Выдающийся режиссер произнес их через несколько дней после премьеры "Катерины Измайловой" (именно так, а не "Леди Макбет Мценского уезда", называлась опера в постановке Музыкального театра имени Немировича-Данченко). Премьера состоялась 24 января 1934 года. 30 января в театре проходил диспут, посвященный новому спектаклю. Среди участников обсуждения были Немирович-Данченко, режиссер Мордвинов, дирижер Столяров, театроведы Новицкий, Коган, Чушкин, Гладков. Стенограмма этого обсуждения хранится в архивах Московского академического Музыкального театра им. К.С. Станиславского и Вл.И. Немировича-Данченко.
Сегодня "РГ" впервые публикует фрагменты этого документа.
До выхода печально знаменитой статьи "Сумбур вместо музыки" оставалось целых два года. И, естественно, разговор шел в совершенно ином тоне. Открывая дискуссию, Павел Новицкий сказал: "Наша задача заключается в том, чтобы обсудить последнюю постановку вашего театра, которая нам представляется крупнейшим этапным событием и в творческой истории вашего театра, и в истории советского оперного театра".
Что же за спектакль получил такую высокую оценку? В политическую историю страны вошла более поздняя постановка, шедшая в филиале Большого театра. Именно после того, как на ней побывали Сталин, Жданов, Молотов, Микоян и другие официальные лица, вышла редакционная статья в "Правде". Быстрота реакции была максимально возможной: вожди посетили спектакль Большого театра 26 января 1936 года, а статья "Сумбур вместо музыки" была опубликована в номере от 28-го!
Но к моменту премьеры в Большом опера уже почти два года с успехом шла в Ленинграде и Москве. В 1933 году за нее развернулось настоящее соперничество двух театров. Произведение, только что завершенное Шостаковичем, репетировали одновременно в Малеготе (Ленинградском Малом театре оперы и балета) и в московском Музыкальном театре имени Немировича-Данченко. Ленинградская премьера состоялась 22 января 1934 года - на два дня раньше, чем в Москве. Но оба театра могли считать себя победителями в этом соревновании. Так, в Ленинграде за первый год опера прошла более 50 раз! Огромной популярностью пользовался и московский спектакль. Художественным руководителем постановки был Немирович-Данченко, над спектаклем работали режиссер Борис Мордвинов, художник Владимир Дмитриев, дирижер Григорий Столяров.
Многие в театре понимали, что стали участниками исторического события. Вот что говорил значительно позже еще один из участников постановки Владимир Канделаки, игравший в спектакле Немировича-Данченко Бориса Тимофеевича (воспоминания артиста записаны завлитом театра И.И. Казениным): "Это был композитор, способный музыкой выразить любой тончайший оттенок душевных переживаний. Дмитрий Дмитриевич подробно говорил о своем понимании очерка Лескова, о трактовке центрального образа Катерины. Когда мы прослушали пятую картину, заканчивающую второй акт, все зааплодировали.
Впрочем, аплодисменты звучали после каждой картины. Автор был обрадован столь теплым приемом и смущенно, но в этом смущении не было и намека на кокетство, говорил, что это лишь "конспект", что все ясно будет "в оркестре".
О том, какое впечатление произвела опера "в оркестре", много говорилось на диспуте.
Коган. "Когда я слушаю оркестр Шостаковича, я вспоминаю замечательное выражение Ильи Саца: "Флейта на высокой ноте заливалась смехом, когда ее щекотал угрюмый фагот". Действительно, все инструменты у Шостаковича живут. Мы можем говорить, что эти инструменты ненавидят друг друга, любят друг друга, борются друг против друга, смеются, издеваются друг над другом. Инструменты Шостаковича чрезвычайно действенны, и каждый из них несет на себе определенный сценический образ".
Однако, назвав "Катерину Измайлову" первой советской оперой, докладчик сделал ряд оговорок. Главная из них - "Шостакович не сумел осмыслить историческую действительность и потому разрешил целый ряд вопросов, да собственно всю оперу в плане этическом, индивидуалистическом, что снижает большие достижения Шостаковича в овладении советской тематикой".
Иначе расставлены акценты в выступлении еще одного театроведа Николая Чушкина.
Чушкин. "Спектакль замечательный, и, может быть, в театре не было еще такого потрясающего спектакля. Мы стоим перед огромной музыкальной психологической, бытовой драмой. Это не совсем "трагическая сатира". Это психологическая драма, в которой сатирические моменты играют значительную роль.
Театр совершенно правильно называет оперу "Катериной Измайловой", а не "Леди Макбет". Некоторых пугает, что мы видим здесь известное оправдание героини. В чем трагедия этой женщины? В том, что она, полюбив человека, не могла ему отдаться. Здесь биологическая проблема, биологизм ставится во главу угла.
Говорили, что Катерина Измайлова - фигура социально незначительная, потому что она не старается опровергнуть существующие условия жизни. Если заострять эту мысль, то в последнем акте она должна раздавать прокламации.
Скука одолевает эту женщину. У нее отрезаны все возможности куда-то идти, к чему-то стремиться. И, понятно, что эта женщина в тех условиях отдается влечению своего чувства. Биологическая проблема приобретает огромное, сильное социальное звучание".
Среди выступавших был и один из ведущих артистов театра Сергей Остроумов (исполнитель роли Сергея):
Остроумов. "Когда выступаешь на таком диспуте, то у тебя всегда появляется мыслишка: не сделали ли мы плохого? Почему они говорят об этом, а не обращают внимания на это?
Мое выступление будет носить другой характер, чем выступление предыдущих товарищей, потому что я сам являюсь участником этого дела. У меня не может быть ни такого холодного анализа, ни такого анатомирования того, что мы сделали.
Мне кажется, что мы, работники театра, должны в первую очередь приветствовать замечательный факт того, что один из гениальнейших композиторов пришел в наш театр и приручился к нам".
Певец обратил внимание и на то, сколь велико было участие в постановке Немировича-Данченко.
Остроумов. "Мы с Борисом Аркадьевичем (Мордвиновым) в этом году работали над этой оперой, что называется, с поддыма. И вдруг пришел В.И. (Немирович-Данченко) и говорит, что мы все сделали правильно, все очень похвалил и сразу стал все переделывать. И что получилось? Получилось, что в театр сразу ворвалась какая-то стихия. В.И. всю нашу работу соединил еще с какими-то источниками. Эта перемена была настолько проста, что мы говорили: почему нам это не пришло раньше в голову?"
Следующим слово взял Немирович-Данченко. Выступление выдающегося режиссера и практика театра, при определенной сбивчивости, неизбежной в записи устной речи, покоряет глубиной анализа творчества композитора.
Немирович-Данченко. "Встал вопрос о том, что театр пошел не по пути Шостаковича, то есть не по пути сатиры. Я нахожу это совершенно неверным.
Я нахожу, что когда говорят: "сатирическая трагедия" - то это чепуха. Первое время я действительно думал, что в этом произведении много сатирической характеристики. И когда я делился своими мыслями с Б.А.(Мордвиновым) - я ему говорил: не делаем ли мы ошибки? Но после того, как я провел месяц или полтора бессонницы, то по этому пути не пошел. Почему не пошел? Неужели по нашей консервативной устарелости?
Я должен сказать, что у нас до сих пор были попытки все показывать от головы, от ума. Надо учитывать нашего зрителя. Наш зритель очарователен и пленителен тем, что чувствует всякую неправду.
Как-то раз я приехал в Замоскворецкий театр по делу. В это время шел спектакль "Гроза" Островского. Я должен был выступать. Вокруг рампы собралось много детей. Когда в пятом акте принесли Катерину, после того как она утопилась, дети заявили: "а ведь она сухая". И вот я говорил товарищу Судакову: "Делайте как хотите, но чтобы Катерина не была сухой". Говорю это совершенно убежденно. Натурализм в опере в высшей степени безопасная вещь, потому что натурализм, скованный музыкальным ритмом и музыкальным звуком, это уже не натурализм. Это есть то настоящее, что сейчас захватило зал.
Зал не может оторваться от действия этой драмы. Он чувствует правду и неправду, но не может оторваться от звуковых волн, которые производят в нем эти громадные эмоции.
Зрительный зал получает то, про что говорил в Америке Стоковский. Он задержал свой концерт в Филадельфии для того, чтобы, выступая перед публикой, рекомендовать наш спектакль "Карменсита и солдат". Он сказал, что обыкновенно в опере зритель сидит безучастным, а в этой опере он все время прикован к сцене.
Здесь говорили насчет мазурки. Когда я показывал Борису, как нужно танцевать мазурку, я делал курбет. Можно сделать сильнее, но и только.
Если бы Шостакович с самого начала пошел по линии сатиры, то мы попали бы в такую же полосу, как опера "Нос", и не имели бы успеха. Мы говорили бы, что это гениальный композитор, но он не имеет успеха. Так было много раз.
Для того, чтобы гениального Шостаковича начали как следует внимательно изучать, ему нужен был успех. Это произведение надо было провести через успех, и я рад, что не послушался всех этих сатир (бурные аплодисменты)".
Как уже говорилось, "Катерина Измайлова" шла с большим успехом. И Немирович-Данченко пригласил на спектакль вождя народов, который часто бывал во МХАТе, но ни разу не был в Музыкальном театре. Дальнейшие события относятся к числу московских театральных легенд. В театре многие были уверены, что Иосиф Виссарионович попал в филиал Большого по ошибке. Говорили даже, что его случайно отвез туда шофер, привыкший ездить одной и той же дорогой. Едва ли это так. Сталин направлялся в театр не один. Всего несколькими днями раньше он примерно с той же компанией побывал в Большом на опере Дзержинского "Тихий Дон". Можно предположить, что сталинский интерес к современной опере был вполне целенаправленным.
После выхода статьи "Сумбур вместо музыки" "Катерина Измайлова" была снята с репертуара. В вышедшей уже после критического погрома в 1936 году книге "Немирович-Данченко и Музыкальный театр его имени" Павел Марков завершает рассказ о "Катерине Измайловой" словами: "Противоречивый спектакль, на который театр потратил много труда и увлечения". Пожалуй, более открыто в подцензурных условиях он высказаться не мог.
Немирович-Данченко остался при убеждении, что если бы Сталин попал к нему в театр, судьба оперы сложилась бы иначе. Судьба отдельного произведения - да, возможно. Судьба Шостаковича - вряд ли.
Почти тридцать лет партитура "Катерины Измайловой" была под запретом. Второй раз опера родилась там же, где она делала первые шаги - в уже объединенном Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко. Премьера второй редакции в постановке Льва Дмитриевича Михайлова состоялась 16 декабря 1962 года. В обновленной версии опера получила название, в свое время использованное Немировичем-Данченко - "Катерина Измайлова".
СЫН ОБ ОТЦЕ
"Если мне отрубят руки - возьму перо в зубы
и все равно буду писать музыку..."
(Из воспоминаний Максима Шостаковича)
Человек, в те времена не живший, может подумать, какая же Шостакович жертва? Депутат Верховного Совета, народный артист СССР, Герой Социалистического Труда? Если смотреть с такой точки зрения, то и Александр Сергеевич Пушкин никак не может считаться притесняемым...
Шостаковичу довелось жить не в России времен Николая I, а в сталинском Советском Союзе. Бывали такие случаи, когда наш отец чувствовал себя на волосок от гибели...
Я никогда не забуду, как летом 1960 года отец позвал нас с Галей в свой кабинет и сказал:
- Меня загнали в партию...
И тут он заплакал.
Я два раза видел его плачущим - когда умерла наша мама и в тот злополучный день.
Самые главные о нем слова произнес Георгий Свиридов: "Мягкий, уступчивый, подчас нерешительный в бытовых делах, этот человек в главном своем, в сокровенной сущности своей был тверд, как камень".
В 1936 году Шостакович сказал:
- Если мне отрубят обе руки, я возьму перо в зубы - и все равно буду писать музыку.