"...На втором году отсидки за разного рода провинности я был водворен в барак усиленного режима. Но даже в каземате к зарешеченному окну изредка прилетали птички-невелички радости. В один из дней старик-дневальный, приносивший из столовой судки с кормежкой, украдкой шепнул, что накануне этапом доставили моего земляка - рязанца Володю Жильцова.
Уроженец Елатьмы, Володя с золотой медалью окончил школу. В студенческие годы слыл за эрудита на филфаке Нижегородского университета и вошел в кружок правдолюбцев. В итоге трое студентов и их преподаватель оказались на скамье подсудимых за "антисоветскую агитацию и пропаганду". А далее всех четверых ждали крепкие объятия мордовского Дубравлага.
1972 год. Несусветная жара. В швейном цеху, где мы выдаем по 2 нормы рукавиц, стрекот множества машинок, вой натяжных ремней. Наконец, долгожданный перерыв. Собираемся у колонки - освежиться. Володя Жильцов разувается, закатывает до колена штанины и с удовольствием подставляет ступни под холоднющую струю...
Мы, его друзья, не сразу узнали, что он пишет стихи, да еще какие. Впрочем, столь же деликатно Володя умалчивал о своей вере, будучи человеком чистым и боголюбивым.
Не забыть благостного осеннего вечера, когда мы собрались в каптерке барака вокруг чифирбака с общаковской кружкой и горсткой карамелек-подушечек. Снаружи холодные октябрьские сумерки, а у нас, сидящих на полу спиной к стенке, благорасположение и тепло зэковского братства. Кто-то попросил Володю прочесть что-нибудь из своего. Несколько помолчав, глуховатым голосом он начал не читать, а проговаривать от сердца:
- Чувство грусти светло,
- Как осенняя роща сквозная.
- Опадает листва.
- Журавли закурлыкали в лад.
- Что-то в наших сердцах
- В эти дни навсегда исчезает,
- Совершая с молитвой
- Печально-веселый обряд...
Осенью 1971 года отмечалось 150-летие со дня рождения Ф.М. Достоевского. Уверен, нигде помимо Дубравлага его наследие не оценивали так проникновенно и правдиво. Достоевского в зоне не только читали, но и почитали. Поэтому решено было отметить дату достойным образом.
Пригласили всех неравнодушных из землячеств украинцев, грузин, прибалтов, евреев и армян. В сушилке поместили обрамленный в рамку портрет автора "Записок из мертвого дома". Прочли "Отче Наш" и помолились за упокой души приснопоминаемого раба Божьего Феодора. Затем поднялся Володя - высокий, плечистый, слегка сутуловатый. Перекрестившись, положил одна на другую мужицкие ладони дюжих рук и начал говорить о Федоре Михайловиче так, будто он его лично и близко знал. Слушали его в раздумчивом безмолвии.
По отбытии срока я не раз наведывался к нему. К тому времени он женился на однокурснице Надюше, обзавелся тремя расчудесными дочками и сыном Иваном. При последней встрече я признался ему: "Поверь, ни один из бывших отсидентов столько раз не читал на людях твоих стихов, как твой "земеля Олежа" (так он в зоне именовал меня)..."
28 июня 1946 года в рязанском селе Пителино родился поэт Владимир Иванович Жильцов.
Память войны
- Моему учителю, фронтовику
- И.К. Кузьмичеву
- То не трубы трубят боевые,
- Не кровавый слезится закат -
- Гулеванят осины шальные
- На костях неотпетых солдат.
- Сколько их, до любви не доживших,
- Разметенных военным огнем,
- Держат фронт в капонирах оплывших
- Под Москвою, Смоленском, Орлом...
- В дебрях власти - ни чести, ни страха:
- Иль расплата не ждет впереди?
- Горький пепел российского праха
- Сердце жжет в материнской груди.
- Непорочны вожди, неповинны...
- Но за нас, кто всегда виноват,
- От стыда покраснеют осины
- На костях неотпетых солдат.
Ласточка
- В пятнистой березовой роще,
- Пронизанной летом насквозь,
- Где мята пахучая, хвощи,
- Мы брали грибы "на авось".
- Сминали зеленые травы,
- И радостно было до слез
- Услышать печально-лукавый
- Свист иволги в купах берез.
- Родник целовал нас студеный
- И так выхолаживал грудь,
- Что мы, обомлев изумленно,
- Не сразу умели вздохнуть.
- Казалось, не воду, а небо
- На плечи горячие льешь,
- И пахла любовью и хлебом
- Далеко цветущая рожь.
- И мы, того сами не зная -
- Незнанье всезнанья мудрей, -
- Дышали отчизной бескрайней
- И были отчизной своей...
- А если случалось увидеть
- Убитую ласточку вдруг,
- В недетской какой-то обиде
- Смолкал говорливый наш круг.
- Казалось, и роща не пела,
- И пахло травою сильней,
- Когда мы крылатое тело
- Родной отдавали земле.
- Пускай наши песни негромки,
- Но нет удивительней мест,
- Где ставят над птичкой тонкий
- Из прутьев березовых крест...
* * *
- Холодный шелк июньской пыли,
- Под пеплом облачный восток.
- Как далеко заводят были
- Российских полевых дорог!
- Овсы блестят свежо и остро,
- На полстраны - все рожь да рожь...
- И тихо так, и мудро просто
- Сознание, что ты умрешь.
* * *
- До хруста промерзшие лужи.
- Трещит под ногами ледок.
- И в воздухе медленном кружит
- Последний осенний листок.
- Все в инее сахарном крыши,
- Но станет на сердце больней,
- Коль запах тревожный услышишь
- Курящихся дымом полей.
* * *
- А там, где простор небывалый,
- Где резко сквозят зеленя,
- Средь граждан - и сирых, и малых -
- Мой друг ожидает меня.
- И что мне промерзшие лужи,
- И что мне горячий снежок.
- И этот шершаво-натужный
- Осенней свободы глоток...
Пишите Дмитрию Шеварову: dmitri.shevarov@yandex.ru