Огромная сцена старинного многоярусного театра, обрамленная позолоченным порталом и ярусами роскошных лож, не единожды в истории Александринки становилась частью декораций. Среди самых известных спектаклей такого рода - мейерхольдовские "Дон Жуан" (1911) и "Маскарад" (1917), включившие роскошную раму и сам зрительный зал в свое художественное поле. Валерию Фокину, пришедшему в Александринку с программой "новая жизнь традиций", это обстоятельство оказалось чрезвычайно важным. Не случайно он так долго сотрудничал с основателем "Формального театра" Андреем Могучим. Не случайно и его давнее пристрастие к Николаю Рощину, выступившему на сцене РАМТ со спектаклем-манифестом условного театра "Король-олень" в самом начале нулевых, когда его сверстники активно продвигали идею театра документального и социального.
В новом спектакле Рощина по старой сказке Гоцци тоже налажены тесные отношения с пространством Александринки. Роскошная итальянка из рода Карло Гоцци (актриса делала это так заразительно, что ей на несколько мгновений удалось обмануть искушенную публику) приветствовала гостей фестиваля прямо из золоченой ложи.
Но от праздничной атмосферы итальянской комедии масок Рощин не оставил больше ничего. Монохромно-приглушенный, землистый свет и цвет сцены переворачивает возможные ожидания публики. Отказавшись от социально-критического, "документального" театра, Рощин отказался и от "вахтанговского", "итальянски-карнавального" Гоцци, заставив вспомнить о том, как глубоко поняли и полюбили этого венецианца XVIII века немецкие романтики, и о его связи с экстатически-барочной поэзией Кальдерона. Заодно он открыл в Гоцци ту мрачную бездну, на краю которой застыл современный человек.
Образы, которыми он населяет сказку Гоцци о двух братьях, один из которых поехал за невестой для другого, чтобы спасти того от страшного заклятия, и сам оказался его жертвой, превратившись в каменное изваяние, всплывают откуда-то из пыточных камер, ночных кошмаров и фэнтези.
Маски и пародия - это все, что остается бедным гоцциевским венецианцам, чтобы спрятаться от подстерегающего их Дракона - отчаяния, круговой поруки, бега по замкнутому кругу истории, исполненной неизбывного чувства вины и жертвы. Дженнаро, желающий блага своему брату, обречен на смерть так же, как его менее чувствительный, но не менее щепетильный в вопросах жертвенной гибели брат. И все же Дженнаро предстоит стать куском мрамора.
Музыка Ивана Волкова накрывает этот мир мрачно-пародийной атмосферой церемониала, а актеры существовуют между пародией и трагическим монологом, между профанными обращениями к залу и напряженными, барочными медитациями. Всем этим арсеналом театра Рощин и его актеры владеют как первоклассные мастера. Пока один брат делает все, чтобы спасти другого, принеся себя в жертву, а другой, полагая первого виновным во всем, пытается его уничтожить, кровавая машина успевает раскачаться до смешливого ужаса немого кино. И вот уже отрубленные головы, руки и ноги, вырванные кишки и кровавые реки затопляют сцену, на которой действуют все новые машины-убийцы. То Дракон, намеревающийся убить Миллона (Александр Палимишев), оказывается машиной, то брачная кровать - ложем пыток, дыбой для короля и его невесты.
Зрители, несмотря на это, смеются, подчиняясь обаятельному юмору и тому, как балансируют актеры между столь необычными способами существования. По сути, это машина психоанализа, которая препарирует каждый психический жест, заставляя волосы актеров, похожие на дреды, вздыматься дыбом, а зрителей - смеясь, распознавать в страшной сказке окружающую реальность.
Елена Немзер превращает венецианского купца в невротичную особу полуженского пола по имени Панталона, чья пародийная и пугающая роль во всем сюжете в какой-то момент прорывается лагерной блатотой. Ей странно вторит злой волшебник, сыгранный блистательным Виктором Смирновым, - партийный функционер, он распоряжается всем "балетом", по его мановению Дженнаро таки засыпают раствором и мраморной пылью, чтобы превратить в изваяние. Конечно, в финале он освобожден из своего каменного плена... Но злой волшебник Норандо уже строит всех на поклон, покрикивая даже режиссеру - на выход.