Нет иного претендента на первый номер сборной мира, кроме динамовца Льва Яшина. Он был богом, кудесником, разыгрывавшим целые представления со своими динамоскими защитниками Кесаревым, Кузнецовым, Крижевским, игравшими с ним и в сборной СССР. Брал намертво пенальти. Мог для острастки попасть здоровенным своим кулачищем в ухо по незнанию настырно прущей в его штрафную чужой "девятке". Отбить мяч, пушкой посланный в ворота с девяти метров.
Он был авторитетом, всеобщей любовью. От которой до ненависти не один шаг, а всего лишь полшажка. Показалось болельщикам, будто уже немолодой Лев Иванович неудачно сыграл на чемпионате мира, и стадион, не "Динамо", а "Лужники" встретил его оглушительным свистом, привычном тогда криком "на мыло". Почему на мыло? Потом его снова полюбили. Хотя понятно, что вечной любви в большом спорте быть не может.
Советский футболист Лев ЯшинИ вот он ушел, а я стал спортивным журналистом. И когда поручили взять комментарий у великого и любимого, два дня перечитывал все, что только можно было перечитать. Готовился, писал вопросы, советовался, как тогда было принято, со старшими товарищами.
Трепетал, когда шел в старинный дом у Арбата, где располагалось тогда Управление футбола Спорткомитета СССР. И в то же время знал: подготовлен, должно получиться. Захватил с собой программку чествования динамовцев, ставших чемпионами СССР 1959 года. Очень я гордился подписью, взятой тогда у Яшина.
Мое общение с кумиром не удалось. Начинающий журналист вызвал неприязнь у заместителя начальника Управления футбола Льва Ивановича Яшина как непониманием игры. А я никак не мог примириться с так и слетающими с губ Яшина словечками "функциональная готовность", "физиологическая подготовка", "высокие морально-волевые, которые надо у молодых воспитывать". До показа старинной программки, естественно, не дошло.
Статья рождалась в муках, была моим шефом Владимиром Снегиревым умело отредактирована и канцелярских выражений в нем не осталось. Приехал визировать материал. И новая встреча: Лев Иванович ходил с костылями. Видно было, как непросто давался ему каждый шаг. Мы вышили из комнаты, где сидели Никита Павлович Симонян и Алексей Парамонов. Устроились в коридоре. И Лев Иванович, ни разу не кивнув мне головой во время чтения, вставил в интервью все те слова, которые мы выкинули.
Был Яшин очень недоволен. Пару раз повторил, что надо мне учиться понимать футбол. Упирал на функциональность и все те же морально волевые, мною в статье упущенные. Опубликованное в огромной газете было дружно и заслуженно подвергнуто критике всего редакционного коллектива.
Больше не разговаривали. И после этого Лев Иванович Яшин не стал для меня менее великим и менее любимым. Наверняка лучше понять его помог рассказ его жены Валентины Тимофеевны. Вот с кем после раннего ухода Льва Ивановича встречался я часто. Сюжет прост. Закончив с большим футболом, почти все игроки регулярно участвовали в матчах ветеранов. Народу в маленьких городах на матчи бывших, но и ныне заслуженных, собиралось немало. Что-то игрокам подкидывали, как-то они подрабатывали. Только Яшин в таких матчах не участвовал. Хотел, чтобы помнили его таким, каким он десятилетиями и был. Но одноклубник Виктор Царев (какой приятный был человек) все же уговорил. Яшин отыскал бутсы, перчатки, неизменную кепку и поехал.
Вернулся, и Валентина Тимофеевна призналась, что ни никогда не видела мужа таким расстроенным. Был мрачнее тучи, ни о чем не рассказывал. И только через несколько дней признался любимой и единственной Вале: никогда больше не будет играть в этих матчах. Обманывать народ не хочет. Стыд ему и позор. Вышел не тренируясь, сыграл позорно. И зачем дал Цареву себя уговорить. Точка. И слово сдержал.
В этом весь Яшин. Мой любимый вратарь.