Отсюда, из лазарета мы начинаем путешествие в прошлое с его сыном, капитаном I ранга Валерием Володиным, директором музейного комплекса.
Заветный камень
- В 1975 году, когда я приехал в отпуск с Северного флота, отец посадил меня напротив и впервые рассказал все, - говорит Валерий Иванович. - И про 35-ю батарею, и про свой плен, и про побег из концлагеря... Я смотрел на него широко открытыми глазами, в голове услышанное не укладывалось. А через несколько лет, в очередную побывку, отец говорит: поехали на 35-ю батарею. Складывает лопаты в багажник своего "Запорожца", садимся, едем. Подводит меня к большому камню, командует: копай метров 20 в сторону, там был камень, под который я спрятал свой билет кандидата в члены партии. Из-за плена его не восстанавливали в партии и запрещали работать врачом, он хотел реабилитироваться... Я отказался: ну, как копать, отец, если ты точное место не помнишь. Он страшно обиделся и до конца не мог мне этого отказа простить...
Летом 1942 года 11-я немецкая армия прорывалась в Севастополь. 25 июня планировалось подорвать инкерманские штольни, чтобы хранившиеся там боеприпасы не достались врагу. Из подземелий спешно эвакуировали лазарет на пять тысяч коек, школы, мастерские...
- Отцовскому медсанбату поступила команда на полуторках и обозах перевозить раненых в район Камышовой бухты, откуда, как думали, будет происходить эвакуация морем, - продолжает Володин. - Туда устремился огромный поток людей. Но никакой посадки не было. Перешли в Казачью бухту - и там нет кораблей. Спустились к морю, под обрывы 35-й батареи, примерно в 300 метрах отсюда - сейчас там пляжик. Врачи вместе с ранеными набились в небольших пещерках. На квадратный метр - полтора человека. Без продовольствия и медикаментов, а самое страшное - без воды. На дикой жаре.
На стене в казематах "35-й береговой батареи" размещены воспоминания члена группы особого назначения ЧФ В. Е. Турина: "Внизу у берега моря бойцы роют лунки для поступления в них соленой воды, которую они и пьют, утоляя жажду. Пить таким способом слабо опресненную воду неприятно, но другого выхода нет. Раненых скопилось в Камышовой и Казачьей бухтах более 18 тысяч человек. Сотни трупов прибиты волнами к берегу..."
- Я не понимал, как можно пить морскую воду, - рассказывает мой экскурсовод. - Но отец всегда очень нервно относился к просьбам рассказать поподробней. Ему вообще не хотелось вспоминать о том, как попал в плен. Уже совсем недавно я наткнулся на фамилию отца в книге доктора Ятманова. Он описывает, как пробираясь под скалами Херсонесского полуострова, увидел врачей 7-й бригады морской пехоты. С ними большое количество раненых. Оказывается, они раздвигали трупы, которые прибивало прибоем к берегу, и касками набирали воду. Дальше соскабливали глину со скал, бросали ее в каску, размешивали до мелкой суспензии и ставили на солнце. Глина, медленно оседая на дно, должна была абсорбировать, как они считали, соль и горечь морской воды. Когда муть оседала, верхний слой процеживали через марли, портянки, чтобы воду можно было пытаться пить, давать раненым, промывать раны.
Клятва Гиппократа
Кают-компания 35-й батареи. На стене фотография руководителей Севастопольского оборонительного района (СОР) и Приморской армии - улыбающиеся, уверенные лица отцов-командиров. Утром 30 июня уходит шифрограмма адмирала Октябрьского наркому ВМФ Кузнецову и командующему Северо-Кавказским фронтом маршалу Буденному: "Противник прорвался... Войска устали, дрогнули, хотя большинство продолжает героически драться. В таком положении мы продержимся максимум 2-3 дня. Прошу мне разрешить в ночь на 1 июля вывезти самолетами 200-250 человек ответственных работников и командиров на Кавказ, и если удастся, самому покинуть Севастополь, оставив заместителем генерал-майора Петрова".
Около часу ночи началась эвакуация высшего командования.
- Есть показания свидетелей о том, что особисты, дабы не было эксцессов, закрывали Октябрьского плащом, когда он покидал Севастополь, - рассказывает Володин. - Но его узнали. В историю это вошло как неприятный случай. Казалось бы, уходишь - иди с высоко поднятой головой.
По левой, 200-метровой потерне, уходил генерал Петров со своим штабом, руководители береговой обороны, командиры дивизий, секторов и часть партработников. У причала их ждали ялики и катера, перевозившие на две подводные лодки тех, кто получил посадочные билеты.
Из тех, у кого были билеты, ушли не все. Главный хирург Приморской армии Валентин Кофман отказался эвакуироваться и остался с пациентами. Кофман разработал методику поточного ведения операций, благодаря которой за время обороны Севастополя медики помогли 90 тысячам раненых и вернули в строй 38 тысяч бойцов. Свой посадочный билет Кофман отдал военфельдшеру Кононовой, у которой в последние дни обороны родился сын - Севаслав. Это спасло мальчику жизнь, и после войны он с матерью вернулся в Севастополь.
Не стали бежать на Большую землю врач 35-й батареи Казанский, полковой комиссар Борис Михайлов - он остался, чтобы успокоить возмущенных бойцов на аэродроме, когда в небо взлетал последний "Дуглас"...
Отец моего экскурсовода, принимавший не только воинскую присягу, но и Клятву Гиппократа, тоже остался. В списки эвакуации он попасть не мог, как и сотни других простых врачей и фельдшеров.
"Не просто герои - богатыри..."
- Отец, как и все остальные, надеялся на чудо, - говорит Валерий Володин. - Оно явилось в ночь на 2 июля, когда подошли катера, в полной темноте с погашенными бортовыми огнями. Но увидев на берегу тысячи огоньков, - ими старались привлечь внимание - командиры катеров побоялись подходить ближе и остановились в 200-300 метрах. Огромная масса людей устремилась к ним вплавь...
Среди плывших был и мой отец вместе со своим сослуживцем Григорием Брославским. Когда они добрались до катера, тот был обвешан людьми, как лоза гроздьями винограда. Матрос с верхней палубы бросил им багор, Брославский схватился за него, а отец - за ноги товарища. И тут катер начал отрабатывать задним ходом, вытащить двоих нереально, матрос кричит: "Бросай его, я не могу удержать!" И Брославский начинает дрыгать ногами, освобождаясь от Ивана. Отец поплыл назад к берегу...
Его война продолжалась.
"Нет воды, продовольствия, медицины, боеприпасов, нет командиров, а оставлять последний севастопольский клочок земли мы все равно не собирались. За 5-7 метров из-за гари и пыли друг друга не видно было. Все, кто там был, не просто герои - они богатыри", - писал в мемуарах Краснофлотец С. И. Филиппенко, радист штаба ПВО..
- Сутки были спрессованы, поэтому отец точно не мог мне сказать, когда попал в плен, - продолжает сын военврача Володина. - Немцы смяли ближние рубежи, подошли к обрывам, кричали сверху - сдавайтесь, выходите по одному. А снизу до последнего отстреливались, кидали гранаты.
Свеча на ветру
- Измученных людей выводили из-под скал, строили, - стоим с Валерием Володиным возле самого страшного стенда музея 35-й батареи. - Проводили первую фильтрацию: командиры, комиссары, евреи выйти из строя. Многие выходили, даже не будучи командирами или евреями, лишь бы эти мучения быстрее закончились для остальных. Тела расстрелянных сбрасывали в воронки, а оставшиеся, и в их числе мой отец, руками кидали камни и землю на своих убитых товарищей. Потом их построили в длинную колонну и повели по дороге...
На эту дорогу сейчас смотрит раскол на пантеоне памяти, символизируя расколотые судьбы героев. А их лица смотрят на посетителей батареи со звездного неба, исчезая гаснущей на ветру свечой. Здесь мало кто может сдержать слезы.
Почему не было эвакуации? Об этом говорим с Валерием Володиным, выходя на свет из подземных казематов:
- Этот вопрос был задан Октябрьскому в 1961 году на военно-исторической конференции, которая проходила в Севастополе. Тогда об этом впервые заговорили вслух. Он ответил так: "Я стоял перед дилеммой - потерять флот и не спасти армию, или сохранить флот и не спасти армию". Он бы потерял крупные корабли, направленные на эвакуацию людей. Вот так он объяснил. С точки зрения сегодняшней морали это ни в какие ворота не лезет, а тогда это было понято. Оперировали понятиями "армия", "флот", человек туда не вписывался...
А военврач Иван Володин, пройдя через плен, лагерь смерти "Славута", побег, партизанский отряд, потеряв ступню, вернулся на протезе в Севастополь, чтобы искать свою невесту Марию. В 1946 году они встретились в Севастополе и поженились. Им выдали одну комнату в доме на улице Очаковцев.
Звонок из прошлого
- Из-за плена отца лишили врачебной практики, он работал начальником давильного пункта, где из фруктов выпускали соки и пюре, - вспоминает Валерий Володин. - И вот однажды, идя на работу, он вдруг встречает Григория Брославского! Тот, оказывается, живет по соседству, служит во врачебном отряде. И прямо на улице между ними произошла драка. Отец его не простил, он считал, что попал в плен из-за Григория: "Если бы ты ногами не дрыгал, то нас бы двоих вытянули".
С сыном Брославского мы попали в один класс, как-то я завел его в гости. Отец страшно разозлился: "Чтобы больше я Славку здесь не видел, я запрещаю тебе с ним дружить". Я понять ничего не мог...
Уже много позже, после смерти отца, Валерий Иванович смог поговорить по телефону с женой Григория Брославского, и она, наконец, рассказала о том, что происходило на том катере в июле 1942-го: "Я столько лет не могла поговорить ни с твоим отцом, ни с твоей мамой. У нас осталась боль до конца жизни, хоть уже наших мужей нет в живых. А ведь я должна хоть кому-то рассказать, что случилось...".
Музейный историко-мемориальный комплекс 35-я береговая батарея в СевастополеОказалось, спасся ее муж случайно. Когда катер тронулся, у него уже не было сил держаться за скользкий багор, матрос бросил на воду пожарный шланг, и Брославский схватил его зубами. Его так и подняли на тральщик. Но зубы не разжимались. И тогда шланг вырвали у него вместе со всей верхней челюстью...
Брославский умер в 1980 году, а через месяц не стало Ивана Володина. Так сложилось, что захоронили их на кладбище рядом. В одной земле, которую они обороняли плечом к плечу. Может быть, она их все-таки примирила.