Поделиться
Холл московского отеля. Утро. Запах свежемолотого кофе. Звук постоянно работающей кофемашины не может заглушить мелодичных интонаций его голоса.
Кажется, построение его фразы подчинено законам не только логики, но и музыки, которая даже при полнейшей внешней тишине продолжает звучать и звучать в тебе. Как и все его спектакли, которые он поставил в Тбилиси, Милане, Париже, Петербурге и Москве. Он один из немногих режиссеров, кто позволяет себе сегодня не быть зависимым от конъюнктуры дня. "Это комплимент", - уточняю я, уловив с его стороны едва заметную вопросительную паузу... С Темуром Чхеидзе, выдающимся режиссером и художественным руководителем БДТ им. Г.А. Товстоногова, мы говорим о том, как влияют скорости передачи мыслей на природу человека. И как не влияют на поступки и характер ни века, ни расстояния... Только встреченные на пути люди.
Российская газета: Когда приезжаешь в Петербург, идешь по улице, видишь: книжный, книжный, книжный... Возвращаешься в Москву: банк, банк, банк. Две классические истории - "Дядюшкин сон" и "Дама с собачкой", которые БДТ показал в Москве на "Золотой маске", при переносе из Петербурга сильно страдают от разницы контекстов?
Темур Чхеидзе: Конечно, в идеальных условиях спектакль существует там, где он родился. А каждое новое пространство и осваивать надо заново. Но что делать? Мы же ездим на гастроли. С "Дядюшкиным сном" - относительно новой постановкой - успели побывать во Владивостоке...
РГ: Проехав через всю страну, вы встречали в жизни таких по-детски трогательных людей, как старый князь в вашем спектакле?
Чхеидзе: Cказать, что да, встречал, не могу. Но мы с вами живем в этом месте и в это время. Откуда нам еще брать силы, если не из жизни?
РГ: Из плодов воображения...
Чхеидзе: Но искусство - это вообще великое воображение... Которое все же опирается на реальное, и возникает вариация на тему. Есть вечные темы. Случись это сегодня, или позавчера, или сто лет тому назад, в общем-то мало что меняется. Может быть, только внешняя атрибутика. Мы очень все похожи.
РГ: Только носим другие костюмы?
Чхеидзе: И пользуемся другими средствами передвижения. Как заметил один наш актер, когда мы говорили о последней премьере БДТ - "Доне Карлосе", были бы во времена Шиллера эсэмэски, ничего подобного бы не случилось, сюжета бы не возникло. Пошли сообщение срочно, и все вопросы сняты... Мне кажется, внешнее проявление эмоций меняется, но внутренний мир человека, чувства, вызванные одними событиями, остаются приблизительно теми же. Нет ни одного кусочка в "Дядюшкином сне", ни одной реакции и ни одной эмоции, которые изнутри мне непонятны.
РГ: Но сейчас очень сильно изменилась скорость эмоций.
Чхеидзе: Это внешнее проявление. Может быть, мы сейчас чуть больше скрываем - конечно, все зависит от эпохи, от настроения, от воспитания. Но я говорю о таких понятиях, как любовь, ревность, предательство, ложь, - с ними мы не очень далеко ушли от эпохи, когда писал Достоевский.
РГ: Это вы, к счастью, недалеко ушли, а вот новая молодая режиссура, к ужасу зрителей, так просто убежала...
Чхеидзе: То, что я недалеко ушел из той эпохи, еще не ясно, если вдуматься, хорошо это или плохо. Но наше поколение все-таки воспитано на той культуре. Настоящей...
РГ: Вы один из немногих наших режиссеров, я могу назвать еще имена Льва Додина и Петра Фоменко, которые совершенно не зависят от сегодняшней конъюнктуры.
Чхеидзе: Нет, еще могу набрать пару...
РГ: Я хотела спросить: чего вам это стоит? Ведь очень сложно противостоять.
Чхеидзе: Да ведь это никакая не внутренняя борьба. Живем один раз. У Чехова есть замечательная фраза, я с юности запомнил: "Каждая собака лает своим голосом". Так что...
РГ: ... это природа.
Чхеидзе: Да. А спектакль, это что такое - это в данный момент я делюсь с вами своими эмоциями посредством сюжета Достоевского. Этим сюжетом я раскрываюсь, ведь абсолютно одно и то же событие каждый из нас рассказывает по-своему - в этом прелесть. Я привык, что словами чувства до конца невозможно объяснить. Разве можно сформулировать, когда нравится женщина - вот буквально, что это такое? Почему нравится? Потому что она привлекательная, обаятельная - да, можно придумать слова. Толстой бы придумал. И все-таки это просто слова, а симпатия - это плюс еще что-то, чему нет разгадки. Очень трудно это объяснять. Ваши коллеги обижаются: почему вы нам никогда не рассказываете о будущем спектакле? Да если я все расскажу, я могу расхотеть его ставить! Есть люди, которые без конца говорят о своей любви, остановиться не в состоянии, а со мной происходит совсем наоборот: я не могу ни с кем эту тему обсуждать. Так же и в случае будущего спектакля: я не говорю не потому, что запрещаю себе, а потому, что это есть нечто интимное.
РГ: А что надо сделать, чтобы передать этот интим на сцене?
Чхеидзе: Если этого не возникает, я не могу провести ни одной репетиции. А если возникает, не надо рассказывать людям - они сами все почувствуют.
РГ: Каким образом тогда проходят репетиции?
Чхеидзе: С артистами - это совсем другое. Как женщину, когда любишь, без конца ей об этом хочется говорить. С посторонними - не хочется.
РГ: А с актерами вы общаетесь на одном языке.
Чхеидзе: Когда между нами возникает любовь, репетировать означает заразить своим чувством. А потом уже они заражают им зрителей...
РГ: Молодые актеры рассказывали, что вы большое внимание уделяете молчанию на сцене, чтобы оно было содержательным. Когда человек взрослый, состоявшийся, большого труда ему это не составляет. А когда актер молодой, внимание рассеяно, сознание еще не сконцентрировано, существуют какие-то специфические приемы имитации? Или это все-таки домашняя психологическая работа?
Чхеидзе: Просто надо нам задеть понятную ему ноту. Что он может сейчас. Что ему доступно. Не то чтобы опускать планку, нет. Я, во всяком случае, так не делаю никогда.
И по возрастным критериям труппу не делю. В работе с этим сталкиваемся, конечно. Одно дело репетировать с Олегом Басилашвили и совсем другое - с начинающим артистом.
РГ: С кем вам труднее?
Чхеидзе: Всегда есть трудности, связанные с реализацией. Там своя трудность, там - своя. Но прелесть есть и там, и там. Мне нетрудно с Алисой Фрейндлих и Олегом Басилашвили, знаете, почему? У них есть дар: на репетициях я никогда не скован тем, что они великие. Хотя они, бесспорно, выдающиеся артисты. Но они так не живут и так не ведут себя, а так же ищут, как и молодые. Они очень требовательны, в первую очередь к себе. Я не ощущаю никаких амбиций. Молодые их обожают. Они не боятся допускать ошибки в их присутствии - вот это гениальное человеческое качество.
РГ: То есть конфликта отцов и детей в БДТ нет.
Чхеидзе: Клянусь! БДТ - классический пример понятия "театр-дом". (Он не единственный, слава богу, в России и в мире.) Мы все члены одной семьи, в которой молодые с ходу подхватывают и делают, как старшие... Вот вам небольшой бытовой пример. Удивительная вещь, даже на элементарной репетиции без костюмов, не на сцене, а в репетиционном зале у нас нельзя репетировать в той обуви, в которой ты пришел с улицы. Переступили порог театра - все переобуваются. И если какой-то молодой скажет, а зачем это, я буду воспрепятствовать. Затем. Надо. Потом поймешь. А через несколько лет будешь от другого требовать... И, понимаете, в чем дело, приходит новое поколение, наше поколение стареет. Так всегда было и будет. Но у молодых нет разрушительной идеи "мы должны делать все по-другому". Наоборот, им интересно понять, как, например, получается у Алисы Бруновны, когда она выходит, стоит на заднем плане, говорит вполголоса, а все слышно. А кто-то стоит на переднем плане, орет, и - непонятно, о чем. Вот как это уловить? Алису не спрашивайте, она не сможет ответить, потому что для нее это естественно. Мы же с вами не анализируем, как мы ходим, - мы идем, и все. Я анализирую только когда у меня радикулит. То есть когда я не могу ходить... Слава богу, столько всего в нашем организме происходит само собой. От Бога дано. Если бы это все зависело от нас, нас бы не было в живых. Я бы не мог уследить за кровообращением, за пищеварением, за дыханием. Это все заложено в природе. Так же и в театре.
РГ: Скажите, пожалуйста, а 90 лет для театра - юбилей, который в БДТ недавно отметили, - это возраст уже угрожающий или, наоборот, обнадеживающий?
Чхеидзе: Все зависит, в какой форме находится коллектив. Для истории 90 лет - это немного, а для людей, подумать только, сколько поколений уже прошло за 90 лет... Сколько вкусов сменилось. А успех или, не дай бог, неуспех театра существует до тех пор, пока остаются живые свидетели его спектаклей. Легендам верить сложно. Простите за пример, я опять к любви: сколько есть красивых женщин, не каждую же любишь. Красотой можно восхищаться, но вы же не поспорите со мной, почему я люблю эту, а не ту, хотя вам кажется, она лучше. Так же и в искусстве. Бывает, смотришь спектакль - не задевает тебя, и все. А других он завораживает... Вообще так трудно сделать хотя бы одну хорошую сцену, я даже не о спектакле говорю, хотя бы один эпизод, но так, чтобы потом мучиться: черт, как же он это придумал?
РГ: Я очень удивилась, когда узнала, сколько вы репетируете - всего три месяца. И что самый лучший свой спектакль вы поставили за 29 дней. Это правда?
Чхеидзе: Правда.
РГ: Тому предшествовала большая предварительная работа?
Чхеидзе: Моя - да. Но это не работа, когда ходишь с материалом, фантазируешь... Я, как вы сами понимаете, человек старомодный. В том плане, что произведение как минимум должно меня эмоционально задеть, чтобы взяться за постановку. Чтобы сердце екнуло, как у вас говорят. Для меня первичны эмоции, потом к ним начинаешь уже придумывать структуру. Дальнейшая постановка спектакля - не что иное, как мое желание поделиться с вами этим. И как сделать, чтобы на вас все так же подействовало, а то и больше, как на меня в свое время? Здесь ведь гарантий никаких нет...
РГ: На сколько по сегодняшней жизни можно планировать вперед? На день, на месяц, на год?
Чхеидзе: По-моему, для себя формулировать задачи надо и дальше. Не для того чтобы стопроцентно выполнять, в любой момент ситуация может измениться. Но планируешь потому, чтобы быть готовым в том случае, если ничего не изменится. Причем закладываешь еще дубль-вариант. Чтобы, если что-то не получается или срывается, тогда делать вот так и спокойно. Так что приходится изобретать для себя двойной стандарт.
РГ: Чтобы быть готовым ко всему?
Чхеидзе: Чтобы ни в коем случае не допускать ситуации, что нет денег - не работаем. Как можно останавливаться? Дорого? Тогда придумайте что-то взамен, и чтобы получить не радикально противоположную картину. Я знаю художников, которые говорят: нам нужно только это и ничего другого. Ребята, где вы живете? Не в какой стране, а на каком вы свете? Даже если вынести за скобки кризис. Причем тут кризис? Предположим, вы очень хотите съесть какое-то блюдо. Ну а если не будет его, вы что, умрете с голоду? Или подыщете себе что-то? Я себя так заставляю работать и ищу в этом плане себе подобных. Не людей, которые обязательно точно так же думают, как я, это невозможно и не нужно. А тех, кто не впадает в панику в случае чего... С театром ведь надо как с ребенком: упал, ничего - встанет, и пойдем дальше...