Осколок пробил таганок, а мог - меня
Я видел переписку моих родителей, в которой они обсуждали, как меня назвать. К моему ужасу, там была версия "Геннадий". Я как-то даже Генке Хазанову говорил, что мог быть его тезкой. Символично, он сейчас в театре играет отца моей дочери Александры. И она к нему обращается "папа".
На самом деле мои родители были глубоко советские люди. После окончания строительного факультета они поехали на Дальний Восток строить социализм. Мама моя до всех ударов судьбы была с ярким комсомольским задором, и отец был таким же. Он пронес свою веру в советское светлое будущее, даже пройдя через все пытки системы.
Мне довелось читать его личное дело… Даже в тюрьме отец сохранил свой идеализм, который, кстати, мне тоже присущ. Генетика, видимо, такая…
Папа в общей сложности просидел в лагерях восемнадцать лет. Там произошел его надлом. Первые лет десять он верил, что выйдет, и все образуется… Потом понял, что он из лагеря никогда не выйдет. Ни-ко-гда!..
Я был пионером, был комсомольцем, в то же время был дворовым мальчишкой. Детство мое прошло в полуподвальной комнате.
Я учился в феноменальной школе! Просто перечислю имена людей, с кем учился в одной школе. Борис Мессерер, Елена Боннэр, Люся Петрушевская. Илья Рутберг, Эдик Радзинский, Гена Гладков, Евгений Светланов, Андрей Миронов…
Атмосфера в школе была своеобразная: такая смесь интеллектуализма и жуткого хулиганства! Все было окрашено дружбой, драками и хохотом. Самое главное - у нас были фантастические учителя. Внучка Мейерхольда вела начальные классы, я ее прекрасно помню. Русский язык и литературу преподавала Лидия Герасимовна Бронштейн. Она внушила мне любовь к русской литературе. Именно внушила. Я по школьным записям получал пятерки на журфаке МГУ.
Счастье моего детства соткано из мальчишеской дружбы и особой морали. Мы до сих пор продолжаем общаться. Мне 86 лет, а на прошедшей неделе мне звонил председатель пионерского Совета отряда…
Мама водила меня в театр. Я был в театрах Михоэлса и Таирова, в Малом театре.
Моя русская бабушка Александра Даниловна Губанова спасла мне жизнь. В войну она закрыла меня своим телом, и немецкий осколок влетел ей в ногу. Это было на станции Тоннельная под Анапой.
Баба Шура вывозила из-под Гитлера маленького еврейского мальчика. До сих пор помню, как осколок летел такой причудливой змейкой, извивался и свистел. Он пробил таганок во дворе. А мог пробить меня…
"Евреем ты не будешь.."
Я ношу фамилию и отчество своего отчима. Это было решение моей мамы. Сталинщина придумала, что родственники, в частности, дети врагов народа, подлежат высылке.
Сталинщина прошла через каждую семью. Мои родители безумно любили друг друга. Я - плод безумной любви. Все это подчеркнуто их перепиской. Но уродливая система разрушила их отношения.
4 апреля 1953 года я должен был получать паспорт, еще не прошло и месяца после смерти Сталина. Мама сказала: "Евреем ты не будешь". Тогда еще гремело так называемое "дело врачей". Никто не понимал, какая жизнь нас ожидает.
У мамы был фиктивный брак с сослуживцем, и я взял его фамилию и отчество.
Мама моя практически всю жизнь прожила в ожидании своего любимого. У меня есть пьеса, которая называется "Мама, папа, я и Сталин", в которой я попытался отразить то время и ту атмосферу.
Про компас и стрелки
Как ни странно, я считаю, что современная журналистика потеряла свои исконные, фундаментальные назначения - говорить правду о современной жизни. Так нас учили в университете. Хотя и тогда мы понимали, что это непросто. Это было как идеал.
Главная болезнь современной журналистики - это "желтизна". Желание не говорить о серьезных проблемах времени, а обозначить их поверхностно.
При этом стрелки компаса с главных проблем жизни перетаскиваются на нечто, что сопровождает жизнь. Но никоим образом ее не определяет.
Конечно, есть золотые и честные перья! Которые умеют писать, которые умеют схватить проблему. Понимаете, далеко не всегда талант соединяется с моралью и с ответственностью.
Журналисту как никому надо понимать жизнь. А чтобы ее понимать, надо занимать определенную позицию. Сегодня учат информировать без позиции. Нет, друзья - это уловка. Информация может быть полной и неполной.
Я убежден: писать про чужой гроб, чужой кошелек и чужую постель - подло. Это не соответствует фундаментальным ценностям русской культуры и литературы. Это на самом деле растление и разложение народа.
Небо создать проще
Режиссер - создатель мира! Театрального мира. Мы живем в реальности, а театр - это ирреальность. Ирреальный мир похож на реальный, он более яркий, экспрессивный и заразительный.
Я занимаюсь тем, чем занимался Всевышний, когда создавал наш мир. Но ему хватило шести дней. Нам - не хватает. Создать небо проще, чем человека… Осознаю, что это звучит хлестко и может даже не совсем правомерно.
Режиссеры разные. Один фальшивит, другой говорит правду. Но это уже вопрос личной ответственности режиссера перед обществом и человеком в частности.
Я сделал в своей жизни около двухсот спектаклей, каждый из них - это некий мир. Смею так нескромно думать. Мир, которым я должен был увлечь. Сначала увлечь актеров, потом зрителей.
Публика общается со мной посредством того, что я ей предлагаю. А я как режиссер могу жить в разных временах. В шекспировских, толстовских, в военных, в мирных…
Я хотел бы, чтобы мир каждого автора, пусть даже ирреальный, в рамках театрального пространства оставался абсолютно правдивым.
Между режиссурой и диктатурой нет ничего общего. Люди не понимают, что такое режиссер. Диктатор - тот, кто угнетает другого человека, который его унижает, который над ним властвует и приказывает. Константин Сергеевич Станиславский давным-давно сказал, что в театре ничего нельзя приказать, в театре можно только увлечь.
Есть моя художественная воля, которую я навязываю своим коллегам, но это ни в коем случае никогда не бывает с помощью оскорблений и унижений человеческого достоинства. Если я режиссер, и вы мне доверяете в создании мира, тогда вы должны идти вослед моей художественной воле. Я могу быть неубедителен, ошибаться и недопонимать. Тогда возникают споры, но эти споры - счастливые мгновения.
Это плохой режиссер может ставить готовое, и при этом знать, что и как выйдет в итоге. Настоящий режиссер долго не знает, что получится. Не знать в нашей профессии - это очень полезно. В процессе творчества я занимаюсь постижением тех смыслов и того миросознания, который мне предлагает автор.
Любой мой опус, как любил говорить Мейерхольд,- это результат моих метаний и исканий, поисков смысла. Если я все знаю наперед, то будет скучно, или полностью повторю автора. А мне нужно дать свою трактовку. Театр - это всегда версия. Но версия не безответственная, а обоснованная моим пониманием авторского стиля и его философии.
Кафка не получал грантов
Категорически нельзя навязывать авторскому миру не свойственные ему элементы. Если ты это делаешь - ты профессиональный слабак, который не в силах постичь автора. Тогда роль Раневской и играют трансвеститы…. Это говорит, что режиссер - полный дурак. Дурь предлагать - это чистое шарлатанство.
Лаборатория - это вообще не театр, лабораторные поиски театру нужны, безусловно. Но это не есть магистральный путь искусства. Ты сначала поднимись до уровня Чехова, а потом экспериментируй.
По-настоящему экспериментировать могут только выдающиеся мастера театрального искусства. Не шпана, не шарлатаны и не графоманы. Эксперимент надо выстрадать! Кафка не получал грантов. Молодых сначала надо научить профессии, а потом гранты распределять. Я в этом убежден.
Право на эксперимент должно быть не у "мейерхольдиков", а у Мейерхольда. Надо знать, что ты хочешь сказать миру.
Сегодня очень часто путают вседозволенность и непрофессионализм со свободой творчества.
Чтобы десятилетиями держать на плаву театр, надо главное: пытаться в меру своих сил говорить правду о человеке, о его болях, страданиях. Развлекать тоже надо! Развлекательную функцию театральной жизни никто не отменял.
Русский герой Дон Кихот
Секрет театра "У Никитских ворот"- его разножанровость. Мы разноязыкие, разноформенные, разностильные. Мы театр с опорой на мировую, на русскую классику и на эксперимент.
Но наш эксперимент совершенно другого свойства. У нас есть метафорический, поэтический театр. И даже театр какой-то тайны. Обязательно должен быть массив, который надо разгадать.
В декабре у нас премьера спектакля "Дон Кихот" по пьесе, написанной Михаилом Булгаковым. Дон Кихот - наиболее русский герой во всей мировой литературе. Русскость Дон Кихота меня потрясает. Хотя, конечно, какое отношение сервантесовский персонаж имеет к нашей сегодняшней жизни?
Этот роман написан в начале семнадцатого века. Но когда Сервантес говорит, что "каждый из нас есть сын дел своих"… Как же это правильно и современно! Ничто не устаревает, а все только обостряется. Для меня Дон Кихот - скрытое подобие Христа.
Сегодняшнее время мне ясно и понятно. В русской литературе есть абсолютно четкие ответы на все вопросы сегодняшнего дня. Мы часто не слышим пророков в своем отечестве, мы отошли от желания быть рядом с первоосновой, с фундаментальными ценностями. Отсюда потеря ориентиров, что есть зло, что есть добро? Что есть ценность человеческой жизни, что есть заблуждение и грех? Что такое ответственность за грех?
Нравиться - легко
Должен ли актер нравиться зрителю? В профессии актера есть более серьезные задачи и цели, чем просто нравиться. Нравиться вообще очень легко: подкрасил, подрумянил себя, сказал несколько хлестких фраз - и порядок. А когда тебя двенадцать раз подряд покажут по "ящику", тогда уже сильно будешь нравиться. Приправил все это хлесткой дурью, и ты король.
Звездить и быть артистом - разные вещи. Это как бенгальский огонь и свет. Свет - светит, бенгальский огонь - сверкает.
Это все псевдятина. Насквозь видно же всех. Среди звезд есть очень талантливые люди. Вопрос в том, на что они себя тратят?
Какие у тебя позиции и цели - гражданские и человеческие? Занимаешься ли ты искусством, будучи хорошим актером?
Может ли хороший и даже очень хороший актер быть мерзавцем? Очень даже да! Хотя Пушкин был убежден, что гений и злодейство несовместны. Но его же Сальери показал: совместны.
Если сегодня мы предъявим этот гамбургский счет каждому из нас, то будет прав тот самый мальчик, что выйдя на площадь, крикнул: "А король-то голый!".
К слову, этот мальчик для меня - самый большой герой в нашей истории. Только вот никто не следует примеру этого мальчика. Выгодно не быть этим мальчиком. Много сил отдается для получения удовольствия.
А искусство не обязано вам доставлять удовольствие, удовольствие можно в бане получить.
Тупой артист - это не мой артист. Если он талантливый, он может быть умным в своем таланте. А вот в реальной жизни он может совершенно не разбираться, путаться в элементарных вещах.
В России феноменальное количество талантливых людей. Но среди них маленькая горстка, которые могут управлять своим талантом.
Огромное количество талантливых людей, говорю об этом с невероятной горечью и болью, огромное число этих людей заняты такой пустотой и ерундой, что вы даже себе представить не можете. И часто они являются знаками этой пустоты…
Богема - нищая духом
Талант - это не ваша заслуга, а божий дар. Его вам боженька и природа подарили. Теперь зона вашей ответственности: на что вы тратите свой талант? Почему вы ничего не сыграли серьезного, глубокого? Нет настоящей богемы, той, которая от слова "бог".
Богатенькие -разве это богема? Нет, это нищие духом частенько. На что они тратят свои миллиарды?.. За ужин могут потратить больше, чем мы вложили в создание спектакля.
Видимости много, отчетных концертов еще больше. Сознательно это делается, думаю.
Говорю это с некоторым испугом за жизни новых поколений. Мне девятый десяток лет. Что мне вам говорить неправду?
Человек? Вот тут я вам скажу, что еще ничего не понял.
Система Станиславского - это как теория относительности Эйнштейна. Овладев этой системой, мы можем делать свое искусство на более высоком уровне. И примеров этому тысячи. Можем ли мы чего-то достичь, отказавшись от этой системы? Не уверен. Если систему Станиславского обогатить фрейдизмом, то очень многие вещи того же Чехова откроются совершенно по- новому.
Когда ставил спектакль "Дядя Ваня", я применил свое ненаучное, а личное представление о Фрейде к взаимоотношению чеховских персонажей. Возникают такие глубины!..
То есть это ключ к пониманию. Может, этот ключ не для всех и спорный. Но я сейчас говорю о нем, как о приспособлении, с помощью которого раскрывается внутренний мир персонажа, и этот мир становится гораздо более богатым и интересным, а человеческие взаимоотношения - гораздо более глубокими. Человек - это тайна. Каждый человек - это отдельная тайна.
Все люди на Земле разные и равные.
Что произойдет, если систему Станиславского применить в мусульманском мире, или Фрейда - в восточном театре?.. Ничего не получится! Здесь вступает разный уровень цивилизаций. Разные временные отрезки, когда цивилизации возникали в истории культуры как главенствующие. Даже самый универсальный ключ не может подходить ко всем замкам без исключения.
О разных цивилизациях
Я отнюдь не отрицаю великую восточную культуру, но она для нас, людей другой цивилизации, всегда будет экзотична, орнаментальна, полна поэтического символизма. Этим она и интересна. Но она совершенно другая.
Когда в одной цивилизации нельзя иметь четырех жен, а в другой это вариант нормы, то что бы мы не говорили, факт: мы находимся на разных планетах.
Понятие гарема в западном мире неприемлемо. В этом мире есть свои беды, такие, как трансвеститы, например, но не гарем. Мы в разных временах и цивилизациях.
Есть и сегодня пещерные люди. Они могут отрезать голову. На востоке резня - это вообще общепринятое действо. Давайте вспомним, что сделали с Грибоедовым в Персии.
Резня в одной цивилизации - однозначно преступление, в другой - вполне легитимная акция. Там никто не знает про Христа, Чехова, Булгакова и Пушкина. Этим все и объяснимо.
У меня были потрясающие друзья-мусульмане. Мы очень крепко дружили по- человечески. В войну мы жили в Средней Азии в семье, которая нас спасла от голода. Я не знаю их фамилию, но я им всю жизнь низко кланяюсь.
То, что мы называем толерантностью, - это нередко издевательство. Потому что никакой толерантности в сегодняшнем мире нет. Когда люди охотятся друг на друга по этническому признаку. О чем мы говорим?
Главное - не расчеловечиться
Какой период жизни для меня особенно дорог? Все дорого! Даже война и послевоенное детство.
У моих родителей были самые страшные судьбы, которые только можно придумать. Что они испытали на отрезке своего земного существования! Словами не передать. Они плохо ели, не носили красивую одежду, не видели мира. Но они были людьми! Не расчеловечились. Прожили короткие жизни. Мне сегодня стыдно жить по сравнению с ними.
Я давно пережил их век. Их жизнь жестоко провернула через мясорубку истории, но удивительно, что они не вышли фаршем. Остались людьми.
Для меня очень дороги шестидесятые годы двадцатого века, я по сей день считаю себя "шестидесятником". Да, у нас были определенные иллюзии. Тогда мы их называли надеждами. Я ездил на целину, всем сердцем был со страной. Я тогда работал в журнале "Юность", мы надеялись, что вот-вот чуть-чуть поднапрем - и все дойдем до светлой цели.
Рядом со мной были Женя Евтушенко, Вася Аксенов, Андрей Вознесенский, Юнна Мориц. Булат Окуджава, мы с ним вместе выступали…
Куда это все ушло и почему это все исчезло? Ума не приложу. Потом пришел период застоя, и все полетело к чертовой матери. И тут мы напряглись, и прошли через этот чертов период, через все эти брежневские поцелуи. Рухнула, наконец, стена берлинская, пришла перестройка. Как же стало свободнее дышать. Опять надежды с нашим участием. А потом выяснилось, что это были "лихие девяностые", и нас снова обманули.
Мечта моей жизни - театр "У Никитских ворот". Я получил поддержку государства. Я сейчас работаю в государственном театре! Это ли не счастье? Это то, ради чего я жил и живу. Бью в одну точку уже сорок первый сезон. Но все время хочется, чтобы было лучше. Человек устроен именно так.
Культура никогда не оправдывает насилие. Я как ненавидел гитлеризм, так и ненавижу. Фашизм ненавижу. Свастику ненавижу всем фибрами своей души!
Эти все мои убеждения. Убеждения выстраданы.
86 лет - много ли? … Честно, цифры пугают.
Я работаю в театре с утра до ночи. Ко мне ни разу не пришел никакой цензор и не запретил ни один спектакль.
Иногда слышу: нужны худсоветы. Какие худсоветы? Если вы мне не доверяете, снимите тогда меня с работы. Но вместе со мной снимите тогда Толстого, Чехова, Достоевского. У меня сорок шесть имен русских классиков, произведения которых я поставил в своей жизни. Они моя защита. На их произведениях держится репертуар театра. У меня нет иных целей, кроме одной. Чтобы зритель получил счастье и проникся гуманизмом. Все!
Что мы без зрителя? Правильно, ничего. Мы для него и работаем, и живем.
В ковид мы не прекращали работать. Когда разрешили только тридцать процентов зрителей в зале, актеры так играли для трети зала - словами не передать.
Актер, к сожалению, это вторичная профессия, безмерно зависимая. Отсюда тщеславие и зависть.
У него есть успех, а у меня нет. Получается сальеризм. Чтобы от этого избавиться, нужно воспитывать самого себя. Я не назначенец, меня никто не назначал. Все выстрадано…
У нас каждый день огромное количество мелких конфликтов, но мы объединены одной целью. И мы следуем тем законам творчества, которые для себя избрали. У нас полные залы уже больше сорока лет.
В моем кабинете фотографии самых близких друзей, с которыми я прожил жизнь. Смерть для меня - возможность встречи с ними. Это я так придумал. Может, эта встреча никогда и не состоится. Не знаю, но я так себе придумал.
Алик Аксельрод, Аркаша Арканов, Гриша Горин, Илюша Рутберг, Миша Жванецкий, Юра Клепиков, Витя Славкин…
Гришу Горина и Аркашу Арканова я впервые напечатал в журнале "Юность" в 1962 году, когда там заведовал отделом. Они не ушли, все в моем сердце.
Честно скажу, я не думаю, что за смертной чертой что-то есть. Я очень многих похоронил, видел их в гробу. Когда я вижу мертвого друга и провожаю его на тот свет, то кроме подавленности, угнетенности и дикого одиночества ничего не испытываю. Но вернувшись сюда, перед премьерой я мысленно разговариваю с ними. Разговоры подробные веду. Когда провожу генеральную репетицию, всегда мысленно сажаю рядом своего учителя Георгия Александровича Товстоногова.
Кончается спектакль - наклоняюсь и спрашиваю: "Георгий Александрович, что скажете?.." Считайте меня сумасшедшим, но я слышу его голос. Наше общение не прекращается. Может, это моя вера в то, что ирреальное станет реальным? Не знаю. Точно знаю, что это моя профессия, моя суть.
Я не могу назвать себя оптимистом, хотя в молодости был связан со смеховой культурой, начинал как юморист. Знаю, что такое смех зрительного зала. Люблю праздник в театре и радуюсь, когда зал на шутку взрывается смехом.
Сегодня я чувствую себя одиноким, ушло очень много дорогих мне людей. Я продолжаю вести с ними внутренние диалоги.
О чем жалею? Жалею, что родители не видели театра "У Никитских ворот". Это очень жалко и больно! Как же я хотел бы, чтобы они были здесь, в зрительном зале.
Было очень много ударов судьбы. Мой учитель по драматургии Алексей Николаевич Арбузов называл меня Ванькой-встанькой. Я пример такого ванькизма-встанькизма. Сам не знаю, как поднимаюсь, но делаю это.
В молодости жену потерял в автокатастрофе. Пьяный мужик ее насмерть сбил на машине.
Дочка моя была среди заложников в "Норд-Осте". Те трое суток были для меня адскими. Дочь выжила, а двое ребят, которые сидели рядом с ней, - погибли. Саша их за руки держала, а потом их не стало. На Ваганьково теперь им памятники, два ангелочка стоят…. Что это? Судьба!.. Трагедия без очищения!
Когда я был нетарифицированным режиссером и просто прохожим в жизни Георгия Товстоногова, он протянул мне руку и сказал: "Поставьте у нас спектакль..." Разве это не судьба? Я с ним в Кисловодске в лифте встретился, и через тридцать секунд он мне предложил ставить "Бедную Лизу".
Мой спектакль "История лошади" шел на Бродвее. Это разве не судьба? Разве это не его Величество Случай?
Все смертны, все устает
Меня держит театр. Это - моя Родина. Если лишить театра, что со мной будет? Другая жизнь. Которая ничего не будет определять. То есть кончина.
Чего хочу от жизни? Одного - чтобы сохранилось мое главное дело. Хотя понимаю, после меня все будет разрушено. Театр - искусство мимолетное, и надеяться, что в этом формате он будет всегда - глупо. Передать другому - нельзя. Таков закон театра. В театре Мейерхольда не может быть новый Мейерхольд, в театре Товстоногова никогда не будет никогда нового Товстоногова.
Какое-то время может еще удерживать инерция, а затем - все. Все смертны, все устает и засыхает. Счастье, если после меня сюда придет другой творец.
И он сотворит другой театр. Хочется, чтобы был серьезный подход, чтобы было служение первоисточнику.
Счастье будет великое, если кто-то вспомнит меня. А не скажет: все что связано с Розовским - наплевать и забыть. Но театр - это здесь и сейчас, и не надо питать никаких иллюзий.
При всем я счастливый человек, несмотря на все удары судьбы. Завтра загляните в зрительный зал, все места проданы.
Как-то пришел в театр Юлик Гусман и говорит: "Как ты это все пробил , как это могло случиться? Розовский, ты восьмое чудо света!"
Марк Григорьевич Розовский родился в 1937 году в Петропавловске-Камчатском. Выпускник журфака МГУ, работал в журнале "Юность".
В 1983 году создал московский театр "У Никитских ворот", художественным руководителем которого остается по сей день. Поставил спектакли "Бедная Лиза", "Дядя Ваня", "История с Обломовым", "История лошади". Последний шел в США, Испании. Финляндии, Японии, Корее. В 1975 году поставил первую в СССР рок-оперу "Орфей и Эвридика". Автор сценария художественного фильма "Д'Артаньян и три мушкетера".
Женат четвертым браком, отец троих детей. Народный артист России.