В анамнезе у этого театра античные котурны и гладиаторские крючья. Маски комедии дель арте и машинерия Жоржа Мельеса - отца сказочного кинематографа. А также звериный цирк Чинизелли, биомеханика Мейерхольда и остранение по Шкловскому - все эти питерские штучки.
Ну и ужаса подпустят - кровь сразу обернется клюквенным соком, но у Рощина и соком можно захлебнуться. И все будет происходить с заметной натугою: не так уж легко толочь воду в ступе, не говоря о соке или сукровице.
С самого начала нам предлагают буквализацию метафоры "пушечное мясо". Вот пушка - она слева, палит громко и самоуверенно. Вот мясо - оно справа, туши развешаны как в большом холодильнике. Вроде бы простая вещь, однако это большое искусство: обновить штамп, вылущить из него жуткий оскал архетипа.
Вот твердыня, которую защищает Отелло: серые стены с контрафорсами. Венеция, конечно, могла быть и попраздничней. Но дух Шекспира куда ни переноси, все равно получится сумрачный Эльсинор.
Стены эти снабжены пультами и домофонами, телеэкранами и китайской грамотой объявлений, душевой кабинкой и пыточною камерой. Вроде бы привычное осовременивание и нехитрый оживляж, но у Рощина каждая деталь побуждает к умозаключениям. Например, что в прошлом все уже было, однако из него трудно извлечь будущее, как из меньшего - большее.
Шекспировский текст Николай Рощин и Михаил Смирнов хладнокровно переписали, сохранив лишь обрывки диалогов и отдельные реплики. Зрителю предлагаются три версии одних и тех же событий: глазами Дездемоны, Отелло и Яго.
Воины и чиновники одеты в строгие черные костюмы (как говорил Василий Розанов, "надели фраки - и балалайка удалась"). Впрочем, иногда они разоблачаются до неаппетитных манишек. Либо обряжаются в никелированные кирасы, одолженные в буфете или на кухне (художник по костюмам Екатерина Коптяева).
Отелло чудо как хорош: крепыш и толстяк, как подобает генералу. Да еще с боевой индейской раскраской, в роскошном плаще, в черепаховом панцире, с грацией броненосца - причем сразу не поймешь, зверя в чешуе или боевого корабля.
Версия Дездемоны (Мария Лопатина) замешана на психологии - привычное кокетство, материнская заботливость и легкая стервозность. И все движения души тут же одеваются плотью. Дездемона желает нравиться - и все герои, включая ее саму, то и дело раздеваются и одеваются. Дездемона желает служить - и смиренно снимает обувь со всех подряд, а брачную постель ей стелют на орудийном лафете. Дездемона исходит злостью - и разит мясные туши длинным копьем.
Эта версия наиболее насыщена предметами и метафорами - однако действие протекает линейно, у подножия упомянутой цитадели. А убивают Дездемону в душевой, совсем некрасиво, так что это зрелище нам милосердно не дают досмотреть.
Второе действие - версия Отелло (Сергей Мардарь). Стены раздвигаются, сцена приобретает глубину - но в такие глубины человеку лучше не заглядывать. Это чистая африканская страсть и свирепая мужская ревность. Кульминация - сумасшедший танец Отелло с бутылкою. К нему пытается присоединиться Яго, но неудачно: такое исступление имитировать невозможно.
Зато сцена удушения Дездемоны превращается в торжественный ритуал. Постель на лафете оборачивается жертвенным алтарем, смерть воспринимается как избавление.
Наконец, версия Яго (его играет Иван Волков, давний соратник Рощина и автор музыки ко многим его спектаклям, включая "Отелло"). Вначале перед нами предстает изнанка декораций - и мы потираем ручки: теперь-то нам покажут всю подноготную. Ничуть не бывало: после туманного монолога Яго стены возвращаются на место, образуя классический треугольник.
Никаких откровений: в Дездемону и впрямь все влюблены - но нам это дали понять и раньше. Трюки с платком - классическая шпионская методика под названием "нам тут подбрасывают". Подпоить Кассио или развести на деньги Родриго - дело нехитрое. Капать на мозги простодушному Отелло - тут вообще ничего не нужно, кроме методичности. Простые души на самом деле самые страшные: первобытная жуть тут почти на поверхности.
Щедро одаренный политическими талантами Яго - на самом деле жалкий неудачник. И гора трупов в финале это доказывает. Впрочем, третье действие вскоре вырождается в откровенный фарс, с буффонными пистолетами и мясохладобойней.
Вот и весь смысл вывороченных декораций: фарс - это изнанка трагедии.
Николай Рощин снова продемонстрировал свое умение обновить классику своими излюбленными средствами, бережно сохранив ее дух. Так было и с Гоцци в "Вороне", и с Ростаном в "Сирано", так получилось и с Шекспиром.
И еще одну роль следует отметить: Шута в исполнении Елены Немзер. Саркастические и смешные комментарии Шута оживляют действие. И сильно скрашивают три часа общения с простыми душами.