Евгений Игнатьевич, давайте начнем с традиционного вопроса, на сколько лет нам хватит запасов нефти, газа и угля?
Евгений Петров: В 2024 году в государственном балансе по нефти и газу появилась новая графа - рентабельные запасы. Это динамическая величина, которая меняется в зависимости от конъюнктуры рынка и, конечно, развития технологий. В настоящее время она определяется за год. Но по мере внедрения цифровизации в отрасли мы будем делать такие расчеты раз в полгода, и в дальнейшем ежеквартально.
Если же говорить об обеспеченности запасами, то текущими запасами и уровнем развития технологий, по последним данным, нефти нам хватит на 60 лет, газа - более чем на 100 лет. При нынешнем уровне добычи угля его запасов нам хватит более чем на 100 лет, а с учетом еще не распределенных среди компаний месторождений - более чем на 500 лет.
Однако важно учитывать, что срок обеспеченности ежегодно меняется, как я уже отметил, зависит от конъюнктуры рынка, от развития технологий. Отмечу, что по газу и углю у нас колоссальный потенциал, мы можем добывать значительно больше.
В прошлом году на баланс было поставлено 470 млн тонн нефти, меньше, чем добыто за год, это тревожный звоночек?
Евгений Петров: Не совсем верно. 470 млн тонн - это были предварительные данные. И мы говорили, что цифра может быть скорректирована по итогам года. Так и произошло, поскольку основной прирост у нас произошел в декабре прошлого года. В итоге по отчетным результатам за год прирост извлекаемых запасов промышленных категорий (АВ1С1) по нефти и конденсату составил 550 млн тонн, при уровне добычи 530 млн тонн.
В 2023 году было открыто 43 нефтегазовых месторождения, среди них были крупные?
Евгений Петров: В настоящее время на суше открытия крупных, а тем более гигантских нефтяных месторождений, маловероятны. На шельфе, да, возможны и даже ожидаются крупные, но вступает в силу экономическая составляющая. Так, в 2023 году ЛУКОЙЛ поставил на баланс нефтегазоконденсатное месторождение имени Равиля Маганова, на шельфе Каспийского моря. Запасы участка: более 8 млн тонн нефти, 136 млрд кубометров газа и 24 млн тонн газового конденсата. Но отмечу, открыто месторождение было раньше, в прошлом году его поставили на баланс. На Каспии уже создана необходимая инфраструктура для добычи, что сильно улучшает экономику разработки месторождения. На суше же по нефти новые открытия связаны, в основном, со средними или малыми месторождениями.
За счет чего же происходит прирост запасов?
Евгений Петров: В основном за счет доразведки на уже освоенных участках. В приросте запасов вклад доразведки на старых месторождениях - приблизительно 90%, а открытия новых - 10%. Многие новые участки либо слишком небольшие по площади и как следствие небольшие по запасам, либо геологически очень сложные, также имеет место быть большая удаленность от существующей инфраструктуры. Всего за последние три года было открыто 97 нефтегазовых месторождений. И все они небольшие. Как правило, это открытия, что называется, одной скважиной. То есть при подробном изучении их ресурсный потенциал скорее всего уменьшится, хотя, может, и увеличится. Такие случаи тоже были.
Доразведка запасов идет за счет ухода в глубину?
Евгений Петров: Не всегда. Доразведка идет на флангах месторождений. Также сейчас стали часто обращать внимание на Сенонские углеводородные залежи, находящиеся ближе к поверхности, чем разрабатываемые ранее ярусы. Регион - преимущественно Западная Сибирь. Ими активно занимается "Газпром". Я говорю о трудноизвлекаемых запасах (ТРиЗ), но с учетом современных технологий и существующей инфраструктуры их разработка становится рентабельной. Ну и в глубину, конечно, идут. Ачимовские отложения находятся ниже традиционно разрабатываемых ярусов, юрские отложения и доюрский комплекс Западной Сибири. Десять лет назад их разработка считалась нерентабельной, но теперь уже есть более десятка примеров успешного освоения этих горизонтов с положительным экономическим результатом.
Но доля ТРиЗ в добыче нефти и газа растет?
Евгений Петров: ТРиЗ понятие динамическое. Оно зависит от наличия технологий у того или иного недропользователя, которые позволяют или не позволяют вести рентабельную добычу. Это технологический параметр, а технологии стремительно развиваются. Сейчас к ТРиЗам относят сланцевую нефть, нефтематеринские породы, например, баженовскую свиту. Данные отложения обладают большим потенциалом по нефти, но ее очень сложно добыть в силу геологической структуры этих горизонтов - низкопористых, слабопроницаемых отложений. Для добычи нефти из таких нетрадиционных отложений требуется бурение большого количества скважин и использование методов повышения нефтеотдачи, как многостадийного гидроразрыва пласта. Такие более сложные технологические цепочки, конечно, влияют на себестоимость добычи. Помимо этого, существуют и доманиковые, абалакские, хадумские отложения, которые пока еще плохо изучены. Две скважины одинаковой глубины на расстоянии 100 метров друг от друга будут показывать совершенно разную картину - одна будет давать нефть, а другая окажется совершенно сухой. Помимо этих отложений к ТРиЗам относят еще отложения с высоковязкими нефтями, по которым ведется большая исследовательская работа.
А есть оценка, каковы в России запасы сланцевой нефти?
Евгений Петров: Запасы значительно разнятся, но при этом можно говорить о том, что сланцевой нефти нам хватит не на одно поколение. Пять лет назад Роснедра совместно с нашими подведомственными институтами (ВНИГНИ и ЗапСибНИИГГ) оценили ресурсы России по так называемой "сланцевой нефти", которые составили 976 млрд тонн геологических и 34 млрд тонн извлекаемых.
Сейчас на госбаланс поставлено порядка 750 млн тонн запасов ТРиЗов, что сопоставимо с нашей годовой добычей. Само их нахождение на балансе означает, что технологии для их рентабельного извлечения уже существуют, и компании демонстрируют высокую заинтересованность в работе с ними.
Отечественные компании сегодня активно взялись за это направление. Технологии совершенствуются, и добыча во многом становится дешевле. Были созданы технологические полигоны как новый вид лицензирования, со стороны правительства РФ предоставлены льготы, работа в этом направлении кипит. К примеру, на палеозойские отложения раньше вообще никто не обращал внимания, а сейчас данными отложениями компании уже вплотную занимаются.
Давайте отвлечемся от нефти и газа, что у нас с твердыми полезными ископаемыми (ТПИ)? Здесь тоже крупных открытий не ждать?
Евгений Петров: Совсем наоборот, здесь возможно все. Россия одна из самых богатых ресурсами стран. У нас даже в нераспределенном фонде до сих пор есть месторождения платины и золота, не говоря о других дефицитных металлах. Сейчас фокус направлен, в первую очередь, на группу редкоземельных полезных ископаемых - литий, марганец, кобальт, титан, кремний, уран, графит и прочее. Раньше в массе своей мы их импортировали, но все они есть в наших недрах. Это огромный потенциал для отечественных компаний.
А почему импортировали, если они есть у нас?
Евгений Петров: Экономически выгодней было импортировать. Внутреннее потребление было не настолько большим, чтобы начинать добычу и переработку в России. Нужно отметить, что на открытых в России месторождениях дефицитных полезных ископаемых концентрация их в руде невысокая, в мире есть более богатые залежи. Поэтому добыча на месторождениях в нашей стране была бы дорогой, а конечный продукт оказывался дороже импортного, становился менее конкурентным. Но все сильно изменилось, сегодня мы все понимаем объективную необходимость налаживать добычу всех дефицитных полезных ископаемых внутри страны. Основная задача заключается не столько в поиске новых месторождений, сколько в подборе технологии извлечения данных ископаемых из руды на действующих месторождениях. И построении дальнейшей экономической цепочки их использования для создания продуктов более высокого передела. Нужно работать с себестоимостью минерального сырья и конечного продукта по результатам приработки, чтобы быть конкурентным в сильно меняющихся условиях глобальной экономики.
Что для этого делается?
Евгений Петров: Выстроена системная работа с минпромторгом, "Росатомом", "Ростехом". На базе нашего Всероссийского института минерального сырья им. Н. М. Федоровского (ВИМС) создаются уникальные компетенции. Это центр, который занимается отработкой технологии извлечения сырья из бедных руд. Сегодня важно не просто найти месторождения, но и разработать технологии добычи и переработки, чтобы его добыча была экономически рентабельна, и более глубокая переработка осуществлялась только у нас в стране.
Но мы здесь ориентируемся только на внутренний рынок или и на экспорт тоже?
Евгений Петров: Мы говорим о комплексном подходе. Взять и исключить Россию из мирового рынка минерального сырья невозможно, слишком большую долю мы занимаем. При наличии эффективных технологий мы с легкостью можем конкурировать на этом рынке. Сейчас "первую скрипку" играет Китай, но мы с уверенностью можем констатировать, что наш ресурсный потенциал не хуже. Конечно, ранее было удобнее за счет импорта. По марганцу - внутреннее потребление руд и концентратов 1,47 млн тонн, что требует добычи 2,4 млн тонн руды. Фактическая добыча в России - 0,07 млн тонн. Необходимо срочно начинать добычу и переработку марганцевой руды на российских месторождениях. Нужна комплексная работа не только техническая по снижению себестоимости добычи, но и с другими производителями, в том числе в Китае. Глобально, страны, у которых есть природные ресурсы, не должны зависеть от стран, где их нет.
Вы имеете в виду Европу?
Евгений Петров: В том числе. Коллективный Запад продвигает сервисную модель экономики, где потребитель (покупатель) платит за услугу и определяет ее цену. Мы считаем, что добывающие страны сами должны определять стоимость сырья, с учетом его добавочной стоимости, исходя из понесенных затрат. Должен быть рынок продавца. Но для этого должны быть варианты, чтобы сырье не только экспортировалось, мы не зависели от продукции, которую сделали, используя наши ресурсы в других странах. То есть производилась продукция высоких переделов, которую мы также могли бы экспортировать.
Вы сказали, что сейчас упор сделан на поиск дефицитных полезных ископаемых, означает ли это, что нефть и газ стали искать меньше? Участие государства в геологоразведке велико?
Евгений Петров: Нет, просто стали больше работать в части ТПИ. Сейчас соотношение пятьдесят на пятьдесят. С точки зрения финансов, нефтегаз вне конкуренции, но это потому, что затраты на бурение большие. В 2023 году на геологоразведку было потрачено почти 400 млрд рублей. Из них на ТПИ ушло порядка 79 млрд, а все остальное на нефть и газ. Соотношение вложений государства и частных компаний приблизительно двадцать к восьмидесяти.
А какие полезные ископаемые и где больше всего ищут?
Евгений Петров: Традиционно большой интерес представляет ликвидная группа полезных ископаемых, таких как золото, медь, алмазы. Большинство открытий сегодня приходится на Арктическую зону, поскольку все что южнее, уже имеет инфраструктуру, и крупные месторождения вовлечены в разработку. Сейчас поиск все больше смещается на север.
И где сейчас ищут алмазы?
Евгений Петров: В Якутии, а также в Архангельской области, где уже осуществляется их добыча. Есть целый ряд косвенных факторов, указывающих, что в этих регионах будет открыто еще не одно месторождение.
С развитием технологий по ТПИ можно возвращаться на старые месторождения и налаживать добычу из руд, которые раньше считались нерентабельными. В Якутии и Архангельской области такие места есть, и алмазы здесь не исключение. Кроме того, когда говорят про изученность недр нашей страны, то тут нельзя не учитывать, что геофизические методы в середине 80-х годов прошлого века и сейчас просто не сопоставимы. Наука идет вперед, причем достаточно динамично.
Часто говорят, что добыча полезных ископаемых вредит уникальной арктической экосистеме. Есть примеры, когда полезные ископаемые не разрабатываются из-за возможных проблем с экологией?
Евгений Петров: Такие случаи имеют место быть, причем это не всегда оправдано. Существуют целые города, которые могли бурно развиваться, если бы были запущены производства, например, по золотодобыче. Этого не происходит ввиду запретов экологов. Не создаются рабочие места, не строится инфраструктура. Проблема очень сложная и комплексная. Экологическая повестка преследует благородные цели, но иногда мы видим, как она превращается в элемент нечистоплотной конкуренции, который активно использовался, например, западными странами. Следует более аккуратно и ответственно оценивать возможные экологические риски, возможно, стоит предъявлять дополнительные требования к бизнесу, но не запрещать любую деятельность, так как это останавливает экономическое развитие целых регионов.