Поделиться
Продолжаем серию интервью с финалистами литературной премии "Большая книга". Петербуржец Павел Крусанов давно и успешно совмещает в себе две ипостаси - прозаика и издателя.
Писательская известность пришла к нему в 2000 году с выходом романа "Укус ангела". Роман "Бом-бом" в 2003-м вошел в шорт-лист премии "Национальный бестселлер". А в нынешнем году главный редактор санкт-петербургского издательства "Лимбус Пресс" Крусанов попал в "короткий" список литературной премии "Большая книга" с романом "Мертвый язык".
Российская газета: Герои вашего "Мертвого языка" воюют с так называемым "бублимиром" - современным обществом, в котором люди с помощью массмедиа превращаются в стадо зомбированных потребителей. Однако финал романа, хоть и совершенно неожиданный (поэтому для тех, кто еще не читал, пересказывать не буду), некоторых разочаровал: из него следует, что единственный эффективный способ борьбы с действительностью - это бегство от нее?
Павел Крусанов: Вообще-то это старинная, вековая русская традиция - бегство в скит. Непосредственная демонстрация все того же раскольничьего "не приемлю". Иного способа борьбы частного лица с духовным порабощением, пожалуй, и вообразить нельзя. Или ты перестаешь быть частным лицом. Скажем, писатель написал книгу и, извините за пафос, показал язвы окружающей действительности. При этом он перестал быть частным лицом. Да к тому же еще, может быть, получил за демонстрацию этих язв гонорар. Но его персонажи вправе частными лицами остаться и не запятнать себя позором. Ко всему, опыт западной цивилизации, произведшей на свет пресловутое общество потребления, демонстрирует нам невозможность, скажем, активной формы борьбы с ним. Хиппи в свое время предприняли масштабную попытку отказа от своего наследства - буржуазного мира, в котором корысть является единственным мотивом человеческой деятельности. И что? Общество потребления с минимальной задержкой тут же встроило их в свое тело, выложив на прилавки фабричным способом протертые джинсы и таким же образом сплетенные фенечки. И музыка их кумиров зазвучала из утюгов. Любой предъявленный протест в современном мире тут же становится товаром. Посмотрите на тиражи Лимонова, Проханова, Прилепина. Уверяю вас, когда сегодня революционный писатель заключает договор с издателем, он очень хорошо осведомлен о том, сколько стоит его дерзкий труд.
РГ: В романе действует паранормальное явление под названием "душ Ставрогина". Вы сами когда-нибудь сталкивались с чем-то "эдаким", потусторонним?
Крусанов: Речь все же не о паранормальном явлении, а, скорее, о чуде. Если договариваться о смысле понятий, то я определил бы чудо как непосредственное присутствие Бога в событии. Если смотреть на вещи с этого ракурса, то Божий мир полон чудес, которые окружают нас со всех сторон. Чего стоит, например, самозарождение дрозофил на подпорченном персике? Или бесстыдный рост стихов из сора?
РГ: Петербургский текст издавна противопоставлял себя московскому. Сегодня литературный спор двух столиц продолжается?
Крусанов: "Петербургский текст" - филологическая категория, введенная, как известно, в литературоведческий оборот академиком Топоровым. А "московский текст" в этом обороте вообще отсутствует. Так что формально никакого противопоставления тут быть не может. Ведь нельзя же противопоставить то, что есть, тому, чего нет. При этом сам по себе "петербургский текст" как явление - вещь спорная. Битов, например, в свою очередь считает, что никакого "петербургского текста" нет. Сергей Носов считает, что есть. Но даже если прав последний, то создатели "петербургского текста" - Пушкин, Гоголь, Достоевский, Вагинов, насколько мне известно, свои тексты никаким другим текстам не противопоставляли. Ни московским, ни самарским, ни екатеринбургским. По крайней мере я об этом не осведомлен.
РГ: Работа в издательстве писателю не вредит? Не возникает "отравления" словами и буквами, а если да, какое у вас есть противоядие?
Крусанов: Вредит. Очень вредит. Потому что работа в издательстве, как всякая работа, связанная с изделиями духа, занимает голову. А голова у человека, пребывающего в процессе проращивания текста, должна быть занята этим самым проращиванием и по возможности ни на что другое не отвлекаться. Уж лучше механический труд - он, по крайней мере, оставляет помыслы свободными. Но с другой стороны, издательская работа - интересное и азартное дело, оно само по себе способно увлечь и удовлетворить амбициозные притязания, испытать взлеты и крушения надежд. Когда это почувствуешь, ничего не остается, как приносить жертвы одному за счет другого.
РГ: Известно, что вы коллекционируете жуков. Как возникло увлечение, каких размеров достигло ваше собрание?
Крусанов: Жуки - чудесные создания, и мне совершенно непонятно, как большинство людей умудряются оставаться к ним равнодушными, смотреть на них без увлечения, не испытывать воодушевления от одного факта присутствия их в нашем мире и путать их с тараканами и клопами. Воистину эти люди обделены чувством прекрасного. Я, например, способен любоваться жуками бесконечно. Согласитесь, это о многом говорит. Возможно, я должен был родиться жуком, но что-то пошло не так, и теперь мне приходится мучиться в человеческом обличии. В итоге моя бескорыстная любовь к жукам и их собирательству достигла таких размеров, что это уже пугает домашних, которым в пространстве жилища и моего воображения остается все меньше и меньше места.