Расслабиться получится после премьеры
Он приехал в Казань, чтобы посмотреть ставший уже легендарным спектакль театра кукол "Экият". Свой 91-й театральный сезон театр открыл "Авиатором". Эта постановка стала трехкратным лауреатом Российской национальной театральной премии "Золотая маска" и установила рекорд, получив сразу три награды: "Лучший кукольный спектакль", "Лучшая работа режиссера" - Ильгиз Зайниев и "Лучшая работа актера" - Дилюс Хузяхметов.
А на следующий день писателю показали "Музей" в старинном особняке Демидовых в центре Казани. Это смесь абсурдистской драмы и черной комедии в постановке Айдара Заббарова. Было предусмотрено свободное время, и Евгений Водолазкин не смог не встретиться со своими читателями в формате "Открытого микрофона", где каждый поклонник мог задать интересующий его вопрос.
- В России идут несколько разных постановок, и все очень хорошие, каждая по-своему, - делится своими ощущениями Евгений Водолазкин. - На днях пришла весть из Великого Новгорода о том, что будет премьера "Авиатора" 28 сентября. Мне приятно. Что касается кино, то у меня было невероятное количество опционов. Это когда за небольшую сумму автор уступает права на экранизацию своих произведений на год, и потом, если кино не снимается, права возвращаются автору. Но кажется, один "Авиатор" дойдет до экранов. Егор Кончаловский сейчас закончил съемки с Константином Хабенским и Софьей Эрнст. Процесс находится на моменте монтажа. Надеюсь, ничего не испортят. Расслабиться можно будет только после премьеры.
Землеройка - это вовсе не слон
Оказывается, Евгению Водолазкину очень важно мнение критиков. Ключевой в этом отношении, по мнению автора, была конференция, которая лет пять назад состоялась в Краковском университете. Туда съехалось сто исследователей из девятнадцати стран. Посвящена она была текстам Водолазкина. Открывая конференцию, ректор Краковского университета сказал: "Вы можете выступить, а потом просто гулять по Кракову". Я говорю:
- Я хотел бы послушать, что говорят.
- Это может быть травматично!
- Ну я же филолог, я способен абстрагироваться.
Но травматично не было. Писатель дал себе слово не вмешиваться и ничего не комментировать. Особенно ему понравился раздел: "Что автор хотел сказать тем или иным образом".
- И я оказался там таким умным, даже не подозревал, что "автор" мог это представлять. Сидел и только успевал записывать, потому что так красиво сказать о своем творчестве я бы не смог. И очень себя зауважал!
Но есть и несправедливая критика. Что такое настоящий критик? Это человек, который читает текст и пытается понять логику автора, законы, по которым действует этот текст. Если это состоятельный автор и хороший текст, там всегда есть свои законы, которые объясняются и очевидны. Когда нарисована землеройка, надо относиться к ней как к землеройке и не искать там слонов. Вот это я пытаюсь всегда донести до критиков.
Немного вор, шпион и убийца
Но какие благие намерения могут быть у писателя?
- Есть очень хороший писатель - Юрий Буйда. У него опубликован роман, который называется "Вор, шпион и убийца". И это о писателе. В критический момент его жена в этом романе говорит: "Ты воруешь наши слова и мысли, ты шпионишь за нами, а потом печатаешь это в своих романах и убиваешь тем самым".
И в чем-то здесь можно согласиться: всякий писатель - вор, шпион и убийца. Но единственное, что его извиняет, это благие намерения. Ведь у литературы много разных функций. Одна из них, допустим, утешительная. Вот, например, человек расстроился, у него какая-то неприятность. А потом взял и прочитал книгу, где неприятностей гораздо больше.
Бывают авторы, которые, условно, заставляют героя участвовать в беге с препятствиями. Герой не может пройти по улице спокойно. Обязательно на него дерево упадет или еще что-то случится. Но человек читает романы и думает: "А на меня-то не упало". И это уже позволяет смиряться с бытием.
У литературы много разных функций. Ее не надо путать с учебником или с энциклопедией. Она не для воспитания. Она для увеличения пространства мысли.
Дайте автору умереть и потом включайте в программы
Может быть, поэтому Евгений Водолазкин не хочет, чтобы его произведения проникали в современные учебники по литературе.
- Не потому, что я такой скромный. Споры насчет современных авторов еще не окончились. Они отражают горячую ситуацию вопросов в обществе. И это может быть инструментом политической, идеологической или любой другой борьбы. Дайте автору умереть, и тогда включайте его в любые программы.
Он не сможет уже вмешаться… У меня есть такое эссе, написанное самому себе к 60-летию. Я смылся от своего юбилея из Питера в Таиланд, где меня никто не поздравлял. Скажу честно, в Таиланде люди заняты другими вещами. И я написал эссе, которое звучало так: "Писателю тяжело". Ему не тяжело только в детстве, когда он не мечтает быть писателем. Но ему уже тяжело в юности, когда он начинает свои первые опыты создавать. Он не понимает, писатель он или не писатель.
Потом ему тяжело, когда он посылает все это в редакцию. Его все отфутболивают. И никто не смотрит на него, никто его в упор не видит. И это очень трудная ситуация, потому что человек пишет, и это как в открытый космос уходит, и ничего не остается, даже не отвечают.
Он счастлив, даже если ответят: "К сожалению, ваше произведение не подходит для нашего журнала". И он видит надежду в слове "к сожалению". Они не печатают, но они сожалеют. И это те вещи, которые держат авторов на плаву.
А потом, когда его начинают печатать, его замечают, появляются критики. Совершенно саблезубые существа, не имеющие ни милости, ничего такого. И наконец писатель становится известным. Ему очень тяжело и в этот момент. Потому что начинают подсчитывать его тиражи, начинают говорить, что когда он подает на премии свои книги, то молодым уже пути нет. В общем, ему тяжело на всех этапах. И только когда писатель умирает, ему становится немного легче.
Свой стиль
Очень комплементарные вопросы были от читателей: "Вот посмотришь на текст, и сразу по нему понятно, что это Водолазкин. Немного от Бога, немного от Маркеса. Как появляется свой собственный стиль?"
- Его нужно выработать. Его нельзя получить в наследство. Я знаю людей, которые пишут под кого-то. Вот есть люди, которые начинают, допустим, писать под Набокова. Некоторые пишут под Платонова. А стиль - это то, что нужно взять только работой, это ничем не дается.
Стиль - это когда человек много пишет. И тут нельзя не вспомнить замечательный совет Маяковского, когда один молодой поэт, прочитавший его статью "Как делать стихи", подошел к мэтру и говорит: "Скажите, под кого мне делать стихи, под вас или под Сельвинского?" На что Владимир Владимирович ответил: "Делайте под себя". Это должно быть девизом всякого человека, который хочет выработать свой стиль.
Режиссерка - это звучит пошло
Евгений Водолазкин считает, что нет разделения на женскую и мужскую литературу.
- Тут только один момент: есть талантливое произведение или его вообще нет. И такой же точки зрения придерживались Ахматова и Цветаева, которые настаивали на том, чтобы их называли не поэтессами, а поэтами.
В русском языке есть слова общего рода, которые относятся и к женщинам, и к мужчинам. К сожалению, люди, которые увлечены идеями переименований, об этом забывают. Я говорю абсолютно искренне, не пытаясь понравиться ни феминисткам, ни кому-то еще. Для меня женщины и мужчины абсолютно равны в моем сознании.
Есть феминитивы, такие как учительница, журналистка. Они нормальные, они пришли постепенно, без всякого насилия над языком и закрепились в нем. И хорошо себя чувствуют.
Я думаю, что не надо путать грамматический род с полом. Каждое слово должно вызреть, оно должно перестать быть экзотическим. И тогда все будет в порядке.
Многие проблемы женщин может описать мужчина, так же как о мужских сложностях рассказать женщина, глядя со стороны. Когда фильм на русском материале снимает человек из-за границы, у него особый взгляд.
Он знает ту русскую жизнь, которая существует, но при этом видит то, что мы, русские, неспособны увидеть. Просто нет такого глаза, оптики. И я поэтому призываю писать всех обо всем. И не думать о таких вещах, как писатель или писательница. Просто надо помнить, что перед Богом все равны, и я в это глубоко верю.