня. Словами не передать.
Гафт ушел, ушла Дорошина… А сними сколько ушло, словами не передать.
Кислород жизни уходит. Много званных, да мало избранных, понимаете.
Приезжаю в Москву и вижу, что на этот спектакль билеты стоят пятьдесят тысяч рублей, на этот спектакль сорок, а на этот тридцать тысяч. Смотрю - глазам не верю! Они, наверное, хорошие артисты.
Но клянусь вам Богом, я бы никогда не потратил двадцать тысяч рублей, чтобы посмотреть на того или иного артиста. Не стоит он этих денег, не стоит!
Сейчас все распиаривается, криком берется, а на самом деле - трех копеек не стоит. Если брать по гамбургскому счету-то.
На Гафта бы пошел за эти деньги. На Волчиху бы пошел.. Господи, простите, Галина Борисовна. Когда она выскакивала на сцену в спектакле "Ревизор" в роли Анны Андреевны, а Неелова играла Анну Антоновну, мама дорогая что творилось в зале! На сцене были две мартовских кошки, две молнии. А в зале все умирали от хохота.
А когда Дорошина играла в моей пьесе "Мурлин-мурло" - это было что-то невообразимое. Она говорила: "Все, все, все, сейчас конец света наступит..." Зал заходился от света, от радости. На сцене была не артистка, а женщина, которая минуту назад вышла из трамвая.
Я никогда не был с ними на равных! Вы что? Ахеджакова только Лия Меджидовна для меня. И все остальные. Всегда в испуге и страхе когда рядом с ними. Пошутить, посмеяться - это одно. Но никакого никогда амикошонства.
У меня есть одно жесткое "но". Когда Гафт и Дорошина играли мою пьесу "Заяц лавстори", шли репетиции и однажды звонит мне Валентин Иосифович Гафт: "Коля, там есть один длинный монолог про ложечку, я решил его убрать..."
Я помолчал, а потом говорю: "Нет, Валентин Иосифович, нет.. Все что угодно, только не это".
Потом, после премьеры Гафт мне говорил: "Слушай, Коля, я какой дурак был, не понял соль твою…" Я очень принципиальный, когда пытаются безжалостно редактировать мои тексты. Если из мелодии выкинуть десяток нот, то все - не будет музыки. Но почему люди не понимают, что текст - это часто музыка?!
Я паразит порядочный
Можно ли выучиться на артиста?
Можно слона в цирке научить ходить по веревочке, если его бить. Артиста можно научить громко произносить слова, и даже красиво ходить по сцене. Но если ты не родился кошкой, ты ею не будешь никогда. Никогда!
Когда Фаина Раневская выходила на сцену, то было такое чувство, что выходила кошка. На авансцене в это время танцевал отряд пионеров, но все смотрели как шла Раневская. Это все к вопросу можно выучиться или нельзя?
Сукины ли дети артисты? Да! Пещерные чудовища… Я сам артист, выхожу на сцену, играю.
Сказать что я белый и пушистый - боже сохрани! Я тоже паразит порядочный! Могу быть диктатором и требовать то, что мне надо.
А иначе в театре нельзя, иначе все разлетится и развалится.
Сами подумайте: семьдесят человек народу, у одного одно и другого другое. Если буду всем поддакивать, то, что получится?!
Я увольняю людей, многих уволил. По-другому нельзя.
Я могу злиться и обижаться, но чтобы руку не подать человеку, такого нет. Да ну, в пень дырявый! Такого нет, пусть все живут…
Слезы? Заплакать могу хоть от чего. Лев Толстой писал в дневниках: "Старый я стал. Что ни происходит в жизни - плачу. Птичка поет -плачу, солнце встает - плачу…" Вот и я такой. Утром встаю - все болит, собираю себя по кускам и иду дальше… Вот если бы не было у меня театра, то, наверное, давно в могиле лежал. Или спился бы.
А тут надо вставать, собирать себя в кучу. В 11 часов репетиция и тебя ждут сорок человек на сцене. Какие болячки? На сцену выскочил, и ничего уже не болит!
Что дает возраст? Пенсию. Вчера пришла на карту - восемнадцать тысяч рублей. Говорят, что это большая пенсия.
Ну посмотрю на себя в зеркало, морда старая, а так вроде еще не чувствую этот самый возраст.
Знаете, есть хорошее выражение: хочешь не стареть - иди в педагоги.
Я очень много лет преподаю в театральном институте, общаюсь с молодежью, слушаю их юмор. Иногда думаю, что не я их учу, а они меня.
Они приносят в аудиторию улицу с ее воздухом, свою жизнь приносят. Это все интересно и заряжает!
Они талантливые и смешные, но иногда ленивые, надо их заставлять читать книжки.
Мне хоть и говорят, что душа бессметна, но я в это не верю! Кажется, заснешь и все. И ничего там нет.
Как говорится в одной восточной пословице: мы все здесь как слезинка на реснице Аллаха, в любой момент шпуньк и нету...
Знаете, когда я бываю по-настоящему счастливым? Мой театр находится самом центре Екатеринбурга, на улице Ленина, 97.
Я вечером выйду, сяду на лавочку, смотрю как над входом горят красивые буквы: "Коляда-театр". В центре большущего, почти двухмиллионного города. Сижу и вспоминаю себя, пятнадцатилетнего пацана, которому говорили, что тебе только пугалом в огород.
И как я могу чувствовать себя несчастливым?
Простил, но не забыл
Самое легкое - убить человека словом! Меня убивали им тысячу раз. Вы даже представить себе не можете, что про меня писали критики. "Режиссеру - место у параши", "Так писать пьесы - все равно что сливать воду в унитазе", это дословные цитаты из больших газет. Теперь этот критик прилетает из Москвы на мои спектакли и при встрече крепко жмет мне руку. Я все простил, но ничего не забыл…
Почему выжил? Это все благодаря моей Пресногорьковке, мое врешь-не возьмешь пошло именно оттуда.
И мат мой пошел тоже оттуда. На репетициях еще как ругаюсь! Это такой специфический птичий язык, который очень понятен. А не потому что я пошлый и развратный человек.
Русский мат - он очень экспрессивный! Он выражает то, что внутри. Суть обнажает!
Артисты его понимают с первого раза. Часто говорят: "А, ну так бы и сказали…"
Мне мешает жить моя переживательность. За всех переживаю! Надо этому помочь, а этому надо отсрочку от армии. А этому надо со школой для ребенка помочь.
Иногда думаю, зачем мне это надо? Но не могу по-другому!
Три года живу без алкоголя. Здоровье не позволяет. Раньше мог после репетиции или вечерком выпить вина сухого.
Переживаю за тех, кто пьет. Кажется - это лишнее.
Но был у меня период в жизни - в 1983 году меня за пьянку выгнали из театра, где я служил артистом.
Ровно на следующий день я получил вызов из Литературного института! А у меня руки тряслись от похмелья, и денег не было даже в общий вагон на поезд до Москвы. Но я принял решение - поехал в Москву и поступил в Литературный институт. И закончил его.
В 90-е годы я хотел переехать жить в Москву, у меня тогда была в Екатеринбурге огромная квартира, в которой жило одиннадцать кошек. Я был богатый, пока у меня театра не было, это сейчас у меня малюсенькая, двухкомнатная квартира.
В Москве больше денег, возможностей, работы, думал тогда я. Но с другой стороны мне было страшно лень затевать всю эту канитель, и я никуда не поехал. Теперь благодарю Бога, что не поехал.
Я себе сказал: здесь, в Екатеринбурге, я докажу себе, что что-то стою. Не в Москве, благодаря тусовкам, знакомствам, а здесь. И у меня это получилось!
Я не дружу с критиками. Не дружу с людьми, которые могут повлиять на мою судьбу. Сам все делаю, ужасно трудно порой, но я пытаюсь доказать, что именно здесь и сейчас я делаю искусство, я делаю театр. Извините за пафос, конечно. Но мы с театром объездили весь мир, и нет того континента, где бы не шли мои пьесы. Не хочу говорить на сколько языков их перевели. Неудобно просто.
А в Москве было бы это все? Очень сильно сомневаюсь.
Лет через двадцать после моей смерти только будет понятно, стоили ли мои сто сорок пьес чего-то? Останутся они в истории или нет?
Поэтому делаю свое маленькое дело и счастлив.
- Что вас больше всего раздражает в людях?
- Чванство и спесь. Когда себя подают на лопате.
- Любимый цвет?
- Фиолетовый.
- Мясо или овощи?
- Я ем все!
- Любимый писатель?
- Чехов, Набоков, Гоголь.
- Чего боитесь в жизни?
- Смерти боюсь, пожить еще хочется.
- Почему тюбетейка стала неотъемлемой частью вашего гардероба?
- Это как у Кобзона был парик, а меня тюбетейка. Лысину прикрываю.
- Чего вам хочется от жизни?
- Я хочу миллиард рублей, который я потрачу на театр.
Николай Коляда родился 4 декабря 1957 года в селе Пресногорьковка, Кустанайской области, Казахстан.
Драматург, режиссер, писатель, в собственном театре поставил десятки спектаклей. Его спектакли с успехом шли в США, Франции, Монголии , Литве и Австралии.
Каждый год гастроли "Коляда-театра" собирают несколько недель аншлагов в Москве.
Николай Коляда - лауреат десятков театральных и литературных премий России и зарубежья. Заслуженный деятель искусств РФ.