Поделиться
Сюита впервые была исполнена в Государственной филармонии Алтайского края. События многовековой истории Алтая были рассказаны на языке музыки и изобразительного искусства. Третьим "участником" этого многосоставного произведения стало художественное слово. В проекте приняли участие Симфонический оркестр государственной филармонии Алтайского края под управлением дирижера Сесара Альвареса (Испания), Барнаульский городской академический хор, Камерный хор новосибирской государственной филармонии и Сибирский казачий ансамбль "Вечерки". А сольные партии исполнили Добрыня Сатин из Горно-Алтайска (инсили, комус), Дашима Соктоева из Улан-Удэ (этнический вокал) и баранульская певица Арзу Яхьяева (сопрано).
За несколько часов до премьеры Эдуард Артемьев побеседовал с корреспондентом "РГ".
Эдуард Артемьев: Для меня путеводной ниточкой стал сценарий, по которому я и работал. Идея сценария родилась в местной филармонии: через сознание собирательного образа алтайского художника посмотреть на историю этой уникальной земли. Здесь жили много хороших художников, поэтов. Использованы старинные тексты про Беловодье, подлинные документы об изобретателе паровой машины Иване Ползунове. Сценарий очень хороший - барнаульский музыковед Наталья Ивановна Гончарова с душой поработала. Мне оставалось написать соответствующую музыку. Я всю жизнь так и работал. В данном случае для меня было крайне важно, что сюиту будет исполнять оркестр, что сыграют все партитуры. У меня в загашнике накопилось много эскизов. А для сочинителя очень важно услышать все, что он задумал.
С чем для вас ассоциируется Алтай? С мифическим Беловодьем, куда веками стремились попасть беглые крестьяне, искатели Шамбалы?
Артемьев: Нет, просто с частью России. Нашу страну пытаются разодрать на части. Родина едина, я сейчас это особенно остро чувствую. И все, что в моих силах, надо делать для нее. То же самое я чувствовал совсем недавно на Дальнем Востоке. Это такое счастье - поездить по нашей бескрайней стране, ощутить себя ее частичкой.
В свое время вы написали потрясающую музыку к фильму "Сибириада". В "Алтайском сказе" есть элементы самоцитирования?
Артемьев: Нет, совсем уж известные вещи ставить ни к чему. В сюите есть кусочки из моих сочинений, но они необходимы по конструкции произведения. "Алтайский сказ" достаточно оригинальная вещь. В Санкт-Петербурге собрались издавать собрание моих произведений., начиная чуть ли не со школьной поры. "Алтайский сказ" я обязательно включу в это собрание.
Тут необходима маленькая ремарка. В 1992 году я работал над музыкой к фильму Никиты Михалкова "Урга. Территория любви". Действие там происходило на территории Монголии. Для меня по музыке Алтай и Монголия родственные территории. Поэтому я сразу окунулся в свою стихию. Музыка - это еще и мощная память. Она дает возможность восстановить в деталях то, что ты когда-то пережил. Такая волна воспоминаний нахлынула! Я вспомнил буквально все, как это происходило по минутам. Какая-то такая машина времени.
Помимо древнего инструмента варгана каким еще образом передается алтайская музыкальная специфика?
Артемьев: Дашима - девушка, приехавшая из Бурятии, совершенно фантастического дарования. Меня поразил и исполнитель горлового пения Добрыня Сатин - в совершенстве владеет голосом. Талантище. Такая глубина вообще-то приходит с годами, а Добрыня еще совсем молодой.
А электронная составляющая есть в сюите?
Артемьев: Есть, но немного. Синтезатор у меня внутри оркестра. Я уже не разделяю музыку на электронную, симфоническую и так далее. Она для меня едина. Неумно ограничивать себя каким-то одним направлением. Современная техника открыла перед музыкантами безграничные возможности. Музыка, как во времена Моцарта, вновь становится единой рекой. Моцарт писал и симфонии, и танцы, его музыку играли в деревнях. Была единая музыкальная среда. Потом она рассыпалась - и это музыке было на благо. А сейчас происходит возврат к единому организму. Достаточно проследить хотя бы, как активно взаимодействует симфоническая музыка и рок.
С кем из кинорежиссеров было сложнее всего?
Артемьев: С Кончаловским! У него ведь хорошее музыкальное образование - ушел из консерватории на третьем курсе, предпочел сосредоточиться на киноискусстве. Он вообще очень разносторонне образован. Среди моих знакомых у Андрея наиболее глубокое образование. Постоянно занимается самосовершенствованием. За роялем просиживает по часу! И музыку он знает лучше меня. Потому что все время ее слушает. Когда начинаем работать над фильмом, он постоянно спрашивает: "А это ты слышал? Как нет?!". И начинает просвещать. Вообще режиссеров надо внимательно слушать и делать то, что они просят. Только они знают доподлинно, что какой фильм должен в итоге родиться.
Когда вам лучше работалось - в советское время или сейчас?
Артемьев: Без разницы. Абсолютно. Взять музыку кино, которой я занимаюсь и на родине, и в Голливуде. Это отдельный мир, который не зависит ни от страны, ни от национальности. Те же отношения, те же сплетни, слухи, зависть. Просто в одном месте платят больше, в другом меньше. Когда я приехал в Лос-Анджелес, сильно волновался, но все оказалось знакомым. Театр тоже совершенно замкнутое сообщество, там своя история и свои вечные взаимоотношения. С другой стороны, в наш технический век композиторы работают в условиях колоссального взаимопроникновения культур, диффузии стилей, музыкальной энергии. И если ты овладеешь современными музыкальными технологиями, то душа будет свободной. Ты можешь спокойно творить.
Музыка - это не социальный проект, а чистая энергия. Энергетическая связь с душой. Это раньше, во времена нормативной социалистической эстетики, пытались приписать несвойственные ей функции. Есть одна замечательная история, связанная с консерваторией, работавшей в условиях сталинизма. Бетховена ведь не разрешали играть поначалу, но старые, мудрые старики-профессора убедили власти в том, что великий композитор предвидел образование СССР. А как еще было внедрять классику в умы новоявленных необразованных студентов?
В себе вы чувствуете эту энергетику?
Артемьев: Слава Богу, пока да. (Усмехается.) Вроде как меньше ее не становится. Однако с возрастом возрастает требовательность к самому себе. Мне все труднее и труднее сочинять, потому что я очень не доверяю тому состоянию, когда все идет гладко. Я начинаю думать, что легкость эта от лукавого и начинаю все переписывать. И если бы не жесткие сроки, устанавливаемые заказчиком, я бы вообще ничего, наверное, не написал бы.