В своих книгах он сам рассказал о своей и нашей общей жизни ("Проходные дворы биографии"), сам сформулировал наш общий диагноз ("Склероз, рассеянный по жизни") и сам подвел себе итоги ("Опережая некролог"). Его уколы для другого были бы смертельными, потому что легко разрушили бы любой имидж и любую репутацию. Но не репутацию и имидж Ширвиндта. Потому что редкое и потому драгоценное искусство самоиронии - то, что объединяло его работы в кино и театре с его жизнью, сообщая им целостность уникального человеческого явления. "Грустно, но смешно" - это название когда-то поставленного им спектакля определяет ведущую интонацию его жизни в искусстве. Как и "Гимн идиотизму", который он спел на тексты Гашека.
Он дружил только с такими же глубоко, бескомпромиссно порядочными, щедро и неповторимо одаренными людьми. С Андреем Мироновым, с которым вместе играл его последнюю в жизни рижскую "Женитьбу Фигаро", и в память о котором потом придумывал и ставил спектакли. С Эльдаром Рязановым, к которому мог пойти даже на эпизодическую роль - и его ресторанный пианист Шурик, явившийся в "Вокзале на двоих" лишь на минутку, стал отдельным незабываемым аттракционом. С Людмилой Гурченко, которую не раз выручал своим участием в ее проектах - от "Бенефиса" до единственного поставленного ею фильма "Пестрые сумерки". С Григорием Гориным, в пьесах которого играл. С Марком Захаровым, с которым они вместе создавали такие шедевры, как "Проснись и пой" и "Маленькие комедии большого дома" в Театре Сатиры. С Михаилом Державиным он образовал совершенно незабываемый дуэт, один из самых безошибочно смешных в истории всего русского "капустничества" - без него было трудно представить любой актерский юбилей и когда-то популярную телепрограмму "Театральные встречи".
Он обладал счастливейшей фактурой, которая сама по себе возносила его куда-то в верхние эшелоны человеческой иерархии, увиденные чаще всего в пародийном ракурсе. Его приглашали играть матерых эстрадных звезд (Ухов, его первая роль в кино в кинокомедии "Она вас любит"), герцогов ("Ромео и Джульетта" в постановке Анатолия Эфроса), записных сердцеедов, французских классиков и императоров (в булгаковском "Мольере" он в разное время побывал и Дон Жуаном, и Людовиком, и самим Мольером). Был развязным Министром-администратором в "Обыкновенном чуде" и самодовольным жуиром майором Шато-Жибюсом в мюзикле "Небесные ласточки".
Роль графа Альмавивы из комедии Бомарше сидела на нем как влитая, он играл ее с видимым наслаждением, и от наслаждения млел зрительный зал. А как парадоксально засветились с такой-то фактурой и такой самоиронией роли Молчалина, Добчинского или Несчастливцева (в пьесе-импровизации Григория Горина)! Со своей вальяжной, "барственной" манерой он заново открывал, как бы ревизовал эти хрестоматийные образы молчунов, приспособленцев и профессиональных неудачников. Брал их за шкирку и разглядывал сочувственно и чуть брезгливо.
Его атакующая колоритность делал его незаменимым актером снайперских по точности рисунка эпизодов - он переиграл множество Начальников стражи, Рыжебородых чужеземцев, Президентов репортажа и Представителей министерства, побывал даже Заводским руководством и Одноглазым руководителем шахматной секции в Васюках.
Немного поколебавшись, не стать ли юристом, он пошел учиться на актера в знаменитую "Щуку", и ее бравурные, искрометные традиции лицедейства умного и броского пронес через все созданные им спектакли и роли. Он написал замечательные книги-монологи, рассказывая о друзьях и коллегах по искусству с только ему присущим теплым, "домашним", непочтительным, но полным любви и грусти юмором. Шло время, уходили и друзья, и коллеги, уходили отмеренные нам годы и силы - он с болью расстался со своими обязанностями худрука Театра Сатиры, с болью прощался с дорогими ему людьми и ролями. А теперь мы прощаемся с самим Александром Ширвиндтом - его же словами, когда-то адресованными уходящей в Вечность Галине Волчек:
- Утрата невосполнимая. Кончается эпоха. Уходит поколение, отборочно классифицируемое как легенды, и винить здесь некого, кроме Боженьки.
АЛЕКСАНДР ШИРВИНДТ - О ЖИЗНИ И СМЕРТИ
Из книг народного артиста:
- "Вообще, между рождением и смертью возникает пространство, когда человек вынужден подумать".
- "Театр - сборище сумасшедших, фанатичных, истеричных, милых, трогательных, наивных и в основном несчастных людей со случайно счастливой судьбой".
- "Все время хочется дойти, раздеться, лечь и вытянуть ноги (слава богу, пока не протянуть). Вернее, так: доехать или дойти и лечь, доиграть и лечь, допить, доесть и лечь, договорить и лечь, долюбить и уснуть. Вообще лежать в ногу со временем".
- "Для меня талантливая трусость гораздо милее бездарной смелости".
- "Мы обожаем расхожие выражения, которые почему-то становятся истинами. "Если человек талантлив, то талантлив во всем". Бред. Я знаю нескольких гениев, не способных вбить гвоздь или сварить яйцо. Бывают, правда, исключения".
- "В старости есть маразм. В молодости есть тупость. Они всегда сменяют друг друга".
- "Преодоление старения - это такое кокетство с самим собой".
- "И не считай ты, ради Бога… Когда Ему будет надо, Он покажет тебе часы".
Подготовила Инга Бугулова