Идет последний день просмотров. Остался внеконкурсный фильм "Милый друг" по Мопассану, кинодебют известных театральных режиссеров Деклана Доннеллана и Ника Ормерода. Практически вся конкурсная программа Берлинале позади. Она была еще более бесплодной, чем в прошлые годы.
В 2011-м, напомню, фестиваль все-таки сумел сделать некоторое художественное открытие, подарив миру фильм "Развод Надера и Симин" Асгара Фархади - иранского режиссера, который теперь приглашен в жюри. В этом году и таких единичных проблесков нет. Волна критики Берлинского фестиваля нарастает, осенью прошлого года даже прошла конференция Гильдии немецких критиков, посвященная упадку Берлинале. Директор фестиваля Дитер Косслик обычно парирует обвинения числом проданных билетов: уже к середине нынешнего Берлинале их было продано почти 250 тысяч. Фильмы Берлинале идут по всему Берлину, их показывают полтора десятка крупнейших кинотеатров города, - даже сравнивать с хилым Московским фестивалем невозможно. Такое бывало только в синеманском Торонто и в Москве 60-70-х, когда фестиваль был единственным окном в мировое кино.
Правда, если проследить, какие фильмы здесь пользуются спросом зрителей, окажется, что это менее всего конкурс. А в побочных информационных программах действительно полно всего, и любая категория зрителей находит себе пищу - от "кулинарного кино" про обжираловку и фантастических комедий до обильного урожая драм, мюзиклов и документальных картин о сексуальных меньшинствах.
Но лицо фестиваля - все-таки конкурс. Косслик - прирожденный шоумен, он развлекает почтеннейшую публику, предлагая ей блюда на любой вкус. Но никаких художественных кредо, никакой внятной политики относительно развития самого кинематографа у него нет. Кроме, пожалуй, политики в буквальном смысле слова - фестиваль продолжает пользоваться репутацией самого политиканского в мире.
Разумеется, и эта репутация, и гротескность фигуры фестивального директора отвращают от Берлина серьезных фильммейкеров. Фестиваль явно сталкивается с подобием бойкота со стороны крупных мастеров, предпочитающих отдавать свои фильмы в Канн, Венецию, даже в Карловы Вары и Сан-Себастьян, где конкурсы несоизмеримо сильнее. Московский фестиваль в последние годы демонстрирует значительно более высокий уровень отбора конкурсных картин, чем Берлинский.
В нынешнем конкурсе Берлинале все мировое кино сведено к одному-единственному жанру среднеарифметической драмы - костюмной или нет, уже безразлично. Нет комедий, нет мелодрам, нет утопий или антиутопий, нет настоящих триллеров, нет музыкальных фильмов - нет и попыток сделать конкурс разнообразным. Если судить по этому конкурсу, кино разучилось доставлять зрителям удовольствие, эстетическое или интеллектуальное наслаждение - эти его задачи словно вообще выведены из обихода.
Старожилы фестиваля все чаще вспоминают его многолетнего директора Морица Де Хадельна, при котором конкурс здесь был событием мирового масштаба. Более скептично настроенные завсегдатаи философствуют на тему: какое кино - такой и фестиваль. Но все сходятся в одном: фильмы Берлинале - все более мучительное испытание зрительского терпения.
Кто у нас в числе лидеров? "Барбара" Кристиана Петцольда. 80-е годы, Восточный Берлин. Врач Барбара (Нина Хосс) подает прошение о визе на переезд в западную часть разделенного города, она хочет воссоединиться с любимым человеком. В ответ ее высылают в глухую провинцию, где ее неусыпно пасет Штази. Фильм крепко сколочен, рассказ идет почти бесстрастный. Совершенно рядовая продукция - качественная, без провисов, но и без взлетов.
Один из фаворитов критики - "Табу" португальца Мигеля Гомеша, бывшего кинокритика, ныне убежденного "артхаусника". Мне горячо объясняют, как причудливо перемешаны в этом фильме кинематографические времена, стили и жанры, сколько романтизма в этом черно-сером молчании, и как витает над всем этим тень великого Мурнау с его "Табу". А я вспоминаю тусклое серое изображение, деревянных актеров, полную свободу от любой художественной логики. И вязкую скуку, которая всегда окутывает зрительный зал, если смысл экзерсиса заключен только в самом экзерсисе - как вакуум в запаянной лабораторной колбе.
И, наконец, "Цезарь должен умереть" - фильм ветеранов итальянского кино братьев Тавиани, которые, уже ясно, обречены на призы. Увидев какой-то спектакль в тюремном театре, режиссеры попросили своего коллегу поставить с заключенными "Юлия Цезаря" Шекспира. И сняли весь процесс, от кастинга, где каждый должен рассказать о себе сначала жалостливо, а потом как бы впав в некую свирепость, до репетиций, где шекспировский текст все говорят на своих родных диалектах. Постепенно обнаруживается неожиданная связь между коллизиями пьесы и судьбами самих "актеров", одно начинает причудливо - трагически или комически - оттенять другое, и, сыграв премьеру, заключенные возвращаются в свои камеры уже чуть другими: искусство обратило их глаза зрачками в душу.
Но в целом кинопейзаж Берлинале оказался непроходимо монотонным. Что, я думаю, было предопределено "сверхзадачей", которую в этом году изобрели авторы фестивальной "драматургии": показать через кино непрочность нашей стабильности, нашей цивилизации, наших судеб и наших жизней. Все драмы, игровые или документальные, так или иначе были связаны с этим ракурсом. Некие силы властно вторгаются в наши планы, мечты и вожделения, и наш мирный быт становится войной. Так пошло от фильма-старта "Прощай, моя королева", где фундаменты империи сотрясает Французская революция, и продолжалось в течение всех десяти дней, где из отельных номеров брали в залог мирно спавших миссионеров ("Заложники"), жизнь целой семьи шла под откос после ночного наезда на пьяную девушку ("Милосердие"), нормальная человеческая любовь заставляла людей пересмотреть все свои убеждения-заблуждения и отречься от бога ("Метеора"), а природный катаклизм необратимо менял существование целой страны ("Атомная нация", "Друзья после 3 марта", "Безлюдная зона"). Собравшись в таком количестве, апокалиптические фильмы несомненно давят на психику и создают на этом фестивале атмосферу тотальной подавленности и безысходности. Они чаще всего не говорят нам ничего нового о том, что мы хорошо знаем из телехроники. Они столь же деморализованы и подавлены. Но если авторы не идут дальше констатации, встает вечный вопрос об изначальном предназначении искусства: оно побуждает к действию и дает надежду - или просто бьет по голове? Разумеется, художники тоже люди и точно так же подвержены унынию. Но архитектор не может строить дом, не имея перед собой задачи его в конечном итоге построить. А все это кино рассыпается и тонет, еще не выкопав котлован под строительство.
И тогда прекрасный зоосад в Джакарте из почти любительского индонезийского фильма "Открытки из зоопарка" становится как бы единственным оазисом человечности в этой безжизненной кинематографической пустыне.