Я приехал туда почти сразу. В Токио трясло почти каждый день, небоскребы раскачивались, словно пьяные.
Прежде я много раз бывал в этой стране, однако последний визит состоялся двадцать лет назад. Конечно, сразу стал сравнивать: тогда и сейчас. И сравнение оказалось не в пользу сегодняшней Японии. Теперь страна выглядела какой-то потертой, словно она давно остановилась в своем развитии. Считавшийся двадцать лет назад самым крутым отель "Нью Отани", где останавливались всякие шишки, например Горбачев, стоял на прежнем месте, но уже не казался верхом комфорта. Аэропорт Нарита, который когда-то был самым продвинутым, теперь выглядел вполне провинциальным. Раньше японцы гордились своими скоростными поездами, однако в Шанхае ныне поезда мчались куда быстрее. Небоскребы? Они в Пекине или в Сеуле были еще выше.
Сами японцы с горечью признавались мне, что последние десятилетия их страна пребывала в состоянии застоя.
Но вековые традиции остались незыблемыми. Одна из них - привычка кланяться. Вот наш автобус подъезжает к терминалу аэропорта. Там уже выстроились в ожидании сотрудники, которые будут выгружать багаж. При виде автобуса они сгибаются в поклонах. Почтительно кланяются официанты в ресторане, проводники в поезде... Так и хочется самому в ответ отвесить поклон.
Но, бывает, впадаешь в ярость. Некоторые вещи непостижимы. Спрашиваешь на улице прохожего по-английски: "Где находится станция метро?" Прохожий закатывает глаза. При этом он не говорит, что не знает, или забыл, или что ему трудно понять мой английский. Он просто впадает в коматозное состояние. Где находится станция? Он произносит множество слов типа "извините", "спасибо, что спросили", "конечно", "да, да", но никакого внятного ответа от него добиться невозможно. Еще хуже, если на помощь ему придут другие прохожие - тогда все будут показывать в разные стороны.
Как-то я имел глупость на Гинзе зайти в отделение Сити-банка, чтобы там поменять доллары на иены. Девушка за стойкой выразила на лице счастье: "О, поменять деньги! О!!! А какие деньги вы хотите поменять"? - "Доллары на иены". - "О, как это хорошо. Доллары на иены. Как замечательно. Аригато! Спасибо! А сколько долларов"? - "Триста". - "О, триста долларов! Как это мило с вашей стороны. Триста долларов. Аригато. Прекрасно". Я уже стал нервничать, так как спешил, а этому дурацкому диалогу не было видно конца.
В итоге японка переадресовала меня другой японке этажом выше, где поток бессмысленных слов повторился почти слово в слово. Я не выдержал, вскричал: "Ченч мани". Когда же вы мне поменяете эти жалкие триста баксов? И вы знаете, что ответила мне эта девушка? Она сказала, что теперь она отнесет анкету и паспорт куда-то на другой этаж, там все проверят, потом надо будет подождать, пока принесут (или привезут - не понял) деньги. В ярости я выхватил у нее паспорт и покинул банк.
Через дорогу в торговом центре обнаружился обменный пункт, где вся операция по приобретению иен заняла у меня ровно три минуты.
Но не затем я приехал в Японию, чтобы изучать их нравы и традиции. Задание редакции было четким: добраться как можно ближе к эпицентру землетрясения, увидеть последствия цунами. Но сделать это оказалось непросто.
Сначала мы с коллегой, замечательным репортером и моим однофамильцем Юрой Снегиревым (он тогда работал в "Известиях"), на поезде доехали до городка Насусиобара, это километров сто пятьдесят к северу от Токио. Дальше поезда не ходили, пути были разрушены. Ладно, сели в почти пустой автобус, который через час привез нас в Корияму, это еще сто км на север. Там на такси подъехали к офису местной телекомпании, которую возглавлял мой старый приятель, он в годы перестройки работал в Москве, и мы часто встречались. Приятель вышел в холл, мы сдержанно обнялись. Он был в белой спортивной куртке, весь какой-то помятый, с красными глазами. Тут же в холле по-походному обедали его сотрудники, они ели лапшу быстрого приготовления.
Потом началось что-то непонятное. Мой старый приятель через слово твердил: "Зачем ты приехал? Мне некогда. Уезжай". Сначала я еще как-то отшучивался, потом в какой-то момент взорвался: "А зачем вы в 91-м в Москве просили у нас совета и помощи?" С большим трудом я уговорил его сесть, чтобы поговорить, но разговор не получился. Его ответы были односложными. Он только твердил: "Отели не работают, рестораны не работают, все плохо, уезжай". Я опять вспылил. Он встал: "Уезжайте. Всю информацию вы, как иностранные журналисты, должны получать через пресс-центр МИД". Вот так. "Прощай, друг", - ответил я ему и откланялся.
На автобусе, который шел дальше на север, в центр зоны бедствия, доехали до города Фукусима, там пересели в третий за сегодня автобус и к ночи добрались до большого города Сендай.
В этом Сендае все было плохо. Пустые улицы. Холод. Сунулись в один отель - закрыт. В другой - та же история. Все встречные прохожие - те, кто был способен объясняться на английском, - в один голос уверяли, что ни один отель в связи с бедствием не работает. Но я в это не верил. Все-таки миллионный город. Мы упорно шли дальше. Наобум. В ночь.
Начался дождь, причем ветер дул со стороны разрушенной АЭС Фукусима. Я напялил на голову шляпу: другой защиты от радиации не было. Прошли мимо вокзала. Здесь нашелся действующий отель, но в нем не было ни одной свободной комнаты. Дальше опять - неудача за неудачей. И уже когда мой молодой коллега стал терять надежду, нам улыбнулось счастье. Девушка на стойке сказала, что может дать одну комнату на двоих. Мы вскричали "ура". "Только, извините, у нас нет горячей воды". - "Да и бог с ней, с водой, зато мы будем спать не на улице".
Утром на такси отправились в зону бедствия - туда, где гигантская волна смела тысячи домов. Там цивилизация закончилась, началось то, чему трудно было найти подходящее определение.
Больше всего это напоминало колоссальных размеров свалку, но, боюсь, такое сравнение кощунственно для национальной трагедии. Кладбище? Однако и это неверно, потому что любой погост ухожен. Нет, лучше я воздержусь от аналогий. Так может выглядеть конец света.
Пыльная дорога, по обе стороны от которой - горы обломков, искореженные автомобили, черная грязь, зловонные лужи. В некоторых местах остатки былой жизни спрессованы в монолит - вот когда воочию убеждаешься в колоссальной силе той волны.
Пасмурное небо группами и поодиночке утюжат военные вертолеты. Тревожно мигают полицейские машины. Спасатели с респираторами на лицах. И запах... Он так хорошо знаком по прежним командировкам в проблемные регионы - его ни с чем не спутать, этот смрад от большой беды. Мы прошли несколько километров сквозь хаос, потом остановили проезжавшую машину. Местные жители, ехавшие на то место, где раньше стоял их дом, согласились подвезти ближе к побережью.
Странно, но посреди тотальной разрухи обнаружился островок из абсолютно неповрежденных домов. Только черная жижа залила все вокруг, но сами жилища каким-то чудом уцелели - и стекла в окнах, и тюлевые занавески. С порога печально смотрела на нас собака породы лабрадор. Вокруг бродили озадаченные хозяева.
Но таких везунчиков мало. До самого горизонта в обе стороны тянулась полоса сплошных разрушений.
Не скрою, с ощущением явного облегчения мы покидали это печальное место. Уйти-то ушли, но как быть с памятью? Если душа не очерствела, ты будешь носить картины этого апокалипсиса до конца своих дней. В Москве, прямо в аэропорту Шереметьево, нас отвели в комнату, где специалисты из медико-биологического агентства проверяли прибывших из Японии пассажиров на наличие радиации. Однако этим дело не ограничилось, на следующий день мы были обязаны явиться в клинику для углубленного исследования. К счастью, все обошлось.
И уже через несколько дней я улетел от газеты в Каир, где бурно разворачивались события "арабской весны".