Никита Кобелев: Петербург - отдельное государство в государстве, со своим устройством и своей атмосферой, мне это интересно. Поэтому я с большим удовольствием принял новый жизненный вызов. Главный режиссер - одна из несущих опор театра. Он - помощник художественного руководителя, но главный режиссер - это звучит лучше, чем заместитель худрука.
Я Александринскому театру не чужой, уже поставил здесь спектакль ("Тварь". - Прим. ред.), прежде чем возникло это предложение. Но как приглашенный режиссер я мало знал о внутренней жизни театра - производственной, организационной. Сейчас мне приходится заниматься самыми разными вопросами, ведь Александринский театр - это большая машина: два здания, многочисленная труппа и большое хозяйство в целом. А главный режиссер - это такой человек, место прописки которого театр. Он следит за всеми процессами, вникает в них, а кроме того, должен делать что-то новое, ставить.
Никита, каким молодому московскому режиссеру видится Александринский театр с более чем двухвековой историей?
Никита Кобелев: Основная концепция Александринского театра - это формула Мейерхольда "Между новацией и традицией". Мы стремимся соблюдать этот принцип, поэтому основа репертуара - классические произведения в новом прочтении. Режиссер открывает зрителю уже знакомое заново: через новый эмоциональный опыт, через новое соотношение с сегодняшним днем. Великая литература продолжает жить и задает нам вопросы. Иногда они сложные, глубокие, иногда неприятные, но это спасает от поверхностности, которая сейчас царит повсюду. Не бывают событием постановки, которые воспроизводят исходное произведение буквально. Классика становится скучной, если режиссер за нее держится. В классике заложен некий код, который мы по-разному прочитываем в разное время и с учетом тех реалий, которые нас окружают. И я говорю не только о политических изменениях, но и о том ощущении жизни, которое испытывает каждый из нас и которое меняется со временем.
Принято различать петербургскую и московскую театральную публику. Вы уже ощутили это различие?
Никита Кобелев: Конечно, есть свои особенности. Но когда я делал спектакль "Тварь", то сразу решил, что не будут подстраиваться под ситуацию и буду самим собой - раз уж меня сюда пригласили. Опираться на свои сильные стороны.
Очень хочется подловить - а в чем вы сильны, по вашему мнению?
Никита Кобелев: Я как режиссер опираюсь прежде всего на актера, для меня очень важно, что с ним происходит на сцене, как он играет. Разбор роли, работа с актером, стройность внутри структуры, где все завязано и все вытекает одно из другого. Но обязательно пропуская это все через сегодняшнее мироощущение и интонацию. Театр должен быть современным. Актеры Александринского театра с большим удовольствием на это откликнулись.
Сегодня огромное количество произведений, которые не были предназначены для театральной сцены, переносят на подмостки.
С чем, на ваш взгляд, связана эта тенденция?
Никита Кобелев: Роман Федора Сологуба "Мелкий бес", по мотивам которого поставлен спектакль "Тварь", действительно достаточно сложно было бы перенести на сцену. Но мы ставили его в переложении московского драматурга и критика Валерия Семеновского, который создал на основе романа пьесу. Он брал из романа определенные мотивы, но сопрягал их с сегодняшним днем, искал эквивалент, современное звучание. Получилась пьеса "по мотивам", хотя в ней есть отблески Сологуба, его темы - но приспособленные для драматургической формы. На мой взгляд, можно даже говорить, что это оригинальное произведение на основе романа Федора Сологуба.
Кстати, сам Федор Михайлович Достоевский разрешал приспосабливать свои произведения для сцены и даже позволял для этого переписывать текст: "Только не меняйте главную идею". То есть он понимал, что сценическое воплощение может и должно отличаться от авторского текста.
А над чем вы работаете сейчас?
Никита Кобелев: Мы репетируем постановку по роману Льва Толстого "Воскресение". Работаем над ней вместе с драматургом Дмитрием Богуславским, так что это будет тоже спектакль "по мотивам". Важно не быть рабом произведения, вступать в диалог с текстом, но этот диалог должен быть обдуман и оправдан.
Я не очень гонюсь за прямой повесткой. Конечно, в романе есть тема несправедливости и несогласия с окружающей действительностью, но для меня это скорее тема поиска себя в современной реальности: личная история, попытка искупить зло, которое ты причинил, - а можно ли вообще его исправить?
Это штучная история, поэтому на главные роли у нас будет только один состав. Нехлюдов - Тихон Жизневский, Катюша Маслова - Анна Блинова. В других ролях - артисты Александринского театра от молодых до заслуженных и народных.
Интересно, что только в Петербурге сейчас готовят свои постановки по этому произведению сразу четыре театра. Наверное, в современных условиях, в эпоху катаклизмов он кажется особенно актуальным. Наша премьера запланирована на конец января.
Не все сценично в этом романе, и не все стоит переносить на сцену. А иногда таких сценических "петелек" не хватает, и их приходится додумывать. Мы планируем добавить в спектакль мотивы из "Крейцеровой сонаты", повести "Отец Сергий", еще нескольких созвучных произведений Толстого. Мне кажется это интересным, потому что сегодня недостаточно просто точной передачи текста - для этого можно прочитать книгу. Найти современную форму, чтобы донести смысл и идеи Толстого, - вот задача.
А есть у вас любимый автор или произведение "вне сцены"?
Никита Кобелев: Так или иначе, все, что мне нравится, я стараюсь представить в виде спектакля. Но вот "Игру в бисер" Германа Гессе поставить, пожалуй, невозможно. Это вне драмы, абсолютная медитация.
Каждый актер мечтает сыграть "Гамлета"... Что вы мечтаете поставить?
Никита Кобелев: Мы сейчас уже не живем такими категориями. Когда режиссер работает на поток, он делает несколько спектаклей в сезон. И отталкивается не только от своего внутреннего багажа, но и от задач, что называется, "в моменте". Вот, к примеру, в Александринском театре вскоре появится спектакль Валерия Фокина, посвященный 150-летию со дня рождения Всеволода Мейерхольда, которое мы будем отмечать в 2024 году.
Мне кажется, все знают имя Мейерхольда и немногие - чем он знаменит.
Никита Кобелев: Всеволод Мейерхольд - первый прототип современного режиссера-демиурга, который подчиняет себе и текст, и актера.
Он первым начал переписывать и интерпретировать тексты, вводить фрагменты других произведений, то есть стал полноценным автором спектакля, отодвинув автора пьесы на второй план. При этом он досконально изучал огромное количество материалов, чтобы открыть текст заново и потом сделать собственную, ни на что не похожую версию. И в одном своем знаменитом "Ревизоре" он, по сути, поставил всего Гоголя.
Он - новатор. То, что он делал, из дня сегодняшнего до сих пор кажется абсолютно головокружительным. Так что Мейерхольд - это символ режиссерского театра и отделения его от литературы, символ режиссерской свободы и дерзости, основанной на таланте, человек, который опередил свое время.
Вообще 20-30-е годы ХХ века - энциклопедия всего современного режиссерского театра.
И каково будущее режиссуры при таком раскладе?
Никита Кобелев: "В театре уже все было, кроме вас" - эту фразу часто повторяют. Театр - это всегда личность, которая делает скучно и штампованно или свежо и по-новому. Все дело в том, кто наполняет сосуд - новым содержанием, новым форматом, новым взглядом. Меняется время, меняемся мы - и за счет этого театр будет жить.
Так же, как Москву и Петербург, принято противопоставлять Толстого и Достоевского: или - или...
Никита Кобелев: У меня нет этого традиционного противопоставления. А кроме того, по моему мнению, именно в романе "Воскресение" Толстого ощущается сильное влияние Достоевского. Лев Николаевич по большей части - певец высшего общества, семейности, патриархальности, тепла и уюта, а в "Воскресении" он изучает темную сторону жизни и поднимает вопросы, которые ему ранее не были свойственны. Есть здесь такая "достоевщинка", которая заметна даже невооруженным глазом, - та же роковая женщина-проститутка, которая в чем-то похожа на Грушеньку.
Мне вообще кажется - пусть это и очень смелое заявление - что после смерти Достоевского Толстой как будто стал его правопреемником. В поздних произведениях Толстого это созвучие двух великих писателей довольно заметно: диалектика души, диалектика преступления. Но и толстовское мировоззрение, мироощущение тоже есть, разумеется.