Два его романа "Не хлебом единым" и "Белые одежды" стали вехами в истории русской литературы ХХ века. Об авторе культового произведения эпохи "оттепели" Владимире Дудинцеве мы говорим с критиком Львом Аннинским и дочерью писателя Марией Дудинцевой.
Российская газета: Лев Александрович, какое место в русской литературе занимает творчество Владимира Дудинцева?
Лев Аннинский: Оба романа Дудинцева - "Не хлебом единым" и "Белые одежды" - вписаны в историю не только русской литературы, но и всего нашего общества и государства. Они сыграли совершенно разные роли и отвечали по-разному вроде бы на один и тот же вопрос: взаимодействие личности и социальной системы. Первый роман - звонкое и отчаянное сочинение. Второй - значительно глубже, чем первый. "Белые одежды" - это самое лучшее, точное и тонкое произведение Дудинцева. Но его творчество находилось в некоем противоречии, которое было заложено его жизнью и судьбой.
РГ: Почему эти романы столь разные и реакция на них была столь разной?
Аннинский: Между двумя романами расстояние более 30 лет. Ситуации в государстве очень отличались, и мы были разные. В 1956 году, когда вышло сочинение "Не хлебом единым", началось настоящее безумие, так его бурно обсуждали. Надо вспомнить, что автор долго шел к своему роману, в течение 10 лет, и понятно, что работал над ним скрытно. Ведь такой текст нельзя было показывать. За плечами были годы войны, тяжелое ранение. Он начинал рядовым, а заканчивал службу как командир роты. Затем работал в военной прокуратуре и в журналистике несколько лет. Кстати, мало кто знает, что его отец был царским офицером, которого расстреляли в том же году, когда родился Владимир Дмитриевич. Но Дудинцев не собирался мстить власти. В роли настоящего советского писателя он выступил против бюрократии, которая мешала советской системе быть по-настоящему гуманистической.
Имя главного героя стало чуть ли не нарицательным. Молодой инженер Лопаткин изобретает специальную трубу, облегчающую жизнь людям. Он противопоставлен другим ученым, которые не хотят внедрения этого новшества, потому что им проще действовать по старым схемам. Парадокс этого романа связан с тем, что сам текст не навешивал ярлыки на бюрократию, это сама система обвинила автора. Началась настоящая травля, драка. С одной стороны, "избиение" романа происходило при поддержке государства, а с другой - мы, тогдашние 22-летние идеалисты, "встали дыбом" на защиту этого романа.
РГ: Вы принимали активное участие в поддержке романа?
Аннинский: Помню, осенью 56-го года, я - выпускник филологического факультета - пишу свою первую литературно-критическую статью. И она именно об этом романе. Ни о чем другом говорить не хотелось. В Московском университете организовали конференцию, посвященную этому сочинению. Аудитория набита до отказа, люди сидят на подоконниках, стоят в проходах. Появляется Дудинцев, и его встречают овацией. Он говорит спокойно, уверенно. Но речи других выступавших ломают ход этого спокойного обсуждения. Выходит на сцену один из моих однокашников и громко кричит: "Бей в барабан и не бойся". И зал встречает этот призыв яростным воодушевлением. Мы воспринимаем все это как сигнал к штурму чего-то такого, чего сами еще не понимаем, какого-то зла в лице бюрократии. Когда Дудинцев появляется на трибуне для заключительного слова, мне кажется, что на нем лица нет. Он не ожидал такой бурной реакции. С одной стороны, он к ней не готов, с другой - это очень опасно. Он говорит, что нужно действовать спокойно, все продумывать. Ссылается на Гоголя, у которого учился не только кувшинные рыла на чистую воду выводить, но и прислушиваться к голосу разума. Слушая речи Дудинцева, другой мой однокашник мефистофельским голосом изрекает: "Это испуганный Гоголь". Мы валимся от смеха. Дудинцев, слава богу, этой фразы не слышит. В целом конференция закончилась овациями и вошла в летопись нашего высокого безумия.
РГ: Второй роман "Белые одежды" уже не вызвал так ого фурора. Почему?
Аннинский: По нескольким причинам. В 1988 году уже потоком шли реабилитированные тексты, ранее запрещенные, и роман несколько затерялся среди них. Море свежих публикаций о сталинской эпохе. Наконец, от Дудинцева ждали такой же сенсации, как в 56-м году. Он сам как бунтарь перешел дорогу себе же как мудрецу и был по-настоящему не прочитан во втором романе. "Белые одежды" сильно отличаются, и Дудинцев в нем предстал совершенно другим автором. Произведение посвящено эпохе конца 40-х годов, а именно знаменитому погрому в биологии. Он описывает умонастроения ученых, во главе романа также стоит молодой правдолюб. Но внутри бюрократической системы, против которой мы все тогда выступали, появляются люди, которые начинают помогать герою. Они ему тайно сочувствуют, и в этом большое отличие от первого его сочинения. Знаете, эта сложная психологическая фактура говорит куда больше о нашем народе, чем "барабанный бой". Первый роман стал для нас своеобразным "всплеском", а второй - мудрым, тонким предсмертным завещанием замечательного писателя, который навсегда вошел в нашу историю.
РГ: Какие идеи, провозглашаемые Дудинцевым в своем творчестве, наиболее актуальны для современного читателя?
Аннинский: Роман "Не хлебом единым" воспринимается сегодня как ярчайшая веха в нашей истории. "Белые одежды" - это проницательнейший роман о нашем всегдашнем состоянии. Приспособившиеся бюрократы могут тайно помогать правдолюбам, а мы со своим "барабанным боем" часто провоцируем взаимную вражду и уничтожение. Нужно преодолевать эту давнюю русскую особенность. Разрушить все до основания мы можем. А что дальше? Опять разрушать? Нет, приходиться жить. Дудинцев, который учил нас вначале бунтовать, затем как раз и попытался научить нас жить. На бунт мы идем охотно, но просто жить не хотим. Как только "Белые одежды" будут прочитаны и проанализированы в таком ключе, то станет понятна актуальность этого романа сегодня. Поэтому открытие второго романа - еще впереди.
Дочь писателя Мария Владимировна Дудинцева делится своими воспоминаниями и размышлениями об отце:
- Он был человеком очень простым, веселым, располагающим к себе, обаятельным и обладающим хорошим чувством юмора. Он мог пошутить и развеселить компанию до невозможности. Мы и в семье постоянно хохотали. Помню, когда справляли Новый год, мама наряжалась в Снежную королеву. Она стояла на балконе, чтобы быть по-настоящему холодной. Отец надевал на себя медвежью шкуру, и она на нем въезжала в комнату.
При этом в семье он был авторитарным лидером. Характер отчасти похож на Льва Толстого. Железной рукой управлял семьей. Определял, какую одежду моя матушка могла носить, а какую нет.
Он очень любил задавать пиры, поэтому у нас никогда не существовало накоплений. Не знал никаких границ, доставал осетра, если оказывалось возможным, и при этом было неважно, сколько он стоит. Когда деньги появлялись, они сразу же тратились. Это было то самое "не хлебом единым".
Его направленность на философские мысли передалась и нам, детям. Наши беседы проходили за столом и, как правило, мы сидели очень долго за чаем. Могли обсуждать совершенно разные вопросы, начиная от политических вещей и заканчивая абстрактными темами. И в этом смысле все мы были равными собеседниками и могли свободно высказываться.
Сегодня имя отца замалчивается. Думаю, что единственным документальным фильмом об отце станет программа на телеканале "Культура", которая будет показана в юбилей отца. Я считаю, что он был нужен многим как автор очень мощного литературного сочинения. Если бы он встал в ряды какой-либо политической организации, то мог бы превратиться в знамя, и тогда бы все о нем сейчас говорили. Но поскольку он яростно не примкнул ни к одной политической силе, то о нем перестали сейчас говорить. С властью он никогда не вступал в какие-то взаимоотношения.
Кстати
29 июля к юбилею Владимира Дудинцева телеканал "Культура" покажет премьеру документального фильма "Словом единым".