Молодые политики: текст Солженицына о революции поверхностный

Наблюдаются попытки сформировать студенческую оппозицию, но множится и число молодежных организаций, создаваемых в целях "антиоранжевой" профилактики. Как проецируется февраль 1917-го на сегодняшнюю реальность? В какой мере российская молодежь подвержена революционным настроениям? Об этом спорят студент РАТИ, член молодежного "Яблока" Александр ГНЕЗДИЛОВ, выпускник Государственного университета гуманитарных наук, один из лидеров Левого фронта Алексей САХНИН и аспирант МГИМО, активист движения "Молодая гвардия" "Единой России" Надежда ОРЛОВА.

Алексей Сахнин: Я не читал Солженицына последние лет пятнадцать. А тут прочел "Размышления над Февральской революцией" и был потрясен тем, насколько это поверхностный текст. Александр Исаевич рассуждает о великих тектонических сдвигах, которые изменили судьбу страны, мира. Но вся его статья строится на том, что эти тектонические сдвиги произошли только потому, что "микробы кори", "нашедшие горла царских детей", сделали это не вовремя, точнее, если "Алексей заболел бы в Могилеве, а не в Царском Селе", то великой русской революции просто не было бы! Правда, в конце Александр Исаевич скрепя сердце вынужден признать: Николай II был хотя и примерным семьянином, образцовым христианином, но полным ничтожеством. И вот, признавая его ничтожество, Солженицын всего лишь в микробах кори, проникших к горлам царских детей, видит ту роковую стихию, которая предопределила ход дальнейших событий.

Надежда Орлова: По-моему, ты просто обиделся.

Сахнин: На что?

Орлова: Ты обиделся, что он не узрел великую подготовку революционных умов к тому, чтобы Февраль осуществился. Обиделся, что корь оказалась выше революционных идей и воззваний.

Сахнин: Мне обижаться не на что. Это Александр Исаевич чувствует себя обиженным. Он сидел в сталинских лагерях и винит за это революцию. Но его посадила не революция. Его посадила контрреволюция. Его посадил Сталин. Именно Сталин расправился с теми революционерами, и с большевиками, и с людьми из других партий, которые эту революцию творили. Он свернул все ее завоевания, он уничтожил власть Советов. Солженицын этого не понимает. Он обижен и обозлен. Он полагает, что в феврале имела место просто смута, наказание свыше, посланное нам за то, что "народ Бога забыл". Разве можно представить более поверхностную интерпретацию?

Орлова: Леша, я согласна с Солженицыным: Февраль никто специально не готовил. Да, было брожение умов, были разрозненные выступления, но не было единой организующей силы. Все случилось как бы само собой.

Сахнин: Революции не случаются сами собой. И эта революция тоже готовилась. Все революционные движения той поры были массовыми. В феврале 1917-го не было ни одного предприятия в Петрограде, которое бы не бастовало и рабочие которого не входили бы в казармы и не просили у солдат оружия. Не было ни одной казармы, которая не встала бы под ружье и не вышла на улицы. А Советы? Они состояли из представителей сотен тысяч рабочих. И появились еще до того, как пресловутое ничтожество отреклось от престола. Это и называется революцией.

Орлова: Ну, допустим. Но почему революция случилась именно в феврале? Разве кто-то ее планировал, назначал дату? Нет, тут было стечение роковых обстоятельств, в том числе и таких, как корь у царских детей.

Сахнин: Поверхностному сознанию всегда кажется, что история есть некий набор случайностей. Этот либеральный подход к оценке исторических событий антинаучен по своей природе. Тогда как рациональный научный метод - он всегда левый по определению. Он основан на анализе фактов, а не на их мистификации.

Орлова: Но Солженицын не историк. Он пишет, например, о том, что Николай II был заботливый семьянин, поэтому и уехал из ставки в самый неподходящий момент. Мысли русского императора в те дни были пронизаны тревогой о детях. В результате он оказался не там, где ему следовало находиться.

Сахнин: Солженицын просто тоскует по золотому веку русской монархии со всеми ее ужасами...

Орлова: ... И плюсами.

Сахнин: Которых не было.

Орлова: Которые были.

Сахнин: Так вот, человек, тоскующий по золотому веку русской монархии, вероятно, слабо представляет себе этот "золотой век". Но становится на защиту тех сил, которые его защищали. Вот и Солженицын последовательно воспроизводит логику классовой борьбы, только с проигравшей стороны.

Александр Гнездилов: Вопрос в том, какой ракурс мы избираем при взгляде на Февральскую революцию. Моей дипломной работой в колледже была как раз Февральская революция и три взгляда на нее. Есть взгляд монархический, есть - левый, есть - либеральный. В основу монархического взгляда (это взгляд Александра Исаевича) всегда кладутся вопросы Бога и дьявола, вопросы греха: мол, если случилась революция, значит народ от Бога отступил. Левые трактуют революцию как борьбу классов. А либералы воспринимают ее как борьбу граждан за свои права и свободы. Я в данном случае отстаиваю либеральный взгляд.

Сахнин: Большевики не сводили те три февральских дня к борьбе между пролетариатом и буржуазией. Но я хочу здесь от них дистанцироваться, да и вообще не связываю себя с большевистской традицией. Совершенно очевидно, что в те дни и пролетариат, и буржуазия, и крестьянство, и даже часть капитализировавшегося дворянства выступали заодно. Они выступали против прогнившей монархии.

Гнездилов: Потому что у всех социальных групп существовал запрос на участие в управлении государством. Но до какого-то момента революционные настроения политизированной части общества не проникали в широкую народную среду. Был экономический рост, потребности основной массы населения более или менее удовлетворялись. Все это давало властям возможность управлять, не проводя серьезных структурных реформ.

Сахнин: Ты находишь тут перекличку с сегодняшним днем?

Гнездилов: Мне кажется, она очевидна.

Орлова: Я тоже, читая статью Солженицына, пыталась ответить себе на вопрос, почему этот текст публикуется именно сейчас. Ведь 90-я годовщина Февраля - это лишь календарный повод. Александр Исаевич, вероятно, воспользовался им, чтобы поговорить о вещах, которые представляются ему актуальными для современной России. Он тут не только интерпретирует историю, но и сегодняшнюю мораль из нее выводит. Ну, например, такую: на первом месте у российского правителя должны стоять государственные интересы, а не семья. Был слабый царь, было слабым его окружение. Отсюда тоже мораль: главе государства надлежит быть жестким, он должен опираться на сильные фигуры в органах исполнительной, законодательной, судебной власти.

Сахнин: Ты в этом не согласна с Александром Исаевичем?

Орлова: Нет, я думаю, в этом он прав. Но Солженицын рисует царя еще и мучеником. Говорит, что Николай Второй пожертвовал престолом, чтобы не допустить кровопролития.

Сахнин: Я хочу выступить адвокатом дьявола и встать на защиту Николая II. Давайте зададимся вопросом: а что он вообще мог сделать? Ведь Солженицын рассуждает в том духе, что надо было стрелять по революционной толпе из пулеметов и пушек. А кто стреляет из пулеметов и пушек? Из пулеметов и пушек стреляет народ, одетый в солдатские шинели. И этот народ в 1917 году ясно показал, в кого он будет стрелять, а в кого - нет.

Орлова: Если ты у нас, Леша, адвокат дьявола, то скажи, пожалуйста, как, по твоему мнению, в тех обстоятельствах должен был вести себя Николай II.

Сахнин: Николай II должен был застрелиться, по-хорошему говоря. Он просуществовал во главе гниющей страны 22 года, пальцем не пошевелив, чтобы спасти ее от разложения..

Орлова: В 1905 году он дал народу права и свободы.

Сахнин: В 1905 году эта страна и этот режим еще не до конца прогнили. Он издал Манифест, потом взял его обратно. Потом явился Богом данный Столыпин, потом Богом взятый Столыпин ушел в мир иной. Николай II ничего не предпринимал. А можно было сделать только одно - ввести диктатуру. С полным подчинением всех институтов общества и государства верховной власти. Это называется фашизм. Европа ведь после прошла этот путь. И как показала история, то был единственный способ избежать революции. Либо фашизм - либо революция. Третьего не дано. А в феврале 1917-го уже ничего нельзя было сделать. Потому что развилка была пройдена не тогда. Февраль и март - это уже результат закономерного процесса.

Гнездилов: Когда в 1894 году Николай II восходил на престол, в обществе были сильны ожидания реформ. Например, участия представителей земства в делах внутреннего управления. Но он назвал эти ожидания бессмысленными. Вот тогда и была пройдена развилка.

Сахнин: А в 1905 году, издав манифест 17 октября, Николай II вступил в союз с либеральной буржуазией и революционной интеллигенцией. Но абсолютистские режимы по природе своей не могут заключать союзы ни с либеральной буржуазией, ни с интеллигенцией. Поэтому либеральная буржуазия вынуждена быть революционной. Попутно замечу: либеральная буржуазия - это такая же деспотия по отношению к большинству народа, как и царский режим. Вспомните Пиночета.

Гнездилов: Алексей, мне кажется, ты смешиваешь разные вещи. Одно дело - правоконсервативные режимы, которые используют либерально-рыночную экономику как средство своего выживания. И другое - по-настоящему либеральная система, в которой вне зависимости от классовой принадлежности люди обладают гражданскими правами и понимают эти права как возможность быть не строителями коммунизма или народом-богоносцем, а обычными гражданами. То есть людьми, строящими свое личное счастье.

Сахнин: По-моему, это ты здесь впадаешь в фундаментальную ошибку, на которой сломалась партия "Яблоко". Ты путаешь экономический либерализм и политическую демократию. Смешиваешь их в одно целое. Экономический либерализм, конечно, имеет политические следствия. Но режим Пиночета как политическое следствие экономического либерализма был в тысячу раз показательнее, чем демократические режимы современной Европы. Да, в ситуации абсолютного спокойствия и благополучия можно обеспечить иллюзию политической демократии. Во Франции - можно. А в России - нет.

Орлова: У меня вопрос. Леш, скажи, при сильном государстве и сильном правителе революция была бы возможна? Она была бы нужна кому-нибудь?

Сахнин: Она была неизбежна.

Гнездилов: Важно учесть следующий момент: после того как царем была распущена Государственная Дума, а затем он сам отрекся от престола, в России не осталось никаких легитимных структур. Это подготовило почву для Октября.

Орлова: Рабочих и солдат на улице интересовала легитимность? Вот представь: кто-то завтра в Москве проводит митинг. Ради какой идеи люди могут прийти на него?

Сахнин: Люди всегда приходят за великими идеями. Люди хотят, чтобы история принадлежала им...

Орлова: Ради какой конкретной идеи сегодняшние москвичи выйдут на улицу?

Сахнин: Сегодняшние москвичи придут завоевывать демократию, право самим определять свою жизнь. Точно так же, как на майдан пришли киевляне два с половиной года назад.

Орлова: И чем это закончилось?

Сахнин: Они получили олигархический режим. Но этот опыт тоже ценен. Народ должен пройти через все ошибки и на опыте понять, что альтернативы революции попросту нет. И в 1917-м, и в 1918 году миллионы людей в России выходили на улицу. И даже в октябре 1993-го...

Орлова: В октябре 1993-го миллионы людей на улицу не выходили.

Гнездилов: Тогда сотни тысяч оказались по одну сторону, а сотни тысяч - по другую.

Сахнин: Как свидетель тех событий хочу заметить: площадь перед Моссоветом не была заполнена до краев, а вот на площади перед Белым домом народ стеной стоял. Так что не надо рассказывать сказки.

Гнездилов: Меня другое беспокоит - участившиеся запреты на проведение массовых акций. Кажется, мы придем к тому, что скоро вообще станет невозможно свободно выражать свое мнение. Да уже и сейчас власти препятствуют этому.

Орлова: Неправда. Я сама наблюдала, как проходил "Марш несогласных". Там никто никому не мешал в полный голос высказываться.

Гнездилов: Я очень боюсь, что сегодня, как накануне Февральской революции, радикальные движения - левые или черносотенные - могут прибегнуть к террору против представителей власти. В какой-то мере мы это уже наблюдаем: покушение на Чубайса, взрыв на Черкизовском рынке... Или возьмем ситуацию в Российской армии. Я недавно свежими глазами прочитал, как развивались события на броненосце "Потемкин". Там матросам подали червивое мясо. А когда они отказались его есть, врач сказал: нормальное мясо, ешьте, не смейте отказываться. Вот так и началось...

Сахнин: Чем всегда очаровывают представители партии "Яблоко", так это тем, что для них, идеалистических русских интеллигентов, которые с пятнадцати до двадцати лет пишут стихи...Признайся, писал?

Гнездилов: Писал. Но в гораздо более раннем возрасте.

Сахнин: Так вот, для них демократизм, в котором они видят человеческую свободу, важнее, чем либеральная практика. И здесь коренится существенная ошибка русских интеллигентов-либералов. Они не учитывают, что либеральная практика есть суровый закон экономической необходимости. Невозможно проводить либеральные реформы демократическими методами. Невозможно проводить их дрожащей рукой. Рука должна быть твердая. Жесткая даже. Вот вы обвиняете Путина в авторитаризме. Но либеральные реформы иначе и не проведешь.

Орлова: Давай вернемся к разговору о революционных настроениях. Все-таки за какую идею люди сегодня могут выйти бороться?

Сахнин: За свободу.

Орлова: За свободу чего? Должен быть четкий лозунг.

Сахнин: Лозунги найдутся. Да и неужели ты думаешь, что история творится лозунгами? История творится объективными интересами миллионов людей. Так вот, сегодня рабочим, крестьянам, интеллигенции нужна социальная защита. А гражданскому обществу, которое носит внеклассовый характер, нужна политическая демократия. Нужна защита прав, которые ущемляются. Страна стоит на грани общедемократической революции.

Орлова: Ты предчувствуешь революцию?

Гнездилов: Пока сохраняются высокие цены на нефть, революция невозможна. И я не считаю, что сейчас на дворе февраль семнадцатого года. По общественно-политической ситуации мы сегодня находимся примерно в 1894 году. Это не значит, что до февраля - двадцать три года, а не меньше. Но еще можно сформировать ответственное правительство, еще можно сгладить социальные противоречия.

Сахнин: Что для этого надо сделать?

Гнездилов: Для этого необходима политическая демократия. Но я хочу вернуться к твоему тезису о союзе либеральной буржуазии и интеллигенции с властью. В чистом виде такой союз невозможен. Как только правящая верхушка решит свои тактические задачи, она моментально выкинет демократов из власти.

Сахнин: Совершенно верно! Что же тут удивительного? За всю историю человечества ни один правящий класс никогда не отказывался от власти добровольно.

Орлова: У меня к вам двоим вопрос. Вы много говорите. А что вы сделали-то? Вот скажите хотя бы, вы будете принимать участие в выборах?

Сахнин: Я - нет. Если бы выборы что-то решали, их бы давно отменили.

Орлова: А ты, Саша, что-нибудь делаешь сам?

Гнездилов: Естественно. Я постоянно встречаюсь с людьми. Мне интересно их мнение. И не только в период предвыборных кампаний.

Сахнин: Наша борьба протекает вне стен статусных заведений, вроде Госдумы. Наша стихия - улица. Мы создали организационный совет, который уже сейчас выводит тысячи людей на улицы. В Москве мы в эти выходные соберем больше двух тысяч человек.

Орлова: Спорим, что не соберете? Где вы будете собирать эти две тысячи?

Сахнин: В двенадцати местах.

Гнездилов: Вот недавно в Барнауле состоялась акция "Яблока" и КПРФ. Там на улицы вышли пять тысяч человек.

Сахнин: Ее организовали комсомольцы, мои хорошие товарищи. И то, что сегодня происходит в Барнауле, завтра будет происходить в Москве, а затем и по всей стране.

Орлова: Пять тысяч человек - это репрезентативная выборка от ста сорока миллионов?

Сахнин: Конечно. Революция - это когда активное гражданское меньшинство опрокидывает всякую стабильность.

Гнездилов: Недавно я участвовал в передаче с Михаилом Леонтьевым. Речь шла о нарушениях на выборах в Питере. Он говорит: если есть нарушения - выходите и протестуйте, делайте "майдан". Получается, власти сами нас зовут к революции.

Сахнин: Да не зовут нас к этому. Наоборот, пытаются умиротворить. Вот нацпроекты придумали.

Гнездилов: Но в регионах нет денег на них. В результате происходит такая вещь: берут половину средств, отпущенных, к примеру, на образование, и закачивают их в нацпроект.

Орлова: А у меня другие впечатления. Я недавно специально поехала на Крайний Север, чтобы выяснить, работает там национальный проект по жилью или нет. Ехала и думала: наверняка все - фуфел. Но встретилась с чиновником местной администрации, отвечающим за жилищную программу, попросила его дать мне телефоны людей, которые в этой программе участвовали. И оказалось, все работает. Люди получают квартиры, обустраиваются, начинают жить по-человечески.

Сахнин: Ладно, хотите, я вам обоим предскажу, чем завершится ваша политическая деятельность?

Гнездилов: Любопытно будет узнать.

Сахнин: Уже в обозримом будущем Саша станет Керенским. Или как минимум - членом временного правительства. Но широкие народные массы во главе с матросом Железняковым сметут эту власть. Караул не станет вас ждать, Саша. Хотя мы постараемся, чтобы такие, как Саша, честно работали в Советах и других органах народного самоуправления. Саша левеет. Все, что он сейчас говорил, - это абсолютно социалистическая риторика. У него есть шанс на будущее.

Орлова: А что ждет меня?

Сахнин: С тобой, дружище, все проще. Ты не будешь заниматься политикой.

Орлова: Вот как? Это почему же?

Сахнин: У тебя был прототип. Правда, не в русской революции, а в иранской. Это происходило в 1979 году. А до той поры шах Пехлеви тоже располагал молодежной организацией типа вашей "Молодой гвардии". И во главе этой организации cтояла одна прекрасная девушка. Я не знаю, ты поёшь?

Орлова: Нет.

Сахнин: Она пела, была эстрадной звездой. А когда произошла революция, эту девушку не стали расстреливать.

Орлова: Жалко было?

Сахнин: Нет, просто не стреляют из пушек по воробьям. Она после жила в одном из пригородов Тегерана. Впала если не в нищету, то в крайнюю бедность - делать-то ничего не умела. А поскольку она служила живой облицовкой рухнувшего режима, то все относились к ней с глубоким недоверием. В результате она спилась. И в 1992 году ее посадили в тюрьму. Кажется, за наркотики. Так вот, некоторые из тех, кто сегодня в погоне за конъюнктурой отстаивает изживший себя мещанский режим, обречены связать свою судьбу с его крахом.

Орлова: Ох, как ты меня напугал! Мне аж страшно стало. А себя-то ты кем видишь в будущем?

Сахнин: Дай-ка подумать.

Гнездилов: Марией Спиридоновой?

Сахнин: Нет, она слишком глупа, хотя идеи правильные. А, вот! Я себя вижу Нестором Махно.

Гнездилов: Ну вот, слава богу, разобрались, кто из нас кем станет. Давайте теперь подытожим. Лично я не хочу, чтобы сегодня у нас повторилась революция. Не хочу революции, в ходе которой мы опять бы стали бороться с богатыми. Мне бы хотелось другого - чтобы сокращалось число бедных. Но не за счет естественного убывания населения, а путем изменения расстановки сил в обществе. Я хочу, чтобы власть не засыпала в успокоенности. Чтобы она разговаривала с народом и слышала его. И чтобы в современной России не существовал тот разрыв между властью и обществом, о котором, обращаясь к событиям февраля 1917-го, пишет Солженицын.

Сахнин: События Февраля убедительно показали: ни правые консерваторы, ни либералы ничему не учатся. Они обречены повторять свои ошибки. Авторитарные режимы типа того, что существовал до 1917 года, обречены самой логикой истории; либеральной альтернативы не существует - она лишь запятая между белой диктатурой и красным Октябрем. У истории учатся только левые. И вот им-то следует твердо усвоить: никогда больше нельзя подменять диктатуру народа - Советы - диктатурой партии. Даже самой лучшей.

Орлова: Солженицын, по-моему, во многом прав, когда он говорит, что Февральская революция - это результат либеральной интеллигентской болтовни, помноженной на левый радикализм. Либеральные интеллигенты расшатали власть, а левые радикалы воспользовались этим и ввергли страну в катастрофу, последствия которой мы ощущаем до сих пор. Я согласна с Солженицыным: правитель должен быть сильным. Такой же сильной должна быть и государственная власть. Ведь либо наступаешь ты, либо наступают на тебя.

***

Желающим приобрести "РАЗМЫШЛЕНИЯ НАД ФЕВРАЛЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИЕЙ" Александра Солженицына в книжном формате следует перечислить за один экземпляр 150 рублей (включая оплату за пересылку и НДС) по реквизитам: 125993, г. Москва, ЗАО "Библиотечка РГ", ИНН 7721017444, КПП 772101001, р/с 40702810200000002764 в ОАО АКБ "ЛЕСБАНК", г. Москва, к/с 30101810500000000694, БИК 044579694, код ОКОНХ 87100, код ОКПО 36557391.

В платежке обязательно укажите ваш точный обратный адрес с индексом и название заказываемого издания: "Размышления над Февральской революцией".

Москвичи и гости столицы могут приобрести указанное издание в книжном формате непосредственно в редакции по адресу: Москва, ул. Правды, 24

(м. "Савеловская").

Контактные телефоны редакции: (495) 257-40-31, 257-52-47 (тел.- факс). Ввиду ограниченности тиража издания предварительную заявку на него следует осуществить по нашему электронному адресу: bibliotechka@rg.ru

Не откладывайте с заявкой: тираж издания ограничен!