Государственная Дума вновь направила в Совет Федерации подработанный законопроект о так называемой сделке с правосудием. Первый вариант сенаторами был отклонен, что само по себе побуждает к серьезным размышлениям над предметом дискуссий.
Сторонники законопроекта указывают на опыт США, где якобы благодаря подобной практике удалось нанести сильнейший удар по организованной преступности, а заодно освободить следователей от "излишней" работы. Лично я не разделял бы восторгов тех, кто считает правовую систему США идеалом, который надо копировать. Опытом "упрощенного" правосудия, по чести говоря, мы сыты по горло, начиная от "революционных трибуналов" 1905 года и столыпинских военно-полевых судов и кончая сталинскими "тройками".
В нашем УПК и теперь предусмотрен "особый порядок принятия судебного решения при согласии обвиняемого с предъявленным ему обвинением". Если обвиняемый согласен с обвинением, по которому ему грозит не более 10 лет тюрьмы, а судья придет к выводу, что обвинение подтверждено доказательствами, то он выносит приговор и назначает наказание не выше двух третей от максимального. Таким образом, уже сегодня имеется возможность значительно смягчить наказание или даже освободить от него того, кто деятельно раскаялся и активно помогал следствию раскрыть тяжкое групповое преступление. Так что же добавляет "сделка с правосудием"? Наверное, только возможность для обвиняемого "выторговывать" для себя те или иные "привилегии". Но это имеет мало общего с тем, что понимается под правом.
Истина по делу не зависит от того, о чем договорились прокурор и обвиняемый. Она может и должна быть установлена в ходе расследования. В тех же случаях, когда собранных следствием доказательств недостаточно, все сомнения должны трактоваться в пользу обвиняемого, который совершенно не обязан свидетельствовать против себя самого и даже вообще давать показания.
С введением сделки с правосудием у следователя появляется соблазн: не прилагая особых усилий, получить нужные для его версии показания, склонив обвиняемого к сделке с правосудием. И отрапортовать о раскрытии преступления. А ведь часто бывает, что изначальная и вроде бы очевидная версия оказывается ложной. Сделка с правосудием поможет "ленивым и нелюбопытным" следователям существовать с максимальным комфортом, бодро рапортуя о повышении раскрываемости.
Законопроект вновь обращает нас к средневековому принципу, когда признание обвиняемого считалось царицей доказательств. Между прочим, в США дело так и обстоит по сей день. С учетом нашего чудовищного исторического опыта нетрудно представить, каким образом могут добываться нужные следствию признания. Николай Бухарин на процессе, не имея возможности прямо заявить о своей невиновности, произнес примечательную фразу: "Признания обвиняемых не обязательны. Признания обвиняемых есть средневековый юридический принцип". Отныне девизом следствия и руководством к действию станет получение признания любой ценой. А уж за ценой некоторые правоприменители не постоят - будьте уверены.
В Общественную палату поступает немало писем, в которых люди жалуются на различные формы давления со стороны следователей. Оказавшись в тюремной камере, то есть, по определению, в психотравмирующей ситуации, человек становится особенно уязвимым для такого давления. Он говорит то, что требует от него следователь, в надежде, что ему изменят меру пресечения, а на суде он откажется от своих показаний и будет оправдан. Бывает и так. Но чаще действует принцип: "Коготок увяз - всей птичке пропасть".
Обвиняемый может взять вину на себя, чтобы выгородить близкого ему человека. Он может сделать это из стремления к ореолу героя, под воздействием чувства раскаяния за какие-то иные грехи, вообще не связанные с расследуемым уголовным делом. Может пойти на этот шаг под влиянием депрессии, тяжелой болезни, угроз со стороны преступного сообщества и еще огромного количества иных мотивов - вплоть до сознательного желания оказаться в местах лишения свободы, опасаясь чьей-то мести на воле. А потому мы ни в коем случае не должны подталкивать следователей и прокуроров к получению признания у обвиняемого, вручая им для этого правовые инструменты.
Один из сторонников законопроекта утверждает, что речь идет о "стимулировании антисоциальных личностей к законопослушанию и исправлению". Боюсь, что это заблуждение. Речь идет о стимулировании самых низменных качеств человеческой натуры. Сама модель поведения "утопи другого и спасайся сам", к которой подталкивает обвиняемого законопроект, глубоко порочна, изначально чужда российскому менталитету. Недаром же на Руси была пословица: "Донос - не оправдание. Доносчику - первый кнут". И в этом опять же наше отличие от США, где доносительство поощряется, начиная с детского сада и кончая крупнейшими корпорациями.
Заимствованный с Запада термин "сделка с правосудием" в русском языке напоминает другое словосочетание: "сделка с совестью". И это, наверное, не случайно. Ничего, кроме сделок с совестью (как со стороны следователей, так и обвиняемых), принятие законопроекта не принесет. Нужно, пока это не поздно, отказаться от более чем сомнительной затеи - победить преступность, используя методы, несовместимые ни с правом, ни с моралью. О каком авторитете прокуратуры, чья обязанность надзирать за неукоснительным соблюдением закона, можно будет говорить, если ее представители начнут вступать в торги с подозреваемыми и обвиняемыми?
При этом умаляется также авторитет суда, который в своих решениях оказывается связанным по рукам и ногам заключенной сделкой. Суд становится закрытым, безгласным, недоступным общественному контролю. Это шаг назад от судебной реформы 1864 года. Для суда, как говорил великий адвокат В.Д. Спасович, "правда важнее пользы".
В Словаре русского языка Владимира Даля есть прекрасная поговорка: "От сумы да от тюрьмы не отрекайся - как раз попадешь". Никто, включая законодателей, не имеет пожизненного "иммунитета" от неожиданной встречи со следователем и прокурором. И очень важно, чтобы эта встреча, если ей суждено состояться, проходила с максимальным соблюдением правовых гарантий, чтобы в ней не было места торгу, от которого один шаг до неправды и произвола.