Поделиться
Июнь еще в самом разгаре, а интересных и значимых событий произошло множество. Стоит пройтись по некоторым из них.
Первое. Увольнение Леонида Парфенова с НТВ вызвало много шуму и вновь поставило вопрос об ограничении свободы СМИ в России. Налицо кризис политической тележурналистики в России. Она буквально загнана в угол фронтальным наступлением развлекательных телепрограмм и неясностью отношений с официальной властью. В этих условиях информационно-развлекательная, а отнюдь не политико-аналитическая программа "Намедни" воспринималась аудиторией не только как политическая, но и как самая свободная политическая. А закрытие ее - как удар по свободе печати в самом фундаментальном смысле этого слова.
Леонид Парфенов, безусловно, прав в своей претензии к тем, кто его уволил, что нарушение редакционной политики возможно только при наличии этой политики.
Случай с Леонидом Парфеновым продемонстрировал исчерпанность системы оформления трудовых отношений с наиболее известными журналистами ("звездами") на основе эксклюзивности гонорара, а не эксклюзивности профессионального статуса, свободы интерпретации редакционной политики и даже выхода за ее рамки.
Второе. Долгое время нынешняя власть гордилась тем, что в России почти прекратились забастовки, голодовки, демонстрации и прочие формы социального протеста масс. Правда, судя по всему, единственной причиной спада протестных действий была признана социальная политика власти. Между тем главное было не в этом, а в отсутствии развитой системы партийных и профсоюзных организаций, способных оформить недовольство масс в действия.
Новая социальная политика власти (пенсионная реформа, монетаризация льгот, реформа ЖКХ и прочее) совершенно непонятна большинству населения. А часто, видимо, и представителям самой власти, о чем свидетельствует путаная пропаганда этих реформ, которую мы наблюдаем.
В любом случае можно сделать два довольно уверенных прогноза, первый из которых уже начал реализовываться. Массовый социальный протест в ближайшее время будет нарастать. Не исключено, что новая партийно-политическая система России сложится на основе не политтехнологических схем, а активных сил и центров этого протеста.
Третье. Политическое наступление нового президента Грузии, подкрепляемое всюду, где только можно, демонстрацией военной силы, вынудило парламент Южной Осетии обратиться к Москве с официальной просьбой о вхождении в состав России.
Инициатива Цхинвали вызвала в Москве растерянность и едва ли не раздражение. Пресса по данному событию была минимальна, откликов официальных лиц и партийных лидеров не было практически вовсе. Это поразительный факт!
Если бы парламенты Грузии или Украины заявили о желании этих стран незамедлительно войти в Евросоюз, то центральная российская пресса неделями бы пережевывала эти заявления.
Одним из главных упреков со стороны России все последние десятилетия был тот, что все стремятся от нее уйти (в первую очередь в Евросоюз), и никто - войти в нее. И когда случается прямо противоположное, ни официальной Москве, ни общественному мнению России сказать нечего!
Я не говорю сейчас о сути предложения, его реализуемости и последствиях попытки такой реализации. Но я совершенно уверен, что Москва должна была положительно откликнуться на инициативу Цхинвали и предложить Тбилиси процедуру воссоединения Южной Осетии с Россией. Эту процедуру (в нескольких альтернативных вариантах) нетрудно разработать. А вообще-то давно требовалось разработать, ибо есть по крайней мере еще два претендента на аналогичный шаг - Абхазия и Приднестровье.
Но сейчас речь не о данной проблеме, от которой России не спрятаться. Речь как раз об этом внешнем равнодушии, об этих попытках официальной власти спрятаться от того, от чего прятаться нельзя, если ты - власть ответственная.
Четвертое. Внешне оживленно и достаточно масштабно велась в прессе России дискусия о новациях в законодательстве о проведении референдумов, новациях, затрудняющих процедуру их проведения.
Думаю, из всех перечисленных в данной статье проблем, включая и случай с Леонидом Парфеновым, тема референдума менее всего заботит собственно население России. Причин тому много, и главная из них - бессмысленно интересоваться качеством элемента политической конструкции, если есть сомнения в качестве конструкции в целом или даже в наличии ее как таковой.
Короче говоря, верхушечная дискуссия о референдуме была активной и масштабной, а внизу - тишина.
И вот здесь я перехожу к главной проблеме нашего сегодняшнего общественно-политического существования - к отсутствию общенациональных дискуссий. Как формально организованных, так и неформальных.
Пятое. Вспомним, какой текст из обнародованных в последние месяцы (а пожалуй, и годы) вызвал более или менее оживленную, спонтанную, крупномасштабную и по-настоящему заинтересованную дискуссию в политическом классе в целом. Конечно же, это статья Михаила Ходорковского о либерализме.
О чем этот текст? О том, что сам по себе либерализм не плох и нужен России, но внедрялся он в Россию плохо и безответственно, а потому и был отвергнут и обществом, и властью.
При всей важности этой темы в самой дискуссии нет никакого смысла, ибо констатации Ходорковского, правильны они или нет, опоздали по отношению к жизни года на два-три. То есть это очередная дискуссия о прошлом (типа - хороши или плохи были большевики) - предмет интереса исторической науки, а не текущей политической мысли.
И вот этой текущей политической мысли сегодня в России нет. Кстати, десять лет назад либерализм таковой являлся (к сожалению, он был одинок и погиб от собственного монополизма).
Я уже слышу упрек: а как же общественная дискуссия о поставленных Владимиром Путиным целях преодоления бедности и удвоения ВВП? При всем уважении к президенту это не является настоящей дискуссией, ибо никто, будучи в здравом уме, не выступал за сохранение бедности в ее нынешних масштабах. Дискуссия об удвоении ВВП вообще чисто технологическая, экономическая, специальная.
Я не утверждаю, что в современной России вообще нет идей (так же, как не утверждаю, что Москва вообще не занимается проблемой Южной Осетии). Я утверждаю, что нет механизмов общенационального обсуждения этих идей. Между тем только то решение, которое опирается на результат общенациональной дискуссии, особенно если это решение крайне радикально, может быть с успехом реализовано.
А иные и очевидно правильные решения, не пройдя через общенациональную дискуссию, обречены на провал. С пенсионной реформой мы имеем блестящее тому подтверждение.
Кстати, и центров по производству идей в настоящем смысле этого слова мы не имеем. Несмотря на обилие традиционных академических институтов и новомодных политологических и политтехнологических фондов. Идеи, которые еще рождаются, живут в отдельных головах (там и умирают), а не в этих институтах и фондах.
Итак, нет центров по производству идей (кроме технологической или политической прагматики) и нет общенациональных механизмов их обсуждения. Это называется интеллектуальный кризис.